Так как суда в Кадисе были блокированы Колингвудом, а картахенские оставались бездеятельными, то морское положение было теперь сравнительно просто. Корну о лис был сильнее каждого из отрядов противника и занимал внутреннюю позицию. Едва ли представлялось возможным, чтобы в случае приближения Вильнева упомянутые эскадры союзников соединились прежде, чем английский адмирал успеет нанести серьезное поражение той или другой из них. Было также одинаково невероятным, при надлежащей организации сторожевой службы, чтобы Вильнев мог избежать встречи с британским флотом и получить возможность прикрывать переправу французской флотилии через Дуврский пролив в течение времени, которое требовал Наполеон. Благодаря сосредоточению британских сил и своей внутренней позиции, Корнуолис был господином положения, и это господство могло быть нарушено только какими-либо случайностями, которые нельзя было предвидеть, и которые иногда расстраивают и наилучшие планы.
Таково было положение дел, когда 17 августа Корнуолису донесли, что Вильнев вышел в море с двадцатью семью или двадцатью восемью линейными кораблями. Корнуолис сейчас же отрядил к Ферролю сэра Роберта Кальдера с восемнадцатью кораблями, оставив при себе шестнадцать. Это разделение флота, осуждаемое самыми элементарными и общепризнанными принципами военного искусства, передало Вильневу всю выгоду центральной позиции и перевес в силе. Оно и было названо Наполеоном «очевидной стратегической ошибкой». «Какой случай упустил Вильнев! – писал он, узнав об этом, когда все уже было кончено, – он мог, подойдя к Бресту с моря, избежать встречи с Кальдером и напасть на Корнуолиса; или же – разбить двадцать кораблей Кальдера со своими тридцатью и приобрести решительный перевес».[142] Это осуждение обоих адмиралов было верно.
Пока британские эскадры собирались в Бискайской бухте и счастливая для Англии дальновидность и бдительность Нельсона вели средиземноморские корабли к критическому центру операций, Наполеон страстно ждал вестей от Вильнева. С высот, господствовавших над Булонью, он тревожно всматривался в состояние политической атмосферы над континентом, где небо, совершенно темное, грозило надвигавшимся штормом. Притязания Наполеона, приведшие ко второй войне с Великобританией в 1803 году, возбудили со стороны континентальных держав, для которых они выражались более непосредственно и тяжело, еще большее недоверие к императору, чем со стороны морской державы; но ни одна из континентальных держав не осмеливалась тогда подняться против него. Нарушение германского нейтралитета в 1804 году захватом герцога Энгиенского на Боденской территории возбудило общее негодование, которое со стороны России и Австрии перешло наконец в желание действовать после казни герцога, справедливо считавшейся ими в высшей степени беззаконным убийством. Пруссия разделяла негодование и опасения других держав, но не в достаточной мере для того, чтобы возбудить решимость в своем слабом правительстве.
При таких обстоятельствах падение министерства Аддингтона и энергичный характер, сообщенный иностранной политике Великобритании влиянием и действиями Питта, вторично ставшего у кормила правления, привели к коалиции, центр которой, как и других, находился в Лондоне. Так как царь энергично возражал как Наполеону, так и германскому сейму против захвата герцога Энгиенского, то последовавшая затем резкая переписка вызвала разрыв дипломатических отношений между Францией и Россией в августе 1804 года. По подобным же причинам и в то же самое время французский посланник в Швеции был отозван. Австрия все еще воздерживалась, хотя ее действия возбудили подозрение Наполеона.
В начале 1805 года царь послал специальных послов в Лондон для переговоров относительно некоторых обширных планов реорганизации Европы в интересах общего мира. Эта специальная цель посольства не была достигнута, но 11 апреля между Великобританией и Россией был подписан договор, которым они обязались содействовать образованию лиги из европейских держав для воспрепятствования дальнейшим захватам Наполеона. Шесть недель спустя император был коронован в качестве короля Италии, а в июне Генуя была присоединена к Франции. Этот последний акт, который замышлялся Наполеоном в течение многих лет,[143] возбудил решимость Австрии присоединиться к упомянутому договору. С подписанием ею акта о последнем, 9 августа, составилась Третья коалиция. В то же время вошла в ее состав и Швеция, а Великобритания приняла на себя уплату субсидий всем членам коалиции.
Приготовления Австрии, всегда осторожной, не могли избежать бдительного ока Наполеона. «Все вести из Италии носят воинственный характер, – пишет он, – и в самом деле, Австрия не соблюдает более никакой тайны».[144] Тем не менее полагаясь на медлительность неприятеля и на свою собственную готовность, он не терял надежды. Положение было совершенно аналогично тем, в которых он так часто вырывал успех из рук противника, имевшего подавляющий численный перевес над ним, быстрым нападением на одного врага прежде, чем тот успевал соединиться с другим. Он мог даже еще рассчитывать на так давно подготовлявшийся им удар в сердце Великобритании – удар, под тяжестью которого, если бы он оказался успешным, пала бы сейчас же и Австрия. 13 августа, через два дня после известия о входе Вильнева в Корунью, он приказывает Талейрану известить австрийского императора, что войска, собравшиеся в Тироле, должны быть отозваны в Богемию, чтобы Франция могла сосредоточиться на ведении войны с Англией без тревог за положение дел на континенте; в противном случае в ноябре он будет в Вене.[145] В тот же самый день он послал Вильневу настоятельные требования поспешить с исполнением возложенного на него поручения, потому что время не терпит больше. Ввиду угрозы со стороны Австрии с нанесением удара Великобритании следовало поторопиться. Вильневу теперь уже не предписывается воздерживаться от боя. Напротив, в случае перевеса над британцами – «считая два испанских корабля равносильными одному французскому», – ему рекомендуется атаковать во что бы то ни стало.[146] «Если с тридцатью кораблями мои адмиралы боятся атаковать двадцать четыре британских, то мы должны отказаться от всяких надежд на наш флот».[147]
