– Пожалуй, – согласилась Агнесса. Она только что протерла тряпкой свой стол и, любуясь, стояла посреди комнаты. – Замечательно получилось. Разве что стены пустоваты, живинки просят. Две-три картины – и все изменится.

– Картины? – Валентина подняла брови и тут же опустила, чтобы не заламывались морщинки и даже коснулась лба рукою. – Какие картины ты советуешь?

– Эстампы, акварели.

– Дорогое удовольствие, Агнесса, – осторожно заметила Екатерина Дмитриевна.

Она уже ревновала ее к начальству.

– Могу принести свои пейзажи, – предложила Агнесса.

Юра рассмеялся.

– "Стога сена в лунном свете" и "Вид старой колокольни".

– Юра! – одернула Екатерина Дмитриевна.

Агнесса улыбнулась.

– Может быть. Пошли?

И направилась к двери, стройная, легкая, с узлом каштановых волос, перетянутых тонкой шелковой косынкой

Агнессе Щербатовой Валентина доверяла больше, чем кому-либо из присутствующих.

Дружба их имела свою историю.

Давным-давно князья Щербатовы владели деревней, откуда происходила вся родня Валентины. В Москве ее предки жили с господами в особняке на Солянке, перестроенном со временем под квартиры; прабабушка Валентины, Ефросинья Никитична, двенадцатилетней девочкой была приставлена к маленькой княжне Насте и ее крошечному братцу для "народного духа".

Потом, через двадцать лет, когда возмужавший Георгий оказался в лагерях, то не сестра, а нянька Фрося ездила к нему в Мордовию. А к бабушке Насте, одинокой строгой женщине, Валечку возили в детстве на именины. Запомнились лепной потолок в ее комнате, причудливое разноцветное окно и большая картина, висевшая над диваном. На ней были нарисованы три бульдога и обезьяна, играющие в карты; мартышка, обернувшись, показывала пальчиком на свои карты, и смотрела с полотна человеческими глазами.

Человеческими… такое не забывается.

Еще запали в душу тяжелые альбомы с фотографиями офицеров в высоких барашковых шапках и красивых "принцесс" в шляпах и кружевных платьях.

В юности Валентина приезжала туда уже сама, чтобы вновь и вновь видеть картины, мебель, золотые вензеля на хрустале и фарфоре, разговаривать с умной старухой, и уже встречала там малышку Агнессу. Ее отцом был сын Георгия, поселившегося после фронта этажом ниже

Бабушка Анастасия Романовна была жива и поныне, бодра и ясна головой в свои восемьдесят восемь лет.

– Дзиннь…– на столе Валентины зазвонил телефон.

Люся, бухгалтер, звонила из каморки. Она не могла справиться с новым сейфом, толстостенным ящиком светлого металла с набором хитроумных круговых замков, и просила о помощи. Люся не была знакомой Валентины, за нее ручался сам Алéкс.

– Максим Петрович! – позвала Валентина, – спуститесь вниз, разберитесь с сейфом, пожалуйста. Что-то мы, женщины, не ладим с техникой.

Она сконфуженно улыбнулась, как бы извиняясь за приказной тон, прáва на который пока не имела, и понимала это.

– А потом перетащите пальму из конференц-зала, – бойко встряла Екатерина Дмитриевна, но осеклась и вскоре смущенно появилась на пороге кабинета.

– Верно, Валечка? Живая зелень лучше всяких картин, так ведь?

Та кивнула. Пенсионерка ушла. В глазах Валентины мелькнула насмешка.

"Несладко подчиняться, дорогая Катюша? Так ли ты объяснялась, когда была и.о. завотделом? Как вспомнишь, так вздрогнешь, как говорится… Не забыть дать объявление в газету. С горсткой сотрудников много не наработаешь", – подумала одновременно и записала в календарь-памятку на столе.

Праздничный стол получился пестрым и вкусным.

Вино, сыр, маслины, соленая форель, торт. Забыли про вилки, не оказалось штопора. Наконец, с бокалами в руках встали вокруг стола. Валентина взяла слово.

– Дорогие друзья, – сказала она торжественно. – Сегодня открывается наше агентство "Каскад". В Москве свыше семисот тысяч фирм, но лишь один-два процента готовы дать рекламу. Такова мировая статистика. Так что легкого хлеба ждать не приходится. Кто эти клиенты, как их найти? Сплошной обзвон и быстрая учеба на марше, во время работы – вот наши козыри. Выпьем за удачу и талантливое трудолюбие!

– Ура! – закричал Юра.

Голос его гудел, как колокол.

К 1997 году огромное, цветущее дотоле хозяйство Москвы развалилось почти полностью.

Легли на бок заводы и фабрики, опустели научные институты, на улицах появились нищие, бродяги, даже бездомные дети. Такого не видели уже несколько поколений московских жителей. С телеэкранов неслись зажигательные речи новых вождей, а цены росли, доходы уменьшались, и не на что стало купить теплую обувь к зиме, обновку к лету.

Люди растерялись.

После же прошумевших обманов МММ, Хопра, Гермеса, после того как их зачинатели на голубом глазу посулили миллионам москвичей, этим доверчивым людям, золотые горы, соблазнили, обманули "малых сих" – население столицы совсем пало духом. Бессовестной болтовней оказывались и обещания депутатов, и обращения президента.

Слова демократия и реформы стали вызывать отвращение.

Ломилось на полках насмешливое заморское изобилие, а горожане, обобранные, без защитных сбережений, брошенные на произвол судьбы, сжимали беспомощные кулаки, грозя кому-то за кремлевскую стену.

Однако в обиженные записались далеко не все.

За семь лет окрепло новое поколение. Молодежь, ясноглазая, пробивная, засучив рукава, взялась за дело. Не в заводские стены пошла она и не в производственные цеха, нет-нет! там оказались редкие единицы, – но все внимание сместилось в коммерцию. Сотни банков стянули в Москву деньги со всей страны, тысячи обменных пунктов меняли их на доллары, и эти малознакомые зеленые бумажки с победной мощью утвердились в роли второй платежной единицы.

Стремительно обозначилось и невиданное торговое сословие.

Именно оно, от разноплеменных базарных челноков, одевших-обувших Россию в турецко-китайский ширпотреб, и до безукоризненно-гладких умельцев на компьютерных и прочих технологических нивах, стало вершить и править бал. Палатки, прилавки, зонтики, старушки с сигаретами и дешевым тряпьем опоясали станции метро и другие центры городского многолюдия.

Героем дня стал смышленый "новый русский".

Это для них, "новых русских", сияли витрины, безумствовала телереклама, крутилась бессонная ночная рулетка, для них же никогда не кончался рабочий день, гремели "разборки", взлетали на воздух дорогие иномарки.

Стольких заказных убийств, жадно повторенных всеми каналами ТВ, н столица еще не видывала!

На третий день после открытия через порог "Каскада" переступил прилично одетый молодой человек с дипломатом в руке.

Он прошел к Валентине, плотно затворив за собой дверь. После этого тихо и внятно предложил ей охрану агентства и назвал сумму услуги. Он был спокоен и доброжелателен, его визит не занял и двух минут.

– Вы будете платить нам каждый месяц, каждую третью пятницу. Если хотите, можем предложить также охрану ваших дочерей.

И ушел.

Валентина похолодела. Посидев в оцепенении, набрала номер телефона.

– Слушаю, – ответил мягкий баритон.

– Алéкс, это я. На меня "наехали".

Он помолчал.

– Больше "не наедут".

– Алéкс, они знают дочерей. Я боюсь.

– Я сказал. Успокойся.

Не поверив, она приготовила конверт с деньгами.

Алéкс сидел в кресле, удобно положив ноги на выдвижной кожаный пуфик.

Он ждал сообщения.

В жаркий августовский день в помещении было прохладно, потолочный вентилятор мягко развеивал охлажденную струю внешнего кондиционера. Это не был главный офис. Эту просторную комнату, одну из длинного ряда номеров в прямом коридоре, выстланным голубым ковролином, на двадцать седьмом этаже тридцатиэтажного здания, Алекс, Президент совместной российско-американской Интернет –провайдерской Компании, снимал лично для себя.