– Можем считать, что так, – ответила она после краткого колебания.

Карабин показал на Фокса, Малербу и меня:

– В таком случае наше расследование можно считать завершенным?

Рахиль Ауслендер взглянула на него с подозрением:

– Было бы преувеличением давать этому столь громкое имя. – Она снова замялась на миг. – Мы посетили павильон скорее как свидетели, нежели в какой-то иной роли.

– Естественно, – сказал доктор не очень уверенно. – Тем не менее я пребываю в сомнениях… И вероятно, не я один.

Мадам Ауслендер в замешательстве потеребила кольца на правой руке:

– Не понимаю, что вы хотите сказать.

Доктор, казалось, подыскивал нужные слова.

– Есть кое-какие неясности в этом ужасном происшествии в павильоне, – вымолвил он наконец.

Малерба грубо захохотал. В руках у него был стакан с виски, а глаза ехидно щурились.

– Неужто опять заведем старую песню о том, что это может быть не самоубийство?

– Я сказал лишь то, что сказал.

– В павильоне вы обнаружили то же самое, что и все мы, – огрызнулся Малерба. – Всё было на виду.

– Всё, да не всё. – Доктор с озабоченным видом показал на меня. – Меня немного беспокоят кое-какие наблюдения, сделанные этим господином.

Я бесстрастно выдержал обращенные на меня взгляды. Внезапно все мы стали выглядеть подозрительно.

– Как бы то ни было, этим должна заниматься полиция, – сказал Ганс Клеммер.

У этого дородного, полнокровного немца глаза были такого же светло-голубого оттенка, как и у его жены. Поперек левой щеки тянулся шрам – безобманное свидетельство того, что в студенческие годы он отдал дань традициям германских университетов. Любопытно, подумал я не без яду, что поделывал он во время последней войны?

– Полиция, – повторил он с неизбывной германской верой в незыблемость государственных институций.

– Полиция появится лишь через несколько дней, – возразил Карабин. – Кроме того, несмотря на все наши старания это отсрочить, тело несчастной начнет разлагаться.

– О боже мой, я об этом не подумала, – побледнев, простонала Нахат Фарджалла.

Малерба ободряюще улыбнулся ей:

– Законы природы, моя дорогая. Прах к праху через весьма неприятную промежуточную фазу.

– И что же вы предлагаете, доктор? – вопросил Фокса.

Карабин взглянул на хозяйку:

– Я не судебно-медицинский эксперт, однако способен произвести самое тщательное исследование.

– Вскрытие? – спросила мадам Ауслендер.

– Полной аутопсии не потребуется: мы лишь установим кое-какие дополнительные подробности.

– Подробности самоубийства?

– Подробности происшествия.

Повисла напряженная тишина. Пако Фокса уперся взглядом в стену, словно ждал, что на ней проступят зловещие знаки; супруги Клеммер взялись за руки; Малерба вытащил сигару и вертел ее в пальцах, не решаясь закурить; а примадонна, сидевшая рядом с ним на диване, пугливо озиралась по сторонам.

– На чем вы основываетесь, доктор? – спросил Фокса.

– Ни на чем. Просто есть кое-какие детали…

Он хотел было остановиться, не договорив, но испанец допытывался:

– Какие-нибудь особенные признаки?

– Не знаю. Просто детали. Когда одно не вяжется с другим. – Он взглянул на хозяйку, словно взывая к ее здравому смыслу. – И потом, здесь не место и не время выдвигать версии.

– Вероятно, да, – осторожно согласилась она.

Но было уже поздно. Царившая в салоне растерянность сменилась явным страхом.

– Вы что – намекаете?.. – вздрогнул Клеммер.

– Ни на что я не намекаю! – мотнул головой доктор. – Я всего лишь предлагаю более основательно исследовать тело.

– А нам зачем это? – вопросил Малерба. – Какая нам разница?

– Я рекомендую…

– Как правило, рекомендуют одни, а расплачиваются другие.

Воцарилось неловкое молчание. Нарушил его Пако Фокса:

– Разница в том, по доброй ли воле ушла из жизни Эдит Мендер, или ей кто-то помог. Вы ведь это хотели сказать, доктор?

– Не так резко и прямо.

Испанец нагловато улыбнулся. Мне показалось, что с учетом обстоятельств он настроен слишком легкомысленно. Так, словно гибель женщины в пляжном павильоне была незначащим происшествием.

– Но смысл именно таков.

Доктор ничего не ответил, промолчали и все остальные. Фокса обвел всех нас взглядом и задержал его на хозяйке.

– В таком случае сидеть сложа руки, пока не стихнет шторм, – вариант негодный. – Тут он сделал более чем драматическую паузу. – В том, разумеется, случае, если за смерть Эдит Мендер ответствен кто-то из нас.

Раздался хор протестующих голосов. Браслеты на запястьях певицы зазвенели от негодования.

– Один из нас?! Боже сохрани! – Примадонна, будучи ливанской христианкой, перекрестилась. – Неужели это возможно?

– Звучит дико, – заметил Малерба.

– Ответствен? И он среди нас? – Клеммер побагровел. Начал приподниматься с дивана, но осел. – Чушь какая! Мы бы не могли спать спокойно.

– Именно о том и речь, – спокойно ответствовал Фокса. – О том, спать ли нам спокойно – или не спать.

– Мне представляется это абсурдом, – раскатывая «р», возразил немец, а его жена согласно кивнула.

– Может быть, это не такой уж и абсурд.

Эти слова произнесла мадам Ауслендер, и все мы уставились на нее.

– То есть вы не исключаете… – начал было Клеммер и осекся, словно испугавшись собственных мыслей.

– Нет, не исключаю.

Она произнесла эти слова убежденно и очень спокойно, как будто подведя итог долгим и глубоким размышлениям.

– Нам нужна полиция, – сказал кто-то. – Детектив!

– А у нас он есть, – сказал Фокса.

Он обернулся ко мне, и все проследили направление его взгляда. А я, неподвижно и молча сидя в кресле на отшибе, взглянул в ответ на них – сперва с удивлением, потом с раздражением, искренним или притворным. В глубине души я был польщен, но в эту глубь никого пускать не собирался.

– Что это вы все на меня уставились? – спросил я.

– Прекрасно знаете «что», – ответил Фокса.

– Но это же смешно… Вы с ума сошли?

– Когда известна череда поступков, всякий может предсказать результат. Иное дело – зная результат, восстановить цепь событий.

– И?..

– Вы – Шерлок Холмс.

Я открыл рот, должным образом показывая, что не верю своим ушам.

– Никто не был Шерлоком Холмсом, – сказал я миг спустя, расплетя ноги и слегка наклонившись вбок. – Клянусь Юпитером! Этого сыщика никогда не существовало. Это литературный образ.

– В который вы вдохнули жизнь.

– Это было в кино. – Я снова откинулся на спинку и пожал плечами. – И не имеет ни малейшего отношения к реальной жизни.

– Ты сыграл его в пятнадцати фильмах, – весело заметил Малерба.

– И что с того, Пьетро? Его играли и другие актеры – Джиллетт, Клайв Брук, Бэрримор… Даже Питер Кушинг[16], хотя невелик ростом и нервозен, только что снялся в этой роли. Дюжина актеров наберется самое малое.

– Но никто не сравнится с вами! – воскликнул Фокса. – Для всех у Шерлока Холмса – ваше лицо, ваш голос, ваши жесты.

Я помахал в воздухе рукой, словно отгоняя муху или мысль.

– Ничего особенного в этом нет. Меня выбрали потому, что в Голливуде никто не умел правильно говорить по-английски, кроме Рональда Колмана, Дэвида Нивена и меня. А главным образом потому, что я был похож на Шерлока с иллюстраций в «Стрэнд мэгэзин», где Конан Дойл печатал свои рассказы.

– Никто уже не помнит эти иллюстрации, – заметил Ганс Клеммер. – Современные издания выходят без них.

– У нас в библиотеке есть факсимильное издание, – сказала мадам Ауслендер. – На самой верхней полке, рядом с романами Ремарка и Колетт.

– Рассказы или фильмы, – стоял на своем Фокса, – но ведь у героя тех и других ваше лицо, Бэзил, и это очевидный факт.

Я вновь обрел свою невозмутимость.

– Очевидные факты – штука очень ненадежная[17].