12 августа

Канцелярская скрепка отогнутым концом царапнула бумагу.

— "Оптимальные издержки — пять единиц", — продекламировал торжественно Советник. — Что скажешь?

— Малахов учтен? — Куратор наполнил минералкой стакан.

— Ну-ка… — Советник пробежал глазами две страницы распечатки. — Да, включая Малахова.

— Не уложатся, — Куратор набрал воду в рот, помедлил, перекатывая нарзан от щеки к щеке и, наконец, проглотил.

— Планировал Сынок, а он обычно считает точно, — возразил Советник.

— Э! Планировать все горазды, — Куратор отставил стакан. На запотевших стенках отпечатались подушечки пальцев — тонких, нервных. — Хочешь пари: прихватят минимум одного лишнего.

— Идет, — Советник достал чистый лист. — С проигравшего бутылка шотландского. А насчет камушков как? Найдут?

— Что камушки! Пустяк, безделица… Надо будет — своих подсыпем, Куратор начертил пять прямоугольников и в первый бисерным почерком вписал: "Малахов А.Б. Ликвидирован 26.07.".

16 августа

Трава колола подошвы. Грубая кожа, а чувствует.

Петров спустился к реке. Мягкий ил подался, заструился меж пальцев. Шаг, другой — и вода подступила к лицу. Прозрачная: видно, как пескари снуют в глубине, тычутся в щиколотки.

Славно-то как! Он оттолкнулся, выбрался на середину реки и лег на спину, предоставляя течению нести себя. Солнце выглянуло из-за облачка и ударило в глаза ярко, безжалостно. Надо перевернуться, да лень. Проще закрыть глаза. Усманка, Дон, Азовское море. Черное… Далеко, До обеда не доплыть.

— Какая гадость! — Вера возмущенно смотрела на сына. — Никита, ты отец или кто? Скажи ему, чтоб не таскал всякую мерзость в дом.

— И вовсе не гадость, а опарыши. Замечательная наживка, — Антон хладнокровно забрал у матери майонезную баночку. — Смотри, какие толстые, жирные!

— Замолчи, а то меня стошнит!

— Ухожу, ухожу, — и вышел на крыльцо.

Из соседней хижины выбежал черный котенок.

— Багир, Багир, иди сюда! — поманил Антон. — Рыбки дам!

Котенок подскочил резво, потерся о ноги.

— Держи! — серебряная уклейка упала на ступеньку. Багир прижал рыбу лапой и стал раздирать мелкими острыми зубами.

17 августа

Не рассчитал, кончились червяки, подчистую.

Антон перевернул жестянку, поковырялся в земляных комочках. Бесполезно. И попросить не у кого: сюда, на Тихий омут, редко ходят.

Он оставил удочку на берегу, вошел в лес. Муравейник сыскать надо, яичек набрать. Ого! Из пня, из самого центра, торчит нож — отличный, такой и по охотничьему билету не купишь. Тень от рукоятки падает на какие-то закорючки… Часы солнечные устроил кто-то да и забыл.

Антон вытащил нож, померил лезвие. Годится. Спрятать придется, а то отец отберет.

Путь назад отыскался не сразу, и, когда Антон, наконец, вышел на берег, рыбацкий азарт спал. Словно в насмешку рядом с банкой разлегся наглый длинный червяк. Как извивается! Ничего, крючок не разогнешь!

Полчаса Антон ждал, пока не понял — ушла рыба. Закинуть в последний раз, наудачу?

Он начал осторожно выбирать леску. Крепкий крючок, бронзированный, и леса прочная. Пошло, пошло!

Он тянул, вглядываясь в глубину омута. Тяжелое, не селявка. Сандалет! Крючок за ремешок зацепился. Но…

Сандалет был надет на ногу.

Завтрак — перловая каша, пара оладышков и кофе "по-привокзальному" — не развеял утренней сонливости. Петров с сомнением посмотрел на мутную жидкость и решил воздержаться. Не стоит портить день с утра.

Муха села на ложечку, запустила хоботок в кофе и, соглашаясь с Петровым, полетела к потолку. Соображает!

В дальнем углу — плачущий голос Степана Кузьмина:

— Два неучтенных полотенца! А отвечать кому? Мне! — кладовщик сокрушенно махал руками.

Никита стремительно рассек зал, остановился у столика начальника базы Фомичева. Через минуту Фомичев подошел к Петрову:

— Вы медик?

— Что-то случилось?

— Мальчик с рыбалки прибежал, говорит, утопленник в реке.

Петров потер подбородок:

— Где именно?

— У Тихого омута.

— Милицию известили?

— Проверить бы сперва, — Фомичев раскраснелся, дышит тяжело. Гипертоник. — Вдруг напутал мальчишка?

— Проверим. Машину давай, командир.

…Ветки колотили по кузову, машина вздрагивала на пересекающих серую песчаную дорогу корнях деревьев.

— Стоп, шеф, приехали. Остальное — ножками, недалеко.

Они прошли берегом.

— Здесь? — спросил Антона Петров. Мальчик кивнул, стараясь не смотреть в сторону реки, — Постой, не подходи.

Берег нависал над водою невысоко — сантиметров восемьдесят. Плавала удочка, бамбук мокро поблескивал на утреннем солнышке, а рядом, у берега, темнело тело.

Край берега потревоженный, свежеосыпанный. Ступила нога и сорвалась, не удержалась.

— В машине я трос видел, командир. Будь ласка, принеси, обвяжем и вытащим.

Начальник базы хотел что-то сказать, но Петров отвернулся, стаскивая джинсы. Кожа в гусиных пупырышках. Нервы, нервы…

— Никита, иди сюда, один иди, Антона к машине отправь.

Дно круто уходило вниз, пришлось плыть — омут же. Обвязав тросом тело, Петров скомандовал:

— Поднимайте! Аккуратно, аккуратно!

Ниже по течению он выбрался на сушу сам, запрыгал, вытряхивая из уха воду.

Доцент Вадим Сергеевич Одинг, руководитель краеведческой экспедиции истфака, лежал на спине; бесстрастное, разглаженное лицо, глаза незряче смотрят в небо. Рубашка "проконсул", джинсы-пирамиды, греческие сандалеты. Странный купальщик.

— Он совсем не умел плавать, я знаю, — пробормотал Никита.

— Давайте оживляйте, — нервно прикрикнул начальник.

— Спокойно, командир. Забирай их и дуй на базу, оттуда звони в район, в милицию. И пришли кого-нибудь тело сторожить. Часок я побуду, а потом уйду.

— Это почему еще…

— Потому. Ты, командир, лицо ответственное, должностное, а я отдыхающий. Деньги не за то платил, ясно?

Дверца хлопнула оглушительно. Осерчал начальник. Под рычание отъезжающей машины Петров неспешно оделся.

Спустя сорок минут подвел итоги.

Смерть наступила между часом и тремя часами ночи вследствие утопления. Никаких следов насилия. Никаких признаков заболевания. Идеальный простой утопленник.

Солидный, еще подающий надежды ученый прошел среди ночи три километра лесом и утопился в омуте. Или свалился случайно? Прогуливался? С кем?

Петров давно обсох, но ветерок, тянувший с реки, свежий августовский ветерок, навевал дрожь.

Холодно. Господи, как холодно…

Петров откинул простыню, свесил с кровати ноги, нашарил на стуле одежду. А сейчас — акт самонаграждения за подъем. Отломил кусок шоколада, прожевал.

Падавший из окошка свет фонаря померк. Отключили-таки электричество, режим экономии.

Ключ туго повернулся в навесном замке.

Туман, снятый и разбавленный, стелился по пойме реки, вдали мерцал костер. Маленький ночной моцион для одинокого джентльмена.

Ступени вели к мостку. Он оглянулся. Крутой берег высился безмолвной, безразличной ко всему стеной. Эпоха Цинь.

В тумане костер исчез. Петров шел, сверяясь с белым огнем стрелки компаса.

Размятое пятно костра появилось внезапно, вдруг. Еще шаг и костер ожил. Придется лечь на землю.

Петров пристроился у кочки.

Шагах в двадцати у костра сидели трое — два парня и девушка. Олег Муратов, Коля Патура и Алла Минакова. Студенты истфака. Обычно с ними была и четвертая, Зиночка Лубина, но не видно, и вообще, не попадалась она сегодня.

Невысокое пламя пыталось достать висевший над костром котелок.

— Пора разливать, — подал голос Патура.

— Не торопись, — оборвал Муратов, и троица застыла в молчании.

Чингачгуки.

Земля потихоньку отбирала накопленное тепло. Тяжелая работа. А со стороны — лучше не бывает: подкрался, пошпионил — и спи, отдыхай. Проснулся, опять пошпионил, а там — зарплату дают или орден.