Позолоченная ручка «Пеликан». Дорогой подарок, как и следовало ожидать. Зорница не будет дарить всякую чепуху, она поступила как артистка, как звезда, которая знает себе цену… Теперь я понимаю, что эта добродушная ирония была очередным отголоском моих добрых чувств к Зорнице.

– А теперь вспомните точно, когда приехали Зорница Стойнова и ее парикмахер.

– С точностью до минуты не могу сказать, но было около трех.

– Но они должны были приехать гораздо позже, не раньше восьми-девяти вечера.

Тут девушка пристальнее посмотрела на карточки и сказала с некоторым сомнением:

– Не знаю, правильно ли они указали число… Они приехали около трех ночи, я не знаю, какое они поставили число – того дня, в который приехали, или вчерашнее.

– Что? – спросил я, не сознавая всего значения этого факта. – Ночью? Какой ночью, какого числа?

– Одну минутку…

Девушка открыла какую-то канцелярскую книгу и начала ее перелистывать. Потом повернулась ко мне с лицом, на котором была написана готовность к чистосердечному признанию.

– Это я ошиблась. Они проставили на карточке не то число, но с моей стороны это не такая уж большая ошибка, номера у них были забронированы заранее, и они заплатили начиная с того дня, когда был заказан номер. Они потому, наверно, и указали вчерашнее число, что не обратили внимания, что уже начался новый день…

– Так. Скажите точно число и час их приезда.

– Вот, точно: двадцать третье ноября, три часа ночи.

– Это ваши окончательные показания? Девушка посмотрела на меня в испуге:

– Какие еще показания? Я вам говорю то, что знаю…

– Ладно, ничего страшного нет. Ошибка вполне объяснимая. Человек не отдает себе отчета во времени, они не обратили внимания, что уже наступил новый день, для них это не имело значения. Но вы должны работать внимательнее! Были ли в то время здесь другие люди или никого, кроме вас, не было?.. По вашим документам выходит, что они приехали за день до того, как они приехали на самом деле… Мне нужны свидетели.

Девушка задумалась.

– Кто мог тут быть в такое время? Старик швейцар, дежурный, да он норовит лечь спать в кабинете. Не помню, я столько раз дежурила с тех пор, сотни людей… Я вам говорю только то, в чем уверена.

Разумеется, никакие свидетели мне не были нужны, девушка не сумасшедшая и у нее нет никаких причин лгать.

То, что Зорница Стойнова позволяла себе приврать, замолчать или исказить какие-то факты, я воспринимал до сих пор как переосмысление мира художником. Сейчас я получил окончательное доказательство талантов этой молодой женщины, которая расписывала кукол, демонстрировала прически и занималась еще бог весть какими художествами наряду с поисками семейного счастья.

Однако последняя выдумка Зорницы не идет ни в какое сравнение с прочими ее баснями. Все остальное можно счесть вполне извинительной попыткой сгладить ход событий, как бы распрямить стальную пружинку, но на сей раз пружинка с треском сломалась.

Путь от Софии до Стара-Загоры хороший шофер проезжает за четыре часа. Тем более ночью, когда на шоссе нет движения и правила ограничения скорости можно не соблюдать. Чтобы добраться до Стара-Загоры к трем ночи, Зорнице и ее парикмахеру надо было выехать около одиннадцати вечера.

Значит, они выехали не в три часа дня, как она утверждала, а вечером, часов около одиннадцати.

Я вспомнил, как Зорница уверяла меня, что провела здесь беспокойную и кошмарную ночь… Ее мучило необъяснимое предчувствие трагедии… В действительности она, можно сказать, и не ночевала в гостинице. Понятно, она лгала. Она хотела внушить, что уехала из Софии за несколько часов до смерти Борисова. Она допускала, что зашла в своей внешне невинной, но все же коварной женской игре слишком далеко, искренне созналась в этом. И, пытаясь оправдаться, воскликнула: «Да как можно отвечать за то, что другому взбредет в голову?»

Я припомнил эти слова, тон, которым они были произнесены, ясный открытый взгляд, в котором было и удивление, и возмущение. Нет, сказал я себе, не могла она так притворяться.

Интуиция подсказывала мне, что не Зорница главная виновница случившегося с Борисовым. Но я был обязан придумать возможный вариант происшедшего, в котором участвовали и живые, и мертвый.

Ангел Борисов расстался со своим другом Патроневым примерно без пятнадцати семь. Ехать ему до Третьей градской больницы не больше двадцати минут.

Зорница его ждет.

Что могло случиться, что должно произойти за задернутыми занавесками в маленькой комнате на первом этаже панельной коробки? Сговор?

Ради чего? Обычно целью бывают материальные блага. В данном случае ею могли быть золото, которое хранил у себя Борисов, или деньги, снятые им со сберкнижки за два дня до смерти.

Если Зорница уже однажды организовывала заговор против Борисова, то отчего не предположить, что она снова сговорилась с Патроневым… В дебрях женской психики семена мщения иногда бурно разрастаются. Возможно, она испытывала к Ангелу Борисову не одно только великодушное презрение. По опыту я знал, что чувство мести не атавизм и в сущности довольно активно присутствует в психике современного человека. Хотела ли Зорница только разыграть неуравновешенного, сгоравшего от любви к ней Ангела Борисова? Не замышляла ли она чего-нибудь посерьезнее?

Администраторша между тем подробно рассказывала мне о конкурсе. Она не сводила глаз с Зорницы и Красена Билялова, потому что поставила на них целый лев…..Сначала он ее стриг, ножницы так и сверкали.

Зорница мне очень понравилась, она такая красивая, может, вы видели, как она улыбается, какие у нее зубы, а кожа какая! Я даже позавидовала ее красоте, чуть не заплакала от зависти… И вдруг в самый ответственный момент наш швейцар подошел к Красену и что-то прошептал ему на ухо. Тот отложил фен и вышел. Когда он вернулся, другие мастера уже заканчивали работу. Ждали только его. Когда прическа была готова, он что-то сказал Зорнице, я заметила, да не я одна, что она чуть в обморок не упала. Она вся переменилась в лице, побелела как полотно. Но ничего. Ей это даже шло, она стала какая-то необыкновенная… Потом объявили, что они заняли первое место…»