Она брала с собой mp3-плеер, наушники, уходила из дома за огороды, в луга, и пела. Или без наушников и плеера просто шла и пела акапельно.
Здесь, за деревней, никто не мешал, не стеснял, не отвлекал. Здесь она могла петь в полный голос. Злата гуляла и пела. И пела не потому, что нужно было тренировать голос или репетировать, а потому что хотелось петь. Невозможно было не петь, глядя на залитые предзакатным солнцем просторы и застывшие, утомленные зноем леса. Злата, любившая побродить в одиночестве, часто выходила за деревню и, осторожно ступая по высокой стерне, уходила от дороги в поле, лавируя меж тюками со ломы, потом забиралась на один из них и, свесив ноги и опершись руками, могла сидеть так до наступления ночи. С высоты перед ней открывались бесконечные просторы, сиреневое небо было таким чистым и высоким, на западе алел закат, на востоке бледнела полная луна. Тишина, благословенная, успокаивающая, иногда нарушаемая пересвистом кулика, обступала со всех сторон. Злата закрывала глаза, поднимала лицо к небу и наслаждалась этими пейзажами и тишиной. Ночь, наползая из леса, подбиралась к деревне, а девушке не хотелось уходить. Она даже пошевелиться не решалась и не нарушала эту тишину пением. Ей казалось, некое таинство, свидетельницей которого она была, происходит в природе, и она боялась разрушить его. 100 Она никого не встречала в полях. Даже заяц-русак ни разу не прошмыгнул мимо, только там, ближе к лесу, важно расхаживал аист, собирая осыпавшееся зерно…
Но однажды ее уединение было нарушено. Она, как и вчера, сидела на тюке соломы, наслаждаясь и этой тишиной, и этим вечером, и, скорее, почувствовала, чем услышала, приближение другого человека.
Открыв глаза, девушка резко обернулась и увидела Дороша.
Сердце испуганно екнуло и заколотилось. Кровь прилила к щекам, и бросило в жар. Свернув с дороги, он, не торопясь, шел по жнивью, засунув руки в карманы легких светлых брюк, и рассеянно поглядывал по сторонам. Со времени их последней встречи в кафе прошло больше недели. Они ни разу не встретились в деревне, хотя Злата знала, свой отпуск он проводит здесь. Но не проходило и дня, чтобы мысли о нем не посещали ее. Днем как-то проще было отмахиваться от них, но когда приходила ночь… Противиться им не было сил. Она пыталась гнать их прочь, а они не уходили.
Иногда в сгущающихся сумерках ей казалось, она видела его силуэт, мелькнувший за окном. Иногда, просыпаясь среди ночи, она вставала с постели, подходила к окну и, отворяя створку, долго вглядывалась в непроглядную ночь. Девушка чувствовала его близкое присутствие, почему-то была уверена, что Виталя стоит и смотрит на окна их дома. И ждет, веря, что она однажды выйдет.
Он наверняка знал, что Леша уехал. И он, конечно, догадался о том, что творилось с ней. Дорош ждал ее, а Злата обходила стороной тот конец деревни, боясь встречи с ним, но где-то в глубине души знала: встречи не избежать. Придется снова убеждать его оставить бессмысленные попытки вернуть прошлое, просить забыть о ней и не искать ненужных встреч.
За каждую встречу с ним наедине, пусть самую невинную, короткую, нечаянную, она чувствовала себя ужасно виноватой перед своей семьей. Расстояние между ними сократилось до нескольких шагов, и Злата, решив, что разговаривать, возвышаясь над ним, сидя на соломе, будет не совсем уместно, собралась съехать вниз.
Виталя, преодолев те несколько шагов, подхватил ее, удержав от падения.
– Убьешься же! – с улыбкой проворчал он и тут же отпустил ее, отойдя на несколько шагов. – Добрый вечер, Злата Юрьевна! Медитируешь? – с улыбкой спросил он
. Представив на мгновение, какую картину он увидел, идя по дороге, Злата не смогла не улыбнуться в ответ.
– Почти!
– Ну и как? Успешно?
– Вполне! – в тон ему парировала Полянская и огляделась по сторонам. Стоя рядом с ним, она ощущала возрастающую неловкость, понимая, что следует вежливо кивнуть ему и уйти, однако не решалась сдвинуться с места. – А ты? Чего ты бродишь? Гуляешь, что ли, перед сном?
– Нет, – Дорош улыбнулся. – Высматриваю, откуда бы получше откатить себе во двор рулон соломы. Маськов попрошу, они для меня это дело и провернут! – он говорил, а в глазах плясали веселые чертики.
– Своровать, что ли? – сделала огромные глаза Полянская.
Виталя засмеялся.
– Ну, своровать – это громко сказано. Просто взять бесплатно!
– Но чтобы выписать в совхозе тюк соломы, не требуется много денег. Кажется, в прошлом году папенька Лешкиному деду выписывал! – попробовала было возмутиться она.
– Да ну, Злата Юрьевна, это ж сколько заморочек! И дело вовсе не в деньгах! Зачем мне ездить в совхоз, искать кого-то, у кого можно выписать, потом просить кого-то, чтобы привезли! Смотри, сколько здесь этих рулонов. Ты думаешь, совхоз обеднеет, если я один откачу себе во двор? Знаешь поговорку: «Хочешь хорошо жить, умей вертеться!»?
– Ты издеваешься надо мной, что ли? – вскинула брови девушка. – Вот оттого и денег у государства нет, потому что все так думают! Впрочем, это так похоже на тебя! Ты всегда любил рисковать и обходить стороной конторы! Не боишься, что однажды поймают?
– Нет! – мотнул головой он. – Но что же мы стоим? Может, пройдемся немного?
– Поздно уже, мне вообще-то домой нужно!
– Я провожу! – не терпящим возражений тоном сказал он. – Я так понимаю, сюда ты приходишь не по асфальту? От меня бегаешь, что ли?
– И как ты догадался? – с некоторой иронией поинтересовалась она.
– Поверь, это совсем не сложно было! Сдается мне, последние пару лет ты только и делаешь, что бегаешь от меня!
Злата лишь фыркнула, не сразу найдясь с ответом. А ведь в его словах была доля правды. Она и от него бежала, и от себя, но ему знать об этом необязательно.
– Я все же думаю, будет лучше, если провожать меня ты не пойдешь.
– Не придумывай! Что такого случится, если я тебя немного провожу? К тому же я хотел бы поговорить.
– Виталя, мне кажется, я уже сказала все, что хотела! Ничего не изменилось и не изменится. Мне нечего тебе сказать и добавить к уже сказанному ранее… – набрав в легкие побольше воздуха, на одном дыхании выпалила Злата.
– Ты это о чем сейчас? – спросил он.
Девушка подняла на него глаза и в свете угасающего дня увидела его удивленно приподнятые брови и затаившуюся в уголках красивых губ улыбку. Почувствовав себя последней идиоткой, Полянская поняла, что краснеет.
– Дай-ка догадаюсь! Ты о той давней истории и о нас с тобой! Ну что ты, Злата Юрьевна, совершенно не об этом я хотел поговорить с тобой. Между прочим, я думать забыл о тебе. Ты ж меня знаешь, разве я способен так долго думать и желать кого-то? Я ведь как-никак женат! К тому же на свете полно других девчонок, которые не против короткой интрижки! За прошедшие пять лет ты, считай, убедила меня в своей любви к мужу и в том, что любить его ты будешь всегда! – Дорош усмехнулся. – Особенно после того, как прочитал твою книгу…
– Зачем ты мне сейчас все это говоришь? – перебила его девушка, чувствуя, как больно сжимается сердце.
– Затем, чтобы ты не напрягалась каждый раз, видя меня! Затем, чтобы ты не смотрела на меня такими глазами, будто я вот прямо сейчас наброшусь на тебя и съем! Все в прошлом, Злата Юрьевна! Все? Надеюсь, я прояснил все твои сомнения и тревоги! Теперь мы можем просто пройтись.
Злата отвернулась и пошла по стерне к деревне. Дорош скоро нагнал ее, и они пошли рядом. Какое-то время шли молча. Изредка краем глаза Злата поглядывала в сторону мужчины и видела: он то и дело бросает взгляды на нее и улыбается. Ему явно все происходящее казалось ужасно забавным, и ее молчание в том числе. Злате, может быть, и хотелось обидеться на него, казаться серьезной и холодной, но, глядя на него, оставаться таковой было трудно. Ужасно хотелось улыбнуться в ответ. Девушка кусала губы, а в их уголках игра ла улыбка. И Виталя видел это. Интересно, что же ему нужно все-таки от нее? И было ли действительно правдой то, о чем он ей сейчас говорил? Зная его, сложно было поверить, будто бы все эти годы он оставался верен своей жене и в некотором роде ей, Злате, тоже. И все же интуиция подсказывала ей, если и есть во всем этом доля правды, то самая мизерная, иначе не искал бы он с ней встреч и не шел бы сейчас, сжимая в своей ладони ее пальцы… Что бы он ни говорил ей, она знала, что небезразлична ему, и это грело душу, себе-то уж она могла в этом признаться.
