— Хватит, пожалуй, — решил я. — Сдавайте инвентарь, — и забрал лопаты. — Ну, что смотрите? Вылезайте. Вставайте у края на колени. — Я вытащил из ножен меч. — Последнее слово вам дать — много чести. А помолиться — так и быть, разрешаю.
— Ах, папенька! — выбравшись из ямы и опустившись на колени, взвыл вдруг Дорофеев. — И почему я, дурень, вас не слушал! Если бы только был у меня шанс всё вспять повернуть! Ни за что бы к нечисти не сунулся! Дальней дорогой обходил бы!
Алексей бормотал что-то нечленораздельное. Но, судя по интонации, с Дорофеевым был солидарен.
— Ваше сиятельство, — осторожно окликнули меня из-за спины. — А это чёй-то у вас тута? А?
Ко мне осторожно приблизился Ефим. За ним, по моему поручению, сбегал Данила. Он маячил неподалеку.
— Да вот не решил ещё. — Я задумчиво покачал мечом. — То ли это — будущее удобрение, то ли работники тебе в артель. Нужны вам работники-то?
— Да как же не нужны! — Ефим всплеснул руками. — Работа у нас тяжёлая — землю рыть, лес валить. Да под ногами сыро. Да комарьё, мошка… Работники мне завсегда нужны. Из артели частенько бегут.
— Эти устроят? — Я кивнул на зарёванных дворянских детей.
Ефим оценивающе присмотрелся.
— Так-то, парни как будто крепкие. Может, и сдюжат…
— Да у них, видишь ли, вариантов нет. Либо прямо сейчас в этот ров улечься, либо пахать в твоей артели так, как ни одной лошади в страшном сне не снилось.
Ефим в задумчивости пожевал губами.
— А платить-то им сколько? Много я не смогу.
— Да им и немного — много. Бесплатно поработают, за еду.
При этих словах Ефим заметно воспрянул.
— А не сбегут они?
— Не сумеют. Верёвка, которой связаны, колдовская. Не разорвать, не развязать. Ты их, главное, на ночь не забывай привязывать. А Захар будет приходить, колдовство обновлять… Значит, так. — Я повернулся к Дорофееву и Алексею. Оба по-прежнему стояли на коленях перед вырытым рвом. От напряжения, кажется, забыли, как дышать. — Молились о втором шансе — вот он. Последний, если что, другого точно не будет. Ваши никчёмные жизни остаются при вас. Пока. Дальше — посмотрим. Поступаете в распоряжение Ефима… как твоя фамилия?
— Саврасов.
— А по батюшке?
— Спиридонович…
— Саврасова Ефима Спиридоновича. Он вам выдаёт наряды на день, он же принимает работу. Не понравится, как работаете — кормить не будет. Собственно, всё. Сбежать, как уже сказал, вы не сможете. Любая попытка подкупить кого-то и отправить к родственникам с жалобой будет расценена мною как категорическое нежелание жить. Со всеми вытекающими последствиями. Пытаться меня обдурить не советую. Дорофеев видел, чем это закончилось для Головина. Обещаю, что с вами всё будет намного страшнее.
— Папаша начнёт меня искать, — подал голос Дорофеев. Надежды, что найдёт, в этом голосе не было. Только опасение, что может и правда найти. — У нас уговор: я каждую неделю присылаю ему письма.
— Письма? Отлично. Самое время заняться чистописанием.
Я протянул руку назад. Данила вложил в неё саквояж — такой же, как у Александры Дмитриевны Урюпиной. Местный аналог ноутбука, мне он сразу приглянулся. В Поречье не поленился заскочить в нужную лавку и заказал себе такой же. Из саквояжа я вынул планшет с бумагой и перо. Сунул в руки Дорофееву.
— Пиши: «Любезный мой папаша! Сим извещаю Вас, что в полной мере осознал неблаговидность своего поведения. В содеянном глубоко раскаиваюсь и удаляюсь для проведения дальнейших своих дней в трудах и молитвах. Буду находиться в исправительно-трудовом профилактории имени Ефима Саврасова». Написал?.. Всё. Число, подпись.
Я забрал планшет у Дорофеева. Заправил в него новый лист и передал Алексею.
— Меня папаша искать уж точно не станет, — проворчал тот. — А вот кое-кто, глядишь, и озаботится. Мы же сейчас в лесу, господин Давыдов. А с лесным хозяином шутки плохи. Ладно — меня. А людей-то вам не жалко?
— Жалко, — честно сказал я. — Вот, поверишь ли — целыми днями душа болит. Мажу маслом бутерброд — сразу мысль: а как народ? Да только лешему очень скоро станет не до тебя.
— Это ещё почему? — насторожился Алексей.
— Ну, как бы тебе сказать, чтоб не расстроить… Убивать мы будем твоего лешего. С чувством, с толком, с расстановкой. А письмецо-то всё же напиши. Я помогу. Значит, начни таким образом: «Дорогой мой отец! Я только что понял, что всю свою жизнь жил неправильно. От подсвечников пресловутых отрекаюсь в твою пользу. Сам же впредь на жизнь буду зарабатывать честно, своими руками. Целую, твой любимый сын Алексей».
Забрав оба письма, я благословил Ефима, а сам, вместе с Данилой, отправился обратно к карете.
— А вы, что же, правда лешака убивать собрались? — спросил Данила.
— Правда. А что?
— Да как-то… Он — всё ж лесной хозяин. Когда и пользу приносит.
— Этот лесной хозяин десять лет назад похитил в деревне женщину. Продержал в плену чёрт-те сколько, а потом вернул назад ведьмой. Эта ведьма едва не сгубила целую деревню. А кого-то и сгубила. То, что леший кому-то когда-то от нехрен делать правильную дорогу показал — за то, конечно, спасибо. Но только — сам понимаешь. Минусы в данном случае кроют плюсы как бык овцу.
Данила понимал. И я даже не стал делать важные добавления насчёт костей охотников. Эта область жизни Даниле была совершенно ни к чему. Меньше знает — крепче спит.
— Твари — они всегда твари, — вздохнул я. — Даже когда пытаются быть хорошими.
Может быть, за одним только исключением… Тут я вспомнил русалку Марфу. Вот интересно, а если она правда от какого-нибудь охотника добьётся большой и чистой любви — поможет ей оно? Если поможет — дай бог здоровья и долгих лет жизни, конечно. А если нет… Тогда через год, когда ей выйдет срок возвращаться к своим, я буду поджидать неподалёку с мечом наголо. Ничего личного, детка. Но тварь — всегда тварь. И ты это знаешь получше моего.
Глава 24
Вернувшись в имение, я обнаружил там Егора. Мой бывший наставник сидел за столом и с выражением лёгкого ужаса на лице пытался отказаться от, поди, уже третьей добавки.
— Ну что, охотник? — сказал я, плюхнувшись напротив. — Против тётки Натальи Знаков не изобрели ещё?
— Ох, и женщина! — тихо, но веско сказал Егор, когда Наталья удалилась. — Кабы не был охотником — женился бы!
— Так охотникам вроде никто не запрещает жениться.
— Да ну, какой из меня муж! Ни кола, ни двора, гол как сокол. Да ещё и убить могут в любой день. Этакого-то счастья и плохой бабе не пожелаешь. А уж такому золоту, как Наталья Парфеновна… — в глазах Егора появилось мечтательное выражение
Про путь к сердцу мужчины народная мудрость, в общем, всё правильно говорит.
— Людей-то собрал? — спросил я.
— Чего и пришёл, — тут же сменил тон и выражение лица Егор. — Найти — нашёл. Лешака забить — всем интересно. Это ж как потом можно в кабаках хвастаться! Баек на год вперёд хватит.
— Но?
— Но вот в тебе, Владимир, сомневаются. Больно ты молод для Десятника, — без обиняков выдал Егор.
— Земляна вроде не сильно старше меня. А она — Пятидесятница. И в десяток ко мне пойти без всяких проблем согласилась.
— Так Землянка-то с пяти годов в нашем деле. А про тебя месяц назад ещё никто слыхом не слыхивал. Вот и беспокоятся.
— Ну и чего они хотят?
— Сначала хотели Земляну старшей поставить. Ну или ещё кого. Меня даже хотели — я открестился. Тебя рекомендовал. А потом порешили так — проверить тебя надо.
— А это ещё как?
— Ну, сперва не на лешаке, а на ком попроще. Чтоб ты десятком покомандовал. Ну, сам пойми: там же все сплошь взрослые мужики. И рангом тебя повыше…
— А тогда, на колдуна — значит, нормально было подо мной идти?
— Нет, Владимир, ты не понимаешь. — Егор машинально взял с блюда очередной пирожок с морковкой и яйцами и откусил половину. — Тот раз мы просто ходили. А теперь — десятком. А десяток — это ведь как одно целое, живое существо. Тогда если тебе кто не доверял — ну, ерунда, подумаешь. А теперь из-за недоверия — это ж и десяток может не сложиться. Мужики-то бы и рады, да ведь сердцу не прикажешь.
