Человеку удалось сломать ветку и вонзить в глаз Гризли, а потом столкнуть его на хрустальные штыри. Зверь упал в пропасть, долго агонизировал, пока внизу не осталось распростертое и продырявленное человеческое тело, с оскаленным ртом и торчащими из груди и из головы пиками, с которых стекала гранатовая жидкость и сверкала на солнце. Я, совершенно голый, шел по снегу вниз по горам к своей стае, которая уже похоронила меня и, скорее всего, спустилась на плато к замку…Истекая кровью, волоча за собой разодранную ногу, я понимал, что человек не выдержит, что регенерация не настанет, пока я не выпью крови. Я замерзну насмерть в этих горах и в этом лесу и не дотяну до ночи, когда зверь возьмет верх над слабой плотью.

Тогда я еще не владел способностью звать зверя и давать ему возможность поглощать людскую сущность в любое время суток. Мне было четырнадцать. Я шел, потом полз, потом лежал и стонал от жуткого холода, боли и отчаяния, пока не понял, что если так и останусь лежать, смиренно, покоряясь судьбе, то уже через час превращусь в кусок льда. И я начал призывать волка…я начал представлять себе, как он вырывается на волю, как разламывает мои кости, как рвет сухожилия, чтобы потом они срослись заново. Пока сам не услышал треск выворачивающихся костей и не завыл от триумфа.

Петляя и ковыляя, победивший Гризли Альфа вернулся в свою стаю…туда, где все в человеческом облике тихо сидели за столом…готовились к траурным песнопениям. Я вошел в залу и победно завыл.

С тех пор я больше никогда не испытывал холода и никогда не смирялся с судьбой, потому что судьбу вершим мы сами. И ни одна живая душа не может управлять нашей жизнью кроме нас самих… а если и управляет, то значит мы это позволили. Как бы ни был силен мой зверь, человек придавал ему еще большей силы разумом. Сила без разума – ничто…когда разум без силы всегда имеет шансы на победу. И вот сейчас, глядя на огонь, я снова замерзал, я снова ощущал, что я бессилен, что…я, б*ядь, не могу ничем управлять и принимать решения. И я не знал, насколько меня хватит. Насколько долго я смогу представлять себе, как ее увозит машина, как она отдаляется от меня. Представлять, кто теперь распорядится ее судьбой…МОЕЙ ЖЕНЩИНЫ! Женщины, которая не испугалась и выдержала моего волка, женщина, которая отдалась зверю без страха. Я слушаю потрескивание веток в камине и вспоминаю каждую секунду рядом с ней. ЕЕ глаза, такие голубые, яркие, нежные и светлые, как куски весеннего неба. Ее губы, которые касались клочков шерсти с невероятной страстью.

Я понимал, что проиграл. Меня переиграли и заставили отдать, заставили поступиться и, склонив голову, позволить. Хрена с два! Ничего подобного! Решаю я и только я!

И решение было мгновенным, как и обращение…молча, без рыка и стонов, только под шелест ломающихся суставов, проломить тушей окно и прыгнуть в снег всеми четырьмя лапами. А потом увести за собой своих преданных волков, свою стаю, готовую за альфу сложить головы. Пятеро верных воинов. Не нужно ничего говорить, только призвать кличем вожака, стоя у кромки Черного леса. Призвать и ждать, пока в темноте заблестят, зафосфорятся глаза соратников, и они беспрекословно последуют за тобой.

Приказы, отданные человеком, можно обсудить, приказы, отданные альфой, не обсуждаются. Это зов волчьей крови. Он сильнее всего, что может связывать. Зов принадлежности к стае.

Без разговоров мы их заманивали в ловушку. Туда, откуда никто из них не выйдет живым, и где останутся одни трупы, которые к утру занесет снегом.

Вампиры сопротивлялись, они даже оголили мечи и достали пистолеты с хрустальными пулями, но что такое пять вампиров против шестерых волков, которые на своей территории и в облике зверя. Один взмах наших когтей, одно касание клыков, и вампир заражен смертельным ядом, против которого нет противоядия. Даже если он не сдохнет от укусов сейчас, то сдохнет в мучительной агонии в течение нескольких суток.

Пока мои ребята расправлялись с ничтожными упырями, я мчался за ней. Искал в черном лесу по невероятному сладкому запаху, отличавшему ее от любой другой смертной. Единственную, кого зверь не хотел сожрать…Нет, не так, он хотел, адски хотел, но никогда бы не стал. Потому что в отличие от человека, зверь любил ее и не умел скрывать свои чувства, не умел их контролировать, он был полностью им подвластен и признавал ее своей хозяйкой…один ее запах управлял им и заставлял склонять мохнатую голову, касаться шершавым языком ее щек и втягивать, и втягивать аромат тела. Всем своим существом осознавая – МОЯ.

Увести туда, где человек сможет о ней позаботиться, увести как можно дальше и никогда больше не отпускать. В конце концов, я – император, и я решаю. Никто и ничто не посмеет отдавать мне приказы. Эта женщина принадлежит мне!

Никогда и никому альфа-самец не позволял сесть себе на спину, не подпускал к себе человека настолько близко, а перед ней склонился и позволил, а потом возликовал, ощущая легкую тяжесть тела и то, как тонкие руки обвили звериную шею. Доверилась! Мне! Монстру!

Я нес ее к старому охотничьему дому, туда, где ни одна живая душа нас не найдет. Туда, где она наконец-то точно узнает, кто я такой…

Тот самый момент, когда я перестала принадлежать себе. Не свобода, а рабство, наркотический кайф больной зависимости. Самое ее начало, когда еще можно излечиться, но ты еще просто не понимаешь, что уже больна.

У. Соболева и В. Орлова. Позови меня

Я крепко держалась за черную грубую шерсть, пока волк мчался через лес, петляя вокруг деревьев, утаскивая меня все глубже и глубже в чащу.

Мы оказались напротив одноэтажного деревянного домика, очень низкого, присыпанного ветками хвои и других деревьев. Небольшие окошки смотрят черными глазницами, чуть покосившаяся дверь, старый колодец рядом. Выглядит устрашающе. Дом явно заброшен и очень стар. Волк сбросил меня со своей спины так, что я приземлилась в снег…Он приблизился ко мне вплотную и ткнулся носом мне в щеку, лизнул ее снизу доверху. Нет, это не было лаской. Скорее меткой, он оставлял на мне свой запах, потому что облизал мою голову, руки и шею. При попытке отстранится я услышала тихий утробный рык. Меня предупреждали, чтоб не сопротивлялась, и я позволила облизать свои ноги, колени, бедра.

Все это было каким-то сюром, чем-то неописуемо страшным и непонятным. Потихоньку вздрагивая и стараясь не дышать прерывисто и глубоко, я смотрела на своего то ли спасителя, то ли убийцу и видела, как он облизнулся, а потом задрал массивную морду кверху и взвыл. Оглушительно, ярко, сильно. Так, что зазвенело в ушах, и по телу поползли мурашки, и, казалось, этот вой спрятался в макушках старых елей и запутался среди переливающегося снега. В ответ издалека с разных сторон раздался ответный вой. Все это длилось какие-то секунды, и голоса волков стихли.

Монстр обнюхал мои руки, потом схватил за рукав и потянул за собой в сторону дома, но я не пошла…я тихо спросила:

– Почему ты спас меня? Ты…ты понимаешь, что я говорю?

Почему-то казалось, что понимает, почему-то хотелось в это верить. Особенно когда эти ярко-зеленые звериные глаза смотрят в мои, не моргая. Снова дернул за рукав, и я подчинилась, пошла следом за ним в сторону дома.

– Ты уверен, что это хорошая затея? Уверен, что там нет хозяина? Что там не прячется что-то жуткое и ужасное и не нападет на нас.

Я могла поклясться, что зверь…он словно ухмыльнулся, оскалив передние клыки. Как будто говоря мне, что самое жуткое и ужасное существо сейчас передо мной.

– Хорошо…идем. Посмотрим, что там. А то я уже замерзла.

Я дернула дверь, но она не поддалась.

– Закрыто. Нам сюда не войти.

Зверь наклонил голову и толкнул носом соломенный коврик, рванул его массивной лапой, и я догадалась наклониться и отодвинуть его в сторону. Под изорванным и полустертым половиком лежал ключ. Предсказуемо…но я бы не догадалась от страха и от того, что уже сильно замерзла. С трудом справляясь с ключом, отперла дверь, чуть пригнулась и вошла в хижину, волк остался снаружи.