Как и было обещано, вернулся следователь со своей женой. Мы присели в холле, и он сказал мне, что хочет поделиться своей находкой. Несмотря на то, что ему не следовало этого делать, он все равно подумал, что должен поставить меня в известность. Мое сердце тут же начало биться сильнее. Я позвал Четану и попросил ее подержать меня за руку.

Следователь сказал, что клапан воздушного цилиндра Миры был закрыт – ей нечем было дышать. Он проверил камеру моей жены и выяснил, что мы не смогли вчера считать информацию, потому что для компьютера на ней было записано слишком много. Видимо, Мира сделала несколько фотографий на пляже, а потом забыла выключить камеру, которая продолжила снимать все происходящее.

На записи следователь смог разглядеть, что из ее трубки не выходили воздушные пузырьки, когда Мира была под водой. Он сделал вывод, что воздух из баллона не поступал. Вероятно, кто-то на борту случайно его перекрыл. Так как мы слишком быстро стали погружаться вниз, Мира не успела понять, что из баллона не поступает воздух. Скорее всего, в шланге оставалось немного воздуха, которого хватило на первые несколько вдохов, но, когда Мира поняла, что что-то не так, она уже опустилась где-то на три метра, а потом у нее не получилось достигнуть поверхности раньше, чем она потеряла сознание.

Услышав это, я чуть не упал в обморок. Я с трудом поднялся, кое-как доковылял наверх, в номер, отослал Четану, а потом кричал и бил подушки. Они убили ее! Какое-то время я пребывал в этом состоянии, а Четана все больше и больше беспокоилась обо мне.

Когда я наконец спустился обратно, следователь и его жена были внизу и работали за компьютером: писали отчеты и изучали данные. Он попросил меня оставить ему оба наших подводных компьютера (мой и Миры) и забрал микросхемы камеры как материалы следствия. Мужчина сказал, что все вернется ко мне, когда расследование закончится, и что полиция свяжется со мной – ничего из этого так и не произошло!

Время нашего выезда из отеля давно прошло, но следователь попросил администрацию позволить нам остаться, чтобы он смог закончить наше общение. Он вел себя очень сочувственно и по-доброму.

Мои мысли ходили по кругу. Что я мог сделать иначе? Как бы я мог спасти Мире жизнь? Снова и снова эти вопросы прокручивались в моей голове, иногда мне даже хотелось побиться ей о стену.

Наконец мы отправились в Дурбан, чтобы успеть на наш вечерний рейс в Дубай. Мы с Четаной летели на одном самолете, но из Дубая она собиралась пересаживаться на рейс обратно на Майорку, а я продолжал лететь на этом же самолете в Токио.

Пока мы ехали в машине, я спросил у Четаны, не разбивала ли она когда-нибудь намеренно автомобиль. Она посмотрела на меня округлившимися глазами и воскликнула: «Нет!»

Я ответил: «И я нет. Не хочешь сделать что-нибудь, что мы оба никогда еще не делали?»

Мы так и не дошли до того, чтобы сделать это самое «что-нибудь». Но на трассе до Дурбана нам пришлось несколько раз останавливаться, потому что передний спойлер начал закручиваться под дно. Нам удалось добраться четко до места аренды авто, как машина тут же намертво застыла прямо перед ним и не собиралась больше сдвигаться ни на метр.

По пути к зданию терминала мы встретили африканского уличного певца, играющего на гитаре. Это был первый раз за всю поездку, когда я вживую услышал африканскую музыку.

Я сказал Мире: «Это для тебя!» – а потом остановился и станцевал танец прямо рядом с этим уличным музыкантом, который был очень рад, что иностранный турист подтанцовывает в такт его ритму.

Я покидал Южную Африку среди пассажиров, а моя возлюбленная лежала в грузовом отсеке. Я обмяк в своем сиденье, словно мертвый. Что-то внутри меня действительно умерло. Единственными признаками жизни были слезы, бегущие по щекам.

Травма всегда была частью человеческой жизни. Но только где-то последние тридцать лет специалисты в сфере медицины и психического здоровья постепенно стали уделять больше внимания тому, какое огромное влияние она оказывает на человека. Они разработали методы исцеления травмы, адаптированные под физиологические, ментальные и эмоциональные состояния пациентов.

Сейчас все больше внимания уделяют тому, как терапия способна справляться с разными травматическими ситуациями, и, возможно, именно поэтому психологические раны и их лечение стали одной из важных тем в профессиональной среде и в разных духовных сообществах. Любой современный терапевт должен иметь хотя бы общее представление о том, что такое психологическая травма и как с ней работать, а лучше и вовсе пройти соответствующее обучение. Порой у меня даже возникает ощущение, что бо́льшая часть человеческих страданий так или иначе связана именно с травмой. Поэтому нужно работать над формированием информационной среды, которая знакомит людей с этой темой и приобщает их к ней. В прошлом на психологические травмы практически не обращали внимания, и никто не лечил их подобающим образом. С людьми, которые страдали от травмы и обращались за профессиональной помощью, часто обращались так, что им становилось только хуже. Доходило даже до того, что они были еще сильнее травмированы теми, кто должен был им помочь.

В повседневной жизни «травма» иногда употребляется как модное словечко, и люди называют любой просто неприятный или болезненный опыт травматичным. Разумеется, далеко не все испытания и проблемы, с которыми мы сталкиваемся в жизни, можно назвать травматичными, и точно не все проблемы обратившихся за терапией требуют именно лечения какой-то душевной раны. Является ли для человека какой-то опыт травмирующим или просто болезненным, зависит от конкретного события и способности этого человека с ним справиться – то есть от того, что мы можем назвать личной психологической устойчивостью (к этому мы еще вернемся). На формирование личной устойчивости во многом влияют генетические предрасположенности, история семьи, воспитание, жизненный опыт и то, до какой степени человек сумел проработать прошлое знание на физиологическом, эмоциональном и духовном уровне. Травматическим называют опыт, который подавил способность человека адекватно реагировать и нормально функционировать на всех уровнях. К самым распространенным признакам травмы относятся оцепенение и диссоциация. Каких-то четко очерченных границ между травмой и нетравмой не существует, потому что опыт каждого человека довольно многослоен.

Травмирующая ситуация может затормозить личностное развитие и прогресс человека на духовном пути. Следовательно, очень важно прорабатывать травматичное прошлое, причем как индивидуальное, так и коллективное, и возвращать себе жизненную энергию, которая зацепилась за событие и перестала способствовать дальнейшему росту. Часто говорят, что излеченная рана превращается в персональную силу, а рана, которую игнорируют, в конечном счете все разрушает.

Излечение от травмы может стать катализатором для глубокой духовной трансформации – то, что способно сломать жизнь, может превратиться в мощный двигатель для внутренней революции. Останется рана разрушительной силой или же трансформируется в силу пробуждающую, зависит от многих факторов, причем мы далеко не всегда можем увидеть их все в совокупности. Человек не способен постоянно осознавать абсолютно всё. Так и мы, ведущие специалисты, далеко не всегда точно знаем, сможем ли помочь кому-то. Несмотря на то что в нас всех по умолчанию встроена способность к излечению от травм и есть резервы на то, чтобы полностью раскачать внутренний потенциал, все равно остается тайной, сумеем ли мы воплотить это все в жизнь.

Эта книга – вклад в повышение уровня осведомленности о том, что такое личная и коллективная травма, и о том, как способствовать излечению от нее. Также в книге делается акцент на травмах привязанности, и я даю краткое описание всех основных подходов метода соматического переживания Питера Левина для работы с личной травмой, а также метода системно-семейных расстановок Берта Хеллингера для работы с коллективными аспектами травмирующей ситуации. Я объясняю, как в каждом из них рассматривается травма и каким образом ее можно излечить, и рассказываю о собственных разработках, в которых оба подхода можно совместить в одной сессии.