И как будто с детских рук

Сойдёт

Из песка песочное творение,

То, что мы создали на двоих

В нашем детско-детском Измерении.

Обнимаю шар земной

Одной левою рукой.

Шар земной зовётся глобус,

Нам привёз его автобус.

Просто папин друг – шофёр,

И он папу не подвёл.

Обещал, что привезёт,

До квартиры донесёт.

И привёз, и поднял,

Чтоб я глобус обнял.

Щенок не спит

И не играет.

Не ест, не пьёт,

Совсем не лает.

Щенок грустит,

Щенок скулит,

Между подушками лежит.

Так что случилось со щенком?

Щенок приехал в новый дом.

Его только вчера купили

И ночью к детям положили.

Всё скоро будет по-другому,

Носиться будет он по дому,

Играть, рычать и громко лаять.

С щенками так всегда бывает.

Папа с улицы занёс

Маленький кулёчек.

А в кулёчке том кричит

Маленький комочек.

Папа машет мне рукой:

Подходи быстрее,

Брата я тебе принёс,

Будет веселее.

Следом мама в дом зашла,

Обняла руками.

И сказала: «Знаю я,

Станете друзьями».

Я пока что не пойму,

Что мне делать с братом.

Я его уже готов

Накормить салатом.

Дать компот и вкусный торт,

А ещё печенье.

И конечно, перед сном

Накормить вареньем.

Но пока что подожду,

Пусть поспит немного.

Нам с ним жизнь надо пройти,

Сложную дорогу.

Родился 19.11.1935 в Одессе. Окончил московскую среднюю школу № 545 в 1952 г. Поступил в Щукинское театральное училище и на факультет журналистики МГУ. Окончил вечернее отделение журфака МГУ в 1960 г. Окончил аспирантуру Всесоюзного института информации в 1970 г. Руководил литобъединением «Вагранка» (1960–1962 гг.). Публикации: около 60 научных статей и отчётов НИР, около 20 выпущенных материалов в жанре публицистики: научно-технические – 2, художественные – 10. Сборник стихов «Пять оленей» выпущен в 1997 г. В 2005–2007 гг. написал автобиографические повести «Письма из юности» и «Песочные часы». Сборник стихов и прозы «Рассудку вопреки» выпущен в 2016 г. Восстановленная фантастическая повесть «Будущее знают дети» – в 2019 г. Повесть «Преодоление» – в 2023 г.

«Первое – и самое позднее»

Но сначала – о прозе. Думаю, без неё такой не было бы и первого стихотворения. Писать прозу я попытался впервые в 1944 году, когда фашисты были уже отброшены от Москвы, сошли на нет постоянные бомбардировки Москвы и пригородов, где кроме, а иногда и вместо летних детских площадок взрослые, уходя на работу, оставляли детей.

Маме, работавшей тогда медсестрой в пионерлагере завода № 746, разрешили включить меня в состав первого отряда, где были мальчишки от 8 лет и старше.

Впечатлений было множество.

Во-первых, везли нас на военных английских грузовиках с большими рубчатыми шинами, совсем не такими, как у наших полуторок и пятитонок.

Во-вторых, за городом я (да и не один я) был последний раз три года назад.

В-третьих, нас поселили в помещении школы – да, одноэтажной, но классы которой были просторные, с высоченными потолками и огромными сияющими окнами, выходящими в большой сад (по военному времени заполненный в междурядьях огородами).

В-четвёртых, от местной подстанции сюда было проведено электричество.

Обе старшие группы – и мальчики, и девочки – во главе с вожатыми принялись за благоустройство школьного двора. Разметили линейку, в центре установили, прочно вкопав в землю, металлическую мачту с тросиком для подъёма флага…

Мы скоро привыкли к нашей погружающейся после отбоя в летний полумрак палате, к безуспешным попыткам вечно голодного подростка Артура выбраться через окно в сад и найти на грядках что-нибудь съедобное и (что греха таить!) к дворовым легендам о лихости и ловкости преступников, когда подмосковная милиция уходила воевать.

Минут через пятнадцать – двадцать после отбоя пионервожатая проходила по коридору вдоль всех четырёх палат: все ли готовы ко сну, аккуратно ли висит верхняя одежда? Затихали разговоры и возня. Впрочем, если день выдавался беспокойный, приходилось пройти ещё и ещё раз.

И однажды, когда ребята особенно расшумелись, Геша Грибов вдруг вспомнил:

– А дядя Коля приехал?

– Только что, – улыбнулась вожатая.

– Ой! – привстал Юра Уклюев. – А он придёт?

Дядя Коля был разнорабочим – человеком, который умел всё. Ранение не позволяло ему вернуться на передовую, но руки у него были золотые, а нрав мечтательный и жадный до всякого нового знания. И ещё он умел, смешивая приключения, классику и рассказы о чудесах, всему придавать практическую реальность. Если речь шла о деревенском быте, он удивлял рассказами о редкостных породах скота, о необыкновенных растениях и тут же об опытах Мичурина и Лысенко. Если говорили о дальних лесных переходах, рассказывал, как надо готовить почву под костёр, как снимать дёрн, чтобы потом, тщательно пролив водой обнажённую землю, класть его на прежнее место и проверять, не раскалена ли почва и не видно ли краёв дерновин, плотно подогнанных друг к другу.

И вот, когда невысокий худой человек средних лет в рабочем комбинезоне, держась за спиной вожатой, сел на стул посередине класса, спокойно огляделся, а вожатая, оставив только одну лампочку у выхода, улыбнулась и вышла, дядя Коля (это он и был), обращаясь к Геше, спросил:

– Они последний раз его у обрыва упустили?..

Дальше была смесь боевика и странствий, рёва мотоциклетных моторов – и шёпота таинственных голосов, нежных встреч и суровых расставаний…

Казалось, первая палата эти сорок минут дышит одним дыханием!

– Смотрите, дядя Коля, Максим уже спит… – громким шёпотом сказала вошедшая вожатая.

– И Витька Маленький тоже! – подхватил Дроздов.

– Всё. Я свет гашу.

– Ну полчасика ещё! – попросил кто-то.

– Ша! – сказал Артур, а в полураскрытое окно донёсся приглушённый собачий лай. – Ну вот! Придётся спать на голодный… Ладно, до завтра.

– Придёте завтра, дядь Коль? – спросил Дроздов.

Вот в эту минуту случилось то, что я (ещё не осознавая этого) стал делать частью своей жизни. Мне захотелось научиться вот так рассказывать, чтобы кому-нибудь стало интересно.

Но для первого СТИХОТВОРЕНИЯ надо было, чтобы ещё через два года великий Пушкин заворожил меня онегинской строфой – с читанных уже не раз, но услышанных только тогда строк! Я помню до сих пор этот день.

Мама тогда купила мне к Новому году по дешёвке на Даниловском рынке ободранные, с едва загнутыми носками и аккуратно прикрывавшей трещину жестяной заплаткой, лыжи. Продавал их возвращавшийся из госпиталя прихрамывающий красноармеец, которому не хватало денег на билет, чтобы добраться до дома. Для меня тогда это был царский подарок!

Были зимние каникулы, и я, стоя у стола, торопился сжевать оставленную ушедшей на работу мамой картофельную котлету, чтобы, схватив лыжи, бежать во двор – покататься.

На столе мама перед уходом оставила мне томик Пушкина: Ольга Николаевна, учительница литературы, просила ребят на каникулах почитать понравившиеся отрывки, чтобы потом изучать великий роман в стихах в школе.

Продолжая жевать, я раскрыл в общем-то знакомый мне по отрывкам пятый том, и…

И вот это, слитно, как весенний поток, звучащее «На потоплённые…» стало вдруг как неостановимая струя звенящей воды.