Гораздо позже она расскажет мне, что это была далеко не первая наша встреча. Что та состоялась на четыре года раньше. Маленькая девочка, не знавшая ни ласки, ни заботы, не имевшая права на эмоции и привязанности, влюбилась в единственного, кого нельзя полюбить. Кого нужно лишь бояться и ненавидеть.

Генерал, Военный. Верхушка власти. Можно сказать первобытное Зло, как оно есть в своем истинном облике. Глупые провинившиеся ублюдки в паническом страхе называли нас именно так, преклоняясь перед нашей силой, ужасаясь беспощадности и кровожадности зверей, несущих им смерть. Такова уж примитивная человеческая сущность. Слишком слабые по сравнение с теми, кто наделен силой и сластью, люди предпочли служить нам, покоряться, чем открыто противостоять.

Да, у них и не было шансов выжить в таком случае. Что есть человеческая жизнь для нас? Не более, чем удобный инструмент, призванный облегчить мою собственную. А после… после достаточно сделать всего лишь щелчок пальцами, и та самая пресловутая душа покинет хрупкое тело, и оно падёт замертво к моим ногам тонкой пустой оболочкой. Я решал, когда, сколько и как им жить. Это было в моей власти.

И она… она ведь тоже была такой. Всего лишь оболочкой, созданной по моему требованию. Моя собственность. Не знавшая детства, не видевшая эмоций, лишённая права выбора и воли. Механическое создание. Маленькая частица из всей той серой массы, что обитала на Острове. Но, вашу мать, какая частица! Она выделялась даже на фоне своих. В тренировочных центрах, где агенты показывали свои способности, она выделялась даже среди них. Придурки смотрели на неё с презрением, отворачиваясь в сторону, игнорируя её присутствие. А она была лучше их во всём, раз за разом доказывая, что они и в подмётки ей не годятся!

Да, дьявол, да! Я так и не смог уничтожить её. Не смог сам. И не смог отдать приказ сделать это другим. И, чёрта с два, дело было не только в её способностях, или в том, что мне позарез нужен был хороший агент. И даже не в надвигавшемся перевороте. Причина была в её ясных голубых глазах. Будь они прокляты! Посмотрел в них и увидел всю её. Почувствовал кожей. Понял, что не отпущу. Гордая. Умная. Настоящая. Она, мать её, всегда была настоящей. Даже сейчас. Когда я не мог слышать голоса, не видел лица, я словно ощущал её через расстояние и гребаное время!

А в моём мире лжи и жестокости, в мире фальшивых эмоций и холодных взглядов, пропитанном кровью и болью, она словно пламя костра в беспроглядную ночь. Живая. Яркая. Обжигающая. Особенно на фоне тусклых слуг, сновавших в тот день по дому. Даже по сравнению с солдатами, привезшими её ко мне. Они казались пустым местом. Словно фон, оттеняющий на холсте художника центральную композицию картины, к которой невольно возвращаешься взглядом раз за разом. Они грубо сжимали её руки, и я чувствовал, как поднимается волна злости за то, что причиняют ей боль. Это моя собственность. Моя вещь. Создана для меня. Причинять боль и не причинять – решаю только я. Убить, покалечить, пытать сутками – тоже только я. А затем вторая волна ярости, уже на себя. Какое мне дело до боли этой презренной, являющейся по сути никем?! Почему мне хочется разорвать этого жирного подонка, посмевшего коснуться её? И какого дьявола я завидую его пальцам? Почему сам хочу почувствовать, какая на ощупь её кожа? Демон её раздери, она же ничто! ВВ13. Без имени. Без фамилии. Помечена, как любая моя вещь, как униформа или зажигалка. Каждую ночь в моей постели были женщины в сотни раз красивее неё, изысканные, роскошные, опытные, способные соблазнить любого, а мой взгляд то и дело соскальзывает к пухлым губам, тихо произносящим ответы на мои вопросы, и скулы начинает сводить от желания познать их вкус. Мягкие ли они или твёрдые. Испугается ли она поцелуя, подчинится ли молча моей воле, в страхе не угодить Хозяину?

Я видел её впервые, всего лишь минуту, но я был уверен – ни за что не покорится. Скорее, оттолкнёт, зашипит, возможно, даже посмеет ударить… или ответит. Страстно, жадно. Я был уверен, что она именно такая. Я упивался её эмоциями, её силой, завораживающей и необычной, скрытой в тоненьком теле девушки-ребёнка.

Приказал отменить расстрел и оставить её мне, нарушая установленные собой же правила, а когда начальник посмел нахмуриться, обдумывая моё требование, убил его на глазах остальных. Это была моя первая жертва, принесённая во имя неё. Потом я потеряю им счёт, перестану считать жизни, отнятые для того, чтобы билось её сердце для того, чтобы слушать её дыхание, чтобы знать, что она со мной, принадлежит мне. И не только как носитель уникальных способностей, но и как женщина. Как моя женщина. Пусть даже она стала ею не сразу, а через несколько лет.

Несмотря на то, что приходила в мою спальню сама. Не просила, но предлагала. Не словами, но решительным взглядом, страстью, которой дышали её глаза, робкими движениями рук, придерживающих завязки лёгкого платья. А я зло насмехался над ней, ощущая, как разрывает брюки эрекция, как ломит кости от желания схватить её в объятия и сжимать, оставляя синяки на молочной коже, чувствовать хрупкое тело под своим, врываться в горячую плоть, заставляя кричать от наслаждения. И в тот же момент презирал ее за это. Она ничто, ей запрещено даже прикасаться ко мне. Иногда хотелось лично содрать с нее кожу живьем, избить до полусмерти или изуродовать, чтобы не хотеть. Смотрел на нее, наполняясь ненавистью и яростью, сжимая челюсти, кулаки до хруста, и понимал, что не могу этого сделать. Прогонял вон, к дьяволу подальше с моих глаз, чтобы не сорваться.

И я бы взял её в первую же ночь, когда вместо очередной сочной девицы, сладострастно извивавшейся на моих коленях, вдруг ясно увидел её лицо, представил, что это она вцепилась в мои плечи, откинув голову назад, что это её тёмные локоны касаются моего тела, что это её упругую грудь ласкают мои руки. Но она была агентом. Очень сильным агентом, и взять ее девственность означало лишить её львиной доли преимуществ. А этого позволить себе не мог даже я, не в том положении, в котором оказался на тот момент, не во время переворота, который мог перевернуть все. Мила нужна была мне, в первую очередь, для политических целей, а с тех пор моими любовницами становились только голубоглазые миниатюрные брюнетки, похожие на неё внешне, но не имевшие и половины той жизни, которой светилась она. И никто кроме меня не знал, каких усилий мне стоило подавлять тот адский огонь, который она во мне пробуждала одним только взглядом.

Я падаю быстро, так быстро, что меня тошнит от неожиданности… и от бешеного восторга… от ужаса и от первобытного чувства триумфа… Он был прав – я смотрела в ярко-синие глаза, и мне было не до смеха. Потому что я его узнала. Потому что это ОН. Потому что именно таким я его и представляла…или помнила…или… О, Боже – знала? Мне хотелось рыдать и оседать на пол, сползать к его ногам в изнеможении и неверии… И из моей груди вырывалось не дыхание, а судорожные всхлипывания, которые я не могла контролировать.

Я смотрела на него и понимала, что должна закричать, чтобы проснуться. Только во сне я никогда не сомневалась в том, кто он, а сейчас мне казалось, что я брежу наяву. И одежда…он одет, как Владимир из моих снов…Взгляд на сапоги, на широкий ремень. Во всем черном, и его кожа отливает бронзой, контрастируя с иссиня-черными волосами и матовой материей рубашки, наглухо застегнутой на все пуговицы. Сделал шаг ко мне, и я впилась пальцами в спинку кресла, прижимаясь к ней спиной, с такой силой, что заболели кости, казалось, они раскрошатся. Это был он, и в тот же момент не он. Словно я долгое время смотрела на блеклый снимок, а сейчас передо мной сам оригинал. И ни одна фотография… ни одна фантазия или сон не могли передать и десятой доли того, что я видела сейчас наяву. Я писала, что он красив? Да, я писала об этом… Но это не верное слово. Этого недостаточно, потому что понятия красоты у всех растяжимы и не имеют границ, а я видела чудовищную безупречность. Настолько яркую и идеальную, и в тот же момент мрачную, фатальную. Красоту, в которой нет чистоты – там тьма, там мрак ада, там дьявольская смесь всех пороков вселенной и осознание собственной абсолютной власти. Она манит, и в тот же момент пугает, не радует глаз, нет, а ослепляет до боли и понимания, что это адская бездна. Человек не может быть настолько красив. И от осознания этого меня начало лихорадить. Потому что я чувствовала рядом с собой зверя, хищника, который пришел за своей добычей.