Вечером накануне знаменательного дня 1 августа, когда британский флот предполагал прибыть в Александрию, «Александр» и «Свифтшур» были посланы вперед для разведки.
Вследствие этого поручения, явившегося необходимым из-за отсутствия в эскадре фрегатов, упомянутые корабли, когда главные силы увидели в час пополудни французский флот, находились значительно под ветром и могли вступить в бой только через два часа после его начала. Как только неприятель был усмотрен, британский флот привел в крутой бейдевинд, взяв приблизительно на NO, с тем чтобы обогнуть с наветренной стороны остров Абукир и отмель; в то же время адмирал дал сигнал приготовиться к бою и становиться на якорь, отдавая его с кормы. Подойдя к отмели, где лот показывал одиннадцать сажень глубины,[44] Нельсон окликнул капитана Худа, командовавшего кораблем «Зеелос», и спросил его, находятся ли они, по его мнению, достаточно далеко к востоку, чтобы пройти ее. Надо заметить, что единственная имевшаяся на эскадре карта была грубым кроком, взятым с одного захваченного коммерческого судна, и никто на кораблях Нельсона не был знаком с фарватером. Худ отвечал, что он спустится и будет на ходу все время делать промер, так что другие суда, держась мористее его, будут в безопасности. Таким образом флот подвигался к месту битвы, причем один из кораблей, «Голиаф», шел впереди «Зеелоса», но на левом его крамболе. Адмирал пропустил вперед себя несколько судов, пока не оказался шестым в строю, чтобы быть достаточно уверенным в том, что его судно не станет на мель, – что нельзя не признать вполне основательным. Капитан Фолей с «Голиафа», все продолжая идти впереди других, прошел перед носом головного корабля «Герье» французской колонны, в промежуток между ним и отмелью, оставленный свободным по непредусмотрительности Брюэса, и намеревался атаковать упомянутый корабль. Якорь у него отдался не сразу, так что он стал только сзади левой раковины второго корабля «Конкеран»; Худ же, следуя непосредственно за ним, бросил якорь против левого крамбола «Герье». Эти два английских корабля начали бой почти перед самым закатом солнца; французы открыли огонь десятью минутами ранее. Через пять минут, как раз когда солнце тонуло за горизонтом, фок-мачта с «Герье» полетела за борт. «Столь благоприятное начало атаки было приветствовано троекратным «ура» на английской эскадре». Следующий корабль, «Орион» описал значительно большую циркуляцию, обойдя оба передовых корабля между ними и берегом, и стал на якорь против левого борта пятого французского корабля, тогда как «Тезеус», следовавший за ним, стал на траверз третьего, пройдя между кораблями «Голиаф» и «Зеелос» и их противниками. «Одейшос», пятый из приближавшихся британских кораблей, избрал новый курс. Направившись между «Герье» и «Конкеран», он стал на крамболе последнего, уже атакованного с раковины кораблем «Голиаф». Все эти пять британских кораблей стали на якорь со стороны левого, т. е. обращенного к берегу борта французов.
Флагманский корабль Нельсона «Вэнгард», следовавший за ними, бросил якорь против правого борта третьего из неприятельских судов, «Спартиан», оказавшегося таким образом между ним и «Тезеус». «Минотавр» спустя пять минут занял позицию с правого борта четвертого, до сих пор не имевшего противника, а «Дефенс» атаковал, также с правого борта, пятый корабль, уже атакованный с противоположного борта «Орионом». Таким образом, пять французских 74-пушечных кораблей должны были принять жаркий бой с восемью британскими, того же размера, через полчаса после первого их выстрела и спустя только пять часов после того момента, как Брюэс впервые узнал, что неприятель подходит.
Этот весьма храбрый, но в высшей степени несчастный человек был внезапно выведен из беспечной уверенности в безопасности и поставлен лицом к лицу с чрезвычайно критическими обстоятельствами. Когда ему донесли, что с моря идет эскадра Нельсона, многие матросы с его кораблей были со шлюпками у берега для наливки пресной воды на расстоянии трех или более миль от якорного места. Они были, конечно, сейчас же отозваны, но далеко не все успели возвратиться. Брюэс все еще лелеял надежду – с которой он в самом деле и не мог бы расстаться, не впав в отчаяние, – что неприятель не решится подвергать себя с надвигавшейся ночью опасностям незнакомого фарватера, и не мог догадаться о его намерении, пока английские корабли, пройдя остров Абукир, не вошли в бухту. Поспешно созванный тогда Брюэсом совет из старейших на эскадре офицеров повторил уже раньше состоявшееся решение принять бой – раз уже принять его было необходимо – на якоре. Французский адмирал, по-видимому, даже и после этого колебался, так как приказал поднять на место брам-реи, что не могло иметь иного значения, кроме того, что он собирался сняться с якоря. Он рассчитывал еще, что ночь даст ему время сделать приготовления, которыми так долго пренебрегал. Он плохо знал человека, которого, впрочем, тогда и сама Англия лишь едва знала. Не теряя ни минуты, без страха перед неизвестностью, но в то же время со всеми предосторожностями опытного моряка, Нельсон шел прямо к цели, давно уже мысленно освоившись и с трудностями плавания, и с возможными случайностями и с риском ночного сражения. Французы поспешно готовились к бою и, будучи убеждены в том, что неприятель не посмеет зайти по внутреннюю сторону их линии, загромоздили батареи левых бортов множеством предметов корабельного обихода, удаление которых составляет одну из необходимых мер при приготовлении судна к бою.
В течение получаса Брюэс оставался беспомощным и безнадежным, хотя и бесстрашным зрителем подавляющей атаки, совершенно им не ожидавшейся и направленной именно против наиболее обеспеченной, по его мнению, от нападения части его эскадры.
Вскоре он был освобожден от этой томительной агонии пассивного ожидания представившимся ему случаем действовать. «Беллерофон» и «Маджестик», оба 74-пушечных корабля, стали на якорь снаружи линии и на траверзе, первый – 120-пушечного флагманского корабля «Ориан», а второй – стоявшего за ним 80-пушечного корабля «Тоннант». Тьма только что сгустилась над водою, когда прибытие этих двух кораблей закончило первую сцену трагедии. Британские суда, сражавшиеся до тех пор под своими белыми флагами, как легче различаемыми ночью, подняли теперь еще каждый по четыре фонаря, расположенных в горизонтальном направлении, для распознавания друг друга.[45]
