В этом доме много господ, и мы обязаны слушаться их и поклоняться им, но нашу судьбу никто не может решить без приказа самого Вахида.

За все это время я ни разу его не видела. Но я прикасалась к вещам, которые ему принадлежат, убирала в его комнатах, кабинете. Мыла окна в его спальне.

Здесь не было такого понятия, как генеральная уборка – здесь она каждый день. Мы начищаем до блеска каждую ручку на шкафчике, убираем каждую ворсинку с ковра.

И я внутренне инстинктивно знаю, когда именно нахожусь в его покоях, когда складываю именно его вещи. По запаху, по дрожи, которая проходит электричеством сквозь все тело. Присутствие Вахида что-то меняет в окружающей меня ауре. Как будто те предметы, которых он касался, носят на себе печать его пальцев, и я завидую им – они так просто могут ощутить его касания, не принеся в жертву абсолютно ничего. А я… я готова принести в жертву свою свободу и даже не мечтать вырваться из этого проклятого места. Еще я всегда точно знала, что ОН вернулся домой. Каким-то звериным чутьем. Даже не выглядывая в окно. И пусть нам запрещено приближаться к арху, пока он сам не позвал жалкую эскаму к себе, я жаждала увидеть его силуэт хотя бы издалека. Но обычно Вахид приезжал домой лишь под вечер, и моя смена еще ни разу не прислуживала ему за столом. Новичков близко к хозяевам не подпускали, пока не будет пройден полностью первый курс обучения. В том числе и сексуальное просвещение. У нас еще не было ни одного урока. В отличие от тех, кто находился в доме больше полугода.

В тот день я убирала в комнате Арха. Это был обычный ритуал. Ежедневный и совершенно привычный. Я знала, что не имею права прикасаться к вещам господина, но никогда не могла удержаться и трогала его вещи своими пальцами…без перчатки. Чтобы коснуться их там, где касался он. Кто-то назовет это безумием. Я же видела его вблизи только раз. Но вы когда-нибудь заболевали вирусом только с третьего раза? Разве он набрасывался на вас не от одного контакта? Самого первого и единственного? И я ощущала себя больной, заразившейся смертельной болезнью. Каждая молекула моего тела пропиталась одержимостью. Или мне просто было не суждено любить самой обычной любовью смертных. Моим самым любимым развлечением было убирать в его кабинете. Там, где каждая мелочь пропиталась присутствием Хозяина. Но больше всего я любила рассматривать одну вещицу…можно сказать, ради нее я всегда стремилась попасть в кабинет.

В тот вечер я опять открыла золотую шкатулку с выбитыми на ней инициалами Арха. В ней хранился амулет с его портретом. Он был сделан под старину в винтажном стиле, как будто его изготовили лет пятьсот назад, если не больше, и внутри скрыто изображение хозяина. Как же дьявольски он красив здесь. На нем старинная одежда, у него длинные волосы, собранные в хвост на затылке. Портрет инкрустирован изумрудами, и глаза хозяина украшены мелкими, как крупинки, камнями, отчего кажется, что они светятся в темноте. Сама крышка амулета сделана в виде головы волка. И я могла долго рассматривать черты лица Арха. Трогать кончиками пальцев словно вырезанные из мрамора скулы, проводить по ровной линии идеального носа.

Сунаг тогда появилась из ниоткуда. Она всегда появлялась как черт из табакерки. Я сунула медальон в карман, но не успела поставить шкатулку, а уронила ее на пол. Манхар замахнулась указкой и ударила изо всех сил по рукам.

– Никогда не смей прикасаться к вещам Хозяина!

– Я вытирала пыль.., – опустив взгляд и сжимая руки в кулаки, стараясь не сосредотачиваться на боли от удара. К ним надо привыкнуть иначе здесь не выжить.

– Язык! Кто разрешал отвечать?

Стиснув кулаки, позволила ей уколоть язык иголкой, вздрогнув всем телом.

– Запомни – ты не имеешь право трогать то, что принадлежит хозяину! Особенно пока не окончила первый курс!

Она поставила шкатулку на место, как вдруг раздался голос Миранды.

– Она украла медальон. Он у нее в кармане.

Я судорожно сглотнула, а Сунаг уже выдергивала из моих карманов все, что там было. Пальцы впились в золотую цепочку, и сердце зашлось от ужаса, когда я встретилась с округлившимися глазами Сунаг.

– СТРАЖА!

– Я не воровала. Я…просто взяла посмотреть. Я…

Меня тащили по коридору, но я упиралась, хваталась за стены, за перила лестницы. От ужаса у меня зашлось сердце и скрутило пальцы. Я помнила, что сделают со мной за воровство. Голос Наставницы Манаг явно звучал в голове. В тот самый первый день, когда она озвучивала нам правила…Но я ни разу не видела тех, кого наказали таким образом. Не видела людей с отрезанными руками, ногами. Пока не видела. Сколько всего у меня все еще пока не случилось. Я только в самом начале пути, а может быть, уже и в самом конце. Кто знает, что со мной сделают за то, что я взяла этот медальон. Но…я бы взяла его еще раз. Это была единственная возможность ЕГО видеть вблизи. Но мне и в голову не приходило украсть. Да и зачем? Что делать с ворованным здесь в стенах этого дома?

– Пожалуйстааа! Я не крала!

– Заткнись! За эти вопли тебе отрежут язык! Кто давал тебе право орать в этом доме?!

Сунаг вышагивала впереди всех. Она подпрыгивала от явного задора, от возбуждения и от предвкушения. Ни для кого был не секрет – она любила смотреть на казни, любила лично придумывать наказания и смотреть, как их исполняют. Она впитывала в себя крики боли и страданий, а ее лицо покрывалось румянцем и глаза сверкали от наслаждения. Самые изощренные пытки придумывала именно эта женщина. Ее боялись все эскамы и даже охрана. Сунаг была эскамой Роксаны, и все об этом знали. За глаза называли любимым ядовитым питомцем архбаа.

– В карцер ее, в подвал! До решения! Без еды и воды! В кандалы и на цепь! Как псину!

– Не надоооо! Господи… я ни в чем не виновата, я только трогала без перчатки…не надооо. Это же проступок, а не преступление.

– Что здесь происходит?

ОН появился из ниоткуда. Словно материализовался из самой темноты длинных коридоров, а позади него молча стоит свита, расставив широко ноги и зажав руки за спиной. Это были доли секунд, когда я посмотрела ему в лицо. Вы когда-нибудь смотрели на солнце? Эта попытка стоила того, что вы видели? Боль и жжение в глазах, желание заплакать от невиданной красоты и от обжигающего света, и темные пятна, прыгающие и застилающие зрение еще какое-то время. Я словно прикоснулась к солнцу и чуть не застонала, когда светло-зеленая бездна вспыхнула изумрудными сверхновыми, заставив меня вздрогнуть всем телом. За мою дерзость. За то, что посмела взглянуть на него…Но если я и так умру, то почему не могу увидеть ЕГО перед смертью?

– Господин!

Все склонили головы, а меня швырнули на колени. Я проехалась вперед и замерла у самых носков сапог. Наклонилась и прижалась к ним губами. Как было положено. Тяжело дыша и слыша биение собственного сердца. Глаза все еще болят и невыносимо хочется смотреть еще, чтобы их так же жгло, чтобы так же сходить с ума от этой красоты. Нет…человек не может быть настолько прекрасен. И тут же ослепляет сожаление – почему тогда я всего лишь ничтожный человек.

– Эта эскама – воровка. Ее ведут в темницу до первого суда и вынесения приговора.

– Я не воровала!

Меня ударили ногой по ребрам, и я упала ниц перед Повелителем. Вслед за мной рухнул кто-то еще. Вначале просто на колени, а потом на пол животом, и я увидела широко раскрытые глаза. Мертвые глаза одного из стражников. Судорожно глотнула раскалившийся воздух. За что и почему он умер? Что произошло за эти доли секунд, в которые я ловила ртом воздух от боли после удара.

– Говори! – голос, от которого начинает дрожать все тело и заходиться душа.

Точно знала, что эти слова обращены ко мне. Глядя на начищенные до блеска носки сапог, глубоко вдохнула.

– Я…ничего не воровала. Просто испугалась, когда вошли, и спрятала в карман…Я знаю, что нельзя рассматривать и трогать, я готова понести за это наказание, но я не воровала.

– Что ты рассматривала, эскама?