— Но… Но кто же это был?

— Теперь ты, милок, знаешь столько же, сколько и я. Да что я, я глупая, выжившая из ума старуха, — на лицо вернулось прежнее простодушное выражение, и я понял, что больше ничего не добьюсь.

Больницу я покидал со смешанным чувством. Конечно, кое-что я узнал, но стал ли от того ближе к разгадке?

Надо подумать, подумать и определиться.

Во-первых, разгадке чего? Исчезновения Петьки? Является ли оно оторванным, случайным, единичным фактом или это звено в цепи событий?

Во-вторых, как далеко я готов пойти? Часок-другой порассуждать, лежа на диване? Ждать случая, озарения, другой старушки, которая мне все объяснит? Весь мой опыт говорит, что результата можно достичь, лишь занимаясь делом всерьез, упорно и настойчиво.

Забыть все это? Так пытался, пытался и пытаюсь. Не получается.

И все-таки почти получилось. Следующие два дня работа шла косяком, обвально, я был нарасхват. Пора переходить в другую весовую категорию — купить новый грузовик и нанять шоферов. Стать капиталистом, эксплуататором. Иначе спекусь. И люди на примете есть стоящие. И, само собой, деньги. Пугали, конечно, налоги. Но на то и голова дадена — устроиться.

На третий день я пошел торговать грузовик. Приметил его я давно — стоял он без дела у одного мужичка; тот его ударил маленько о дерево по пьяному делу, потом по тому же делу бросил землю и теперь клянет всех и вся. Грузовик он сначала предложил по цене выше заводской. Теперь рад будет четверти. Капитализм, он сантиментов не терпит. Хватай за горло и дави.

Оформили куплю-продажу у нотариуса (ах, почему я пошел в политехнический, а не на юрфак?), мужичок предложил обмыть сделку, но я с новым работником, мною эксплуатируемым, отбуксировал приобретеньеце к себе. Окрестили мы его.

Егор Степанович, мой служащий, сразу полез в нутро машины. Он, танкист с двадцатилетним стажем, понимал толк в железе. Часа три мы откручивали гайки и составляли список — что нужно купить. Решили завтра с утра поездить по мастерским.

Расставшись с моим работником (как это гордо звучит:), я взялся за газеты. Стараюсь быть в курсе местных новостей. Для дела полезно.

Как это обыкновенно бывает в наших газетах, большая часть бумаги отдавалась ни подо что: какие-то перепечатки из московских желтых листков, невнятицу из областной думы, телевизионные программы, бездарную рекламу и прочая и прочая. Приходилось чуть не на свет смотреть, не окажется ли что-нибудь действительно важное в газете.

Криминальные вести меня не очень-то интересуют, но сегодня глаз зацепился за знакомое слово. Глушицы. В окрестностях было найдено тело женщины лет тридцати, наполовину обглоданное диким зверем. Местные охотники считают, что женщина стала жертвой росомахи, пришедшей с севера.

Росомаха. Однако. Издалека, должно быть, шла. Я потянулся к энциклопедии. Рокоссовский… роса… ага, вот, росомаха.

Серьезный зверь. В поисках добычи способна проходить до ста километров в сутки. Отличается свирепостью, беспощадностью, неутомима в преследовании добычи.

И, тем не менее — почему Глушицы? Или просто я особенно чувствителен к этому району? В других дела тоже те еще. Двенадцать тяжких преступлений за два дня.

На завтра, возвращаясь из города с запчастями на тысячу долларов, я решил навестить старушку. Купил бананчиков, грейпфрут, клетушку йогурта.

— Заверни к областной больнице, — скомандовал я Егору Степановичу. Он за рулем смотрелся хорошо. Не лихачил, да ему и по годам не к лицу, ехал аккуратно, но без скованности, без боязни.

— Есть, командир, — и он вырулил на дорогу к большим корпусам, стоявшим кучкой посреди рощицы.

— А ее нет у нас, — сказала мне сестричка на посту.

— Уже выписали? — удивился я.

— Нет, перевели. В инфекционную больницу.

— Это что ж такое с ней случилось?

— Не знаю, это не в мою смену было. А вы ее врача лечащего спросите, Виктора Сергеевича. Он как раз дежурит сегодня. В ординаторской посмотрите, Виктор Сергеевич там должен быть.

Она оказалась права. Доктор, тезка мой, действительно был в ординаторской, объясняясь с другим посетителем:

— Мысль ваша насчет намордника интересная, только вот что я вам скажу: на одного укушенного к нам привозят десять порезанных. Может, стоит всем двуногим наручники надеть?

— Я этого так не оставлю, — пообещал посетитель, проходя мимо меня. Он бы и дверью хлопнул, да я не дал — придержал.

— Благодарю, — доктор любезно указал мне на стул. — Чем могу быть полезен?

— Этот… этот человек передо мной говорил что-то об укусах?

— Да. Лето жаркое, собаки нервничают. Он активист-общественник, сторонник полного запрета домашних животных. В крайнем случае, согласен на намордники. Его ко мне направили зачем-то. Хотел узнать точку зрения медиков.

— Тогда я почти по схожему вопросу. Насчет старушки, что с покусами у вас лечилась, Настасье Киреевой.

— Вот как… Простите, кем вы ей будете?

— Никем. Знакомый.

— Она ведь умерла, бабушка.

— Умерла? У вас?

— Нет, не в нашей больнице. С диагнозом ее перевели в инфекционный стационар. Там она и скончалась.

— Бешенство?

— Клиническая картина необычная, но…

— Ведь ее тоже покусали собаки?

— Я бы не сказал, что это были собаки. Знаете, за двадцать лет работы всяких укусов нагляделся.

— Кто же, если не собаки?

— Лет восемь, нет, десять тому назад обратился к нам работник цирка. Его павиан искусал, очень похоже.

— Павиан? У нас?

— Я же говорю — похоже. А кто кусал, вне моей компетенции. Разумеется, при поступлении мы начали антирабический курс, то есть прививки против бешенства, но они не всегда эффективны. Укусы множественные, глубокие…

— И когда вы определили бешенство…

— Когда мы заподозрили бешенство, то перевели ее в инфекционную больницу. К сожалению, бешенство — болезнь практически неизлечима.

— А прививки?

— Прививки позволяют предотвратить заболевание, но если уж оно началось, то…

— Спасибо, доктор, — невпопад произнес я.

— До свидания, — и доктор раскрыл пухлую папку с историями болезней.

Бешенство, значит.

На обратном пути я молчал, молчал и Егор. Он вообще не болтлив.

Весь вечер и следующий день мы лечили и холили, поставили на колеса, установили тент, совершили пробный пробег до города и назад. Вела себя скотинка прилично, лишь изредка показывая норов. Ничего, стерпится — слюбится.

Я, пусть и бессознательно, загружал себя делами. Легче ни о чем не думать, когда нет на то времени.

Отправив Егора в первый самостоятельный рейс, я вернулся в дом, раскрыл блокнот. Составим диспозицию, господа офицеры. Первая колонна марширует на восток, вторая следует за ней до Аустерлица, после чего поворачивает в сторону Синих Липягов, где варит гуляш и наступает на Сокаль.

Работы хватало не на двоих — на троих.

Что пресса пишет? Четвертая, понимаешь, власть?

Виды на урожай проблематичные. Засуха. Влагозапас весны иссяк к концу июня. Но там, где пошли на затраты и наладили полевое орошение, всего полно.

В Глушицах пропал учащийся СПТУ Пронин В. С., шестнадцати лет, среднего роста, был одет… Кто знает что-либо о его местонахождении, просьба сообщить по телефону… Обращает на себя внимание, что это четвертый случай по району за последние две недели; до Пронина В. С. ушли из дому и не вернулись гражданин Чуйков О. Н., 39 лет, житель Украины Лопатин А. А., приехавший навестить брата и пенсионерка Б.Г., жившая сбором и продажей лекарственных трав. По факту исчезновения последней возбуждено уголовное дело. В первенстве области по футболу сыгран четырнадцатый тур…

Конечно, я могу не читать газет. Не слушать радио, не смотреть телевизор, наконец. Поменьше разговаривать с людьми. Даже переехать в другую область. Но и там, думаю, не убегу от того, что происходит здесь.

Надо разобраться. Иначе я просто свихнусь. Надоело умирать от каждого стука, каждого шороха.

И я полез в стол, где у меня лежал чистый блокнот. Напишем диспозицию. Да. Или завещание?