– Ладно, хорошо… Предположим, я – призрак Софии. Я сто лет уже мертва, но периодически прихожу пугать молодых девушек. Зачем я это делаю? Мне нужен цветок. Какой цветок? А нет, к чёрту! Это уж точно перебор, – сказала сама себе Саша. – В призраках нет никакой логики. Но она, возможно, есть в записях.

Она положила серёжку на столик и раскрыла дневник Софии.

Кареты останавливались у широкой лестницы, ведущей в особняк. Лошади фыркали, сыпал крупный снег, слышалась музыка. Из больших окон лился тёплый свет, разрезая на прямоугольники густую зимнюю ночь.

София смотрела через щель в занавеске на окне кареты, как по припорошённой снегом красной ковровой дорожке, расточительно брошенной прямо на землю, бежит лакей в парадном ливрейном фраке. Его бакенбарды на английский манер присыпал снег, превращая молодчика в седобородого старика. Лакей открыл дверцу кареты и склонился в поклоне, ожидая, пока вновь прибывшие гости спустятся на землю. София подумала, что парню холодно стоять на таком морозе, и улыбнулась ему. Маменька строго на неё посмотрела.

Они чинно прошли к широким ступеням. Сверкающий золотом и надменностью дворецкий поклонился им и проводил в дом. Здесь всё было пронизано музыкой, ароматами живых цветов и духов, невероятной роскошью и предвкушением. Этим предвкушением была до краёв полна заснеженная московская ночь, созданная только для того, чтобы ожидание чуда непременно исполнилось.

София восторженно смотрела по сторонам. Она обожала балы. Бал – это само воплощение праздника, его сердцевина, волнующая, немного запретная. Дамы, заполнившие бальную залу, были похожи на экзотических бабочек. Они кокетливо обмахивались веерами, посылая кавалерам пламенные взгляды. Их наряды переливались бриллиантами, жемчугами и нежным свечением атласной ткани. Обнажённые плечи и соблазнительные декольте мелькали в танце, отражались в огромных зеркалах. Радужными солнечными зайчиками сверкали украшения. Свежие цветы гирляндами свисали с перил парадной лестницы. Мужчины в чёрных фраках были сама галантность. Ах, что это был за бал!

Хозяин роскошного особняка, князь Пётр Владимирович Волошин расщедрился на приём так, что уже никому его не затмить. Именно этот бал должны были обсуждать всю постную весну, потом жаркое, скучное лето и дождливую осень в преддверии новой зимы. Много вечеров в приступе ностальгии сегодняшние приглашённые будут вспоминать, какое платье было у Марии Ивановны и как смешно кланялся Алексей Дмитриевич. Конечно, будут говорить о бриллиантах на необъятной груди вдовы Полины Семёновны. Несомненно, перечислят каждое кушанье на ужине.

Сегодня обещали подать блюдо, которое, по уверениям Петра Владимировича, никто в Москве никогда не пробовал. Да что в Москве! Во всём божьем мире! Ведь это блюдо изобрёл его повар самолично, и рецепт хранится в строгом секрете. Но угадавшему все ингредиенты таинственного кушанья князь обещал дорогой подарок. И София, услышав об этом, принюхалась, надеясь в смеси ароматов духов найти намёк на таинственное угощение.

Музыка, ах, что это была за музыка! Она обволакивала, возбуждала, несла за собой, словно река. Она вспыхивала яростно и неудержимо, рассыпалась колокольчиками весенней капели, затихала на короткие мгновения и снова обрушивалась всей мощью звуков и чувств. И София отдавалась этому потоку со всей страстью и удовольствием. Она скользила в танце по залу, едва касаясь ножками пола. Бал был волшебной сказкой, в которой Софи была прекрасной принцессой. А сказки, как известно, всегда заканчиваются счастливо для прекрасных принцесс.

 София стала выходить в свет в начале сезона и уже имела множество поклонников. Девушка была удивительно хороша собой: большие голубые глаза, светлые волосы с золотым отливом, высокая грудь и весёлый нрав. А к довершению образа первой красавицы был у Софии очень состоятельный отец. Её бальная книжка всегда была полна имён, и это вызывало жгучую зависть у подруг. Софи принимала эту зависть и мужское обожание как должное. Она знала себе цену. Никто из бледных дебютанток, скромно стоявших рядом с маменьками, не смог бы составить ей конкуренцию. В Софи было слишком много жизни, очарования, задора, кокетства, упрямства. «Слишком много», – качая головой, жаловалась её матушка необъятной Полине Семёновне.

Вальс был похож на шаловливый осенний ветер, подхвативший танцующие пары, словно опавшие листья, и закруживший их по залу. София чувствовала себя лёгким облаком, такой же воздушной и сияющей. Подол её платья взлетал на поворотах, открывая внимательному взгляду белые атласные туфельки. В светлых волосах были заколоты белые цветы. София не могла себе позволить глубокого декольте и бриллиантов. Это было бы неприличным, ведь она была незамужней девицей. Но ей и не требовалось украшать себя чем-то, кроме юности и очарования, которое признали все находящиеся в зале мужчины. Софии ещё только семнадцать. Её кожа нежна, как яблоневый цвет. Её приданное так велико, что Софи могла быть старой уродливой каргой, но кавалеры всё равно выстраивались бы в очередь, чтобы потанцевать с нею. Ей была безразлична эта очередь. Сейчас её талии легко касался тот, кто давно уже занимал все её мысли и сны. И эта ночь была создана для того, чтобы сказка закончилась роскошной свадьбой.

Мать строго следила со своего места за каждым движением дочери. Не слишком ли близко держится кавалер? Не слишком ли высоко взлетает подол платья? Не слишком ли кокетливо улыбается София? За все «слишком» София выслушает дома длинную нравоучительную проповедь. Но это потом. Она молча стерпит все упрёки. Софи не была покорной дочерью. Но она знала, как и с кем себя надо вести, чтобы получить желаемое.

Матери было неважно, впитает ли Софи её нравоучения, важно было то, что она чувствовала, что её материнский долг выполнен. Софи даст ей эту возможность. Она опустит ресницы и будет вспоминать, как Владимир смотрел на неё, пока длился вальс. Как вложил ей в руку записку. Как загорелись её щёки от предвкушения. Это последний сезон, когда она незамужняя девица. И заветное объяснение случится уже сегодня. Надо только улизнуть от всевидящего материнского ока.

Вальс, наконец, закончился. София присела в реверансе. Воздушное платье изящно колыхнулось. Владимир медленно повёл её к месту, где сидела её мать. Невыносимо медленно! София улыбалась, была учтива и очаровательна. Она умирала от любопытства, сжимая в руке записку. Ей хотелось развернуть маленький лист бумаги и немедленно прочесть то, что там написано. Софи встала рядом с матерью, опустила ресницы и приняла облик покорной добродетельной девицы. Так было нужно, чтобы однажды стать замужней дамой со всеми вытекающими из этого свободами и удовольствиями. А записка жгла ладонь через перчатку.

София отказала следующему кавалеру в танце, сославшись на усталость. Потихоньку отступая назад, девушка смешалась с толпой и, спрятавшись за колонной, развернула квадратный кусочек бумаги. «Я жду вас в зимнем саду», – было написано красивым строгим почерком.

Сердце забилось быстро и громко. Софи приложила руку к груди. Шум бала словно отодвинулся куда-то. Вот оно! Признание! Сейчас он встанет перед нею на колено и будет горячо клясться в любви. Мысли поскакали вскачь, как норовистые лошади.

Софи представила, как темноволосый красавец, о котором она мечтала ночи напролёт, возьмёт в свою руку её маленькую ручку и станет умолять о взаимности. Его большие карие глаза наполнятся страстью и страхом услышать отказ. Его губы… Ах, его губы! В лицо ударил жар, раскрашивая щёки.

София вспомнила, как в последнем, прочитанном втайне от матери любовном романе, героиня ответила на признание страстным поцелуем. Будет ли это уместным, когда двое влюблённых остаются наедине? И надо ли думать о приличии, если никто не видит? И как долго она должна выдерживать паузу, прежде чем позволит себя поцеловать, чтобы Владимир не подумал о ней плохо? И почему маменька не говорит с нею об этих важных вещах, вместо того, чтобы упрекать за слишком яркий румянец или громкую речь? Восторг ожидания сменился досадой. Она смяла записку и направилась к выходу из зала.