^{© Darrell Schweitzer — «In a Byzantine Garden» (2007)}

_{Перевод — Антон Лапудев}

Она была очень старой женщиной, любящей сидеть под солнцем в саду и слушать птиц. Иногда она смотрела на чаек, с криками пролетающих над головой в направлении Пропонтиды[1], и представляла, как летит вслед за ними к азиатскому побережью и дальше, дальше. Никогда она не путешествовала далеко, даже в юности, и практически всю жизнь провела взаперти, в местах вроде этого сада, где сидела сейчас, иногда бормоча что-то себе под нос, возможно, вознося молитвы, как думали слуги, впрочем, наверняка они не знали. Иногда она издавала странные тихие звуки, обращаясь к птичкам в кустах, будто за прожитые годы научилась их тайному языку.

Но что бы она ни делала, она делала единственно верно, ибо была василиссой, императрицей ромеев, и наместницей Бога на Земле.

Слуги терпеливо ожидали рядом.

Послышались шаги, и она подняла глаза, поначалу сбитая с толку, увидев лицо, как ей казалось, давно уже покинувшего мир живых. Она вспомнила стройного темноволосого мальчика с чёрными глазами, с обольстительной улыбкой и обаятельными манерами, о ком у неё когда-то были мысли восторженные и запретные. Она увидела его лицо, выглядывающее из-за маски морщин и обвисшей плоти. Глаза были всё те же. Да. Она их узнала.

— Императрица… Ваше Величество… Моя госпожа! — Он поклонился.

Она узнала и голос. Теперь ей стало ясно всё, будто она открыла книгу, прочитала первую страницу и поняла, что читала эту книгу раньше и помнила её наизусть.

Она увидела, что вновь прибывший привёл с собой нескольких человек. На мгновение она испугалась.

То был её давний враг, великий логофет[2].

Проверяя его намерения, она жестом приказала его слугам удалиться. Он кивнул им, и те ушли.

Она велела ему подняться и сесть на скамью рядом.

Он открыл маленькую коробочку и достал кольцо. Он подался к ней — она не отстранилась — и надел сверкающую драгоценную безделушку ей на палец.

— Это очень редкое украшение, — объяснил он. — Из Индии. Когда-то оно принадлежало великой королеве.

Она сняла кольцо с пальца и тихо рассмеялась.

— Когда-то я радовалась таким вещам. Теперь я слишком уродлива, чтобы что-то могло сделать меня красивой.

— Императрица, в моих глазах ваша красота соперничает с красотой Царицы Небесной!

— Тише! Ты богохульствуешь, но у тебя всё ещё хорошо получается…

Она мельком увидела его давно забытую, совершенно обезоруживающую улыбку. Она заплакала.

— Императрица?

— Я устала. Почему мы и в самом конце всё ещё должны хватать друг друга за горло?

— Госпожа?

— Не лги мне. У тебя и это всё ещё хорошо получается… — Она назвала его личным именем, не произносимым вслух уже много лет. — Мы с тобой боролись дольше, чем большинство людей живёт на свете. Мы играли в нашу игру. Я сняла твою фигуру. Отравленный слуга. Ты взял мою. Мы меняли игры. Камень, ножницы, бумага. Неясный шепоток, клевета, слух раздувались, подобно искре, пока из неё не разгорится пламя. Мы кружим друг вокруг друга, подобно скорпионам в бутылке. Но я спрашиваю тебя, зачем всё это ещё продолжается?

— Мирская суета подобна золотому плащу, — сказал он после короткого раздумья, — обременительна, но её трудно сбросить.

— Несомненно, мы с тобой сейчас ближе к Небесам, чем к миру. — Теперь она сжимала кольцо в сложенных, будто в молитве, ладонях, вздрагивая. — Единственное золото, волнующее меня сейчас, — это крылья ангелов. Я думаю, у них золотые крылья, прямо как на иконах. Не так ли?

— Я уверен в этом, — он согласился.

— Разве мы не можем забыть о наших разногласиях?..

— Госпожа, я пришёл обсудить именно это…

Но они не обсуждали это, по крайней мере, не сразу. Они говорили о пустяках, о тех редких случаях, когда они вместе переплывали на лодке через Пропонтиду и достигали азиатского берега. Он вспомнил куплет из песни, забытой поколения назад. Она попыталась вспомнить остальное. Она вспомнила ещё кое-что, известное, казалось, только двум давно умершим детям. Когда-то, давным-давно, они любили друг друга, прежде чем узнали, что жизнь — это маска, и её придётся надеть, и есть только суровый ритуальный танец, наполняющий дни и придворного, и василиссы.

Она ощущала себя узницей под грузом множества цепей, получившей в самый последний момент шанс их потерять. Сбросить все маски. Разве они не могли бы сделать это вдвоём? Неужели они не могли всё забыть, никого не объявлять победителем или проигравшим, просто остановиться?

Проходили часы, а они всё сидели бок о бок. Она прислонилась к его плечу. Иногда они говорили. Иногда слушали чаек, кружащих над Пропонтидой. Она видела сны наяву. Возможно, она разрешила себе надеяться. Он обещал ей покой и полное завершение.

В конце концов они обнялись. Он поцеловал её в губы. Она не протестовала, когда он снова надел кольцо на её иссохший палец. Прежде чем он ушёл, они помолились вместе.

— Встретимся ли мы снова, здесь или на Небесах?

— Мы можем надеяться только на Небеса, госпожа. Мы никогда не можем быть уверены ни в чём ином.

Она чуть не сказала что-то ещё. Она произнесла эти слова одними губами, но не вслух.

Затем он ушёл.

— Она слабеет, — объявил он своим людям, как только оказался вне пределов слышимости. — Пора исполнить наши планы.

Она прошептала одному из своих слуг:

— Убейте его сейчас.

Она была очень старой женщиной, любящей сидеть в саду и слушать птиц. Как-то она слышала, что у прежнего василевса были золотые механические птицы, сидевшие на золотом дереве. Бессмертные, они могли петь вечно.