– Сами придумали, Артем Андреевич? Рабочие разногласия в методах ведения следствия сводите к убийству из личной неприязни?

Заварзин прожигает его взглядом. Он не привык встречать отпоры. По второму разу он повторяет доводы, не подтвержденные фактами, без которых его версия повисает в воздухе.

– Всё? – спрашивает Неробов. – Стесняюсь спросить, имеются ли еще какие улики?

В глазах собеседника он видит холодную решимость перегрызть ему горло, но оправдать эту ярость ему нечем. Такой неконтролируемый гнев встречается у алкоголиков, у которых есть только два пути – напиться или умереть. В следственных органах они долго не задерживаются.

Напав на жилу, Неробов считает нужным ускорить процесс:

– Еще раз увижу, что вы копаете под меня, отправлю вас туда, откуда приехали.

Сотрудник областной прокуратуры задает еще вопросы, не оставляя надежды затронуть болевой нерв, но потом отступает.

У Неробова происходит интересный разговор в канцелярии. Поскольку Заварзина только что назначили, ему полагается получать корреспонденцию, которую Вероника Андреевна доставляет ему в кабинет.

Секретарша с трудом сдерживалась, когда речь заходила об этом выдвиженце. Когда он проходил мимо, она специально опускала голову пониже, изображая крайнюю занятость. Заметивший ее неприязнь, Неробов попытался выяснить в чем дело.

– Коля, ты ему объясни, что я не его секретарша. Подведи ты его к лотку, пусть сам свои письма получает.

И теперь к обязанностям Неробова прибавилась еще одна: надо приучить щенка Заварзина к лотку.

– Вот это место называется лоток, Артем Андреевич. Отсюда будете брать свои письма, понимаете. Никто вам их носить не будет.

– А это кто? – Заварзин кивнул на капитана.

– Капитан Абросимов. Он пришел ко мне. Идемте, Андрей Андреевич, – и Неробов с Абросимовым уходят.

– Что, отчихвостили? – спрашивает капитан.

– Попался на глаза слепой Фемиде.

Впрочем, предположение Заварзина не такое и глупое и Неробову стоит его обдумать. Восхитительный план, чтобы от него избавиться. Отвергнув чужую мысль, Николай Ильич ее одобряет, но на своих условиях. Теперь ему нужно уединенное место, но в кабинете трезвонит городской телефон, и там мысли не расцветут и чакра не очистится. Он выкладывает свой мобильный на стол, теперь оба они звонят попеременно – сопровождаемый перезвоном, следователь выходит и запирает дверь. В кабинете опер состава свободно, все на выезде.

Действительно, на прошлой неделе отношения Неробова с покойным полковником резко ухудшились. Давно к нему не придирались по пустякам и не гоняли по всякой мелочи. А он-то считал, что завоевал на работе авторитет. Сорок лет трудишься на одном месте, а в один момент твой грааль превращается в потребительский мусор.

Такие истории составляют часть работы следователей. Дубровин считался товарищем, просто хорошим и довольно честным. Но в тот день он решил переиграть их отношения, и его взгляд был такой же, как у этого следователя-задиры. Холодный, устремленный в себя. Неробов читал в нем намерение устроить разнос, уволить с работы, убить собственными руками. Дубровин убирал руки за спину, чтобы не схватить его за грудки.

«Значит, ты считаешь, что тебе все можно?»

«В пределах компетенции, предусмотренной Кодексом».

Выглядел Дубровин нездоровым, его не красили ввалившиеся глаза, посеревшая кожа и седая щетина на подбородке. В последнее время он не высыпался и не следил за внешним видом.

«А если тебя лишить процессуального статуса. Тогда и посмотрим, как ты будешь изворачиваться?»

«Вам ли не знать, что я юрист и подам жалобу, а в спорах работника с нанимателем суд склонен принимать сторону работника».

Вот и весь разговор. Сплошные нервы, а толку чуть. Никакой полезной информации.

Речь шла о подработке, которую Неробов вел на общественных началах. К нему обратился Тим Барщиков из театра, который хлопотал за актера Дьякова, осужденного по ст. 105 УК РФ (убийство). Бумаги на УДО были отосланы, но меры по ним не принимались. Понятно, что ходатайство можно переиграть разными способами, вот его и попросили посодействовать. Выяснилось, что документы на Дьякова были оформлены, но всякий раз их перекладывали в конец стопки, так что следователь, забиравший бумаги, оставлял последние на потом. У Журавлева (а это он занимался бумажной работой) имелась разнарядка на заявления на УДО. Теперь следовало съездить в колонию и выяснить у Дьякова, кому тот перешел дорогу (налицо было процессуальное нарушение).

Неробов открыл свободный компьютер и составил план следственных мероприятий из четырех пунктов. Потом отправил на печать. Сохранять документ не стал.

Из кармана он достал записку Дубровина и принялся изучать его подпись. Пошарив в столе, он выбрал шариковую ручку с фиолетовой пастой, похожую на ту, чем пользовался полковник. Потом скопировал подпись на своем плане. Оставалось надеяться, что Вероника не читала записку, которую передал ей для Неробова начальник. В любом случае, Николай Ильич собирался утверждать, что ему передали утвержденный план мероприятий. Веронику тоже будут допрашивать, но она его не выдаст. В противном случае, он станет утверждать, что секретарша перепутала. Одно слово против другого.

Стук в дверь, его вызывает Башаров. Это серьезный претендент на роль начальника СО, хотя за ним числятся серьезные проколы, так что вряд ли назначат. Пока он остается исполняющим обязанности.

Башаров распределяет среди сотрудников поручения, и против фамилии Неробова у него длинный список. Сейчас он осуществляет власть и сразу дает сотрудникам осознать всю тяжесть ответственности.

– Ну что, Неробов, допрыгался со своей любовницей? Вы вдвоем полковника замочили или это ее идея? – украдкой говорит он.

Шутка идиотская, и Неробов не отвечает, да и о чем разговаривать с невменяемым человеком, который гонит дичь.

– Пфф!

– Думал, что раз ты работник следственных органов, то с тобой церемониться будут? – не унимается Башаров. – Нет. Ты уже на краю и последний шаг сделал. Теперь тебе только полагаться на милость товарищей, которые тебя вытаскивать будут. Если захотят.

Вот такой способ проводить служебные расследования, давить на психику. Льется поток агрессии, и никаких доводов к здравому смыслу.

– И если ты надеешься на свою шмару, то она уже в пропасти и ей не выбраться. Похоронена и забыта.

За окном кабинета шумели тополя и кричала сумасшедшая птица. В кабинете на Неробова орал толстяк.

Пора прекращать эту разнузданность психически нездорового человека, но Неробова интересует, что от него требуется взамен. И действительно после показательного выступления приходит черёд торговли. Башаров лелеет план закрыть одного коммерсанта, и сейчас он желает ордер на его задержание. Неробов только мигнул. Каков поворот!

Он просматривает содержимое тонкой папки, которую Башаров извлек из сейфа. Никаких протоколов, лишь фотографии и распечатки сообщений, перехваченных с электронной почты. Судя по фотографиям, этот Митов – импозантный мужчина и смелый, судя по всему. Вот только связался с сомнительными людьми. Все они присутствуют на снимках.

Контролер колонии Русу следователю известен. Теперь нужно с ним поговорить. Наглый тип, друг Журавлева, который сейчас находился у него в кабинете. Тот повторил уже известное из документов. Митов поставил ему партию телефонов, бывших в употреблении, что не соответствовало договоренности.

– Вообще-то у нас шла речь о телефонной станции, а такое барахло я и без него мог взять на рынке, – бубнит контролер.

Ну и как это называется? Неробов предпочитает объясняться с Башаровым.

– Нет, Геннадий Евгеньевич. Закрывать Митова по этому смехотворному доносу никто не возьмется. Не пойму я, чего вы хотите? Нанести вред своей репутации? Потому что Митов выйдет в тот же день, когда мы заключим его под стражу. У нас против него нет улик, разработки толковой и то нет. Какое может быть расследование?