Таким образом, общество можно было бы винить за равнодушие разве к той только истории, какая ему обыкновенно предлагалась. А предлагались, почти всегда, вещи, едва ли заслуживающие названия истории. Мы не будем входить здесь в мудреное перечисление причин, которые делали невозможным появление настоящей вполне правдивой истории. Они довольно понятны из всего характера нашей общественной жизни и положения литературы. Еще очень недалеко время, когда из литературного изложения были положительно исключаемы целые исторические эпохи и изложение исторических событий затруднялось разнообразными ограничениями, которые, в конце концов, часто делали это изложение совершенно невозможным. История есть публичность и критика в прошедшем, и в прошедшем она может быть только тогда, когда получает какое-нибудь право в настоящем, потому что настоящее и прошедшее тесно связаны между собою. Поэтому история растет с публичностью и общественным мнением; наше время в этом отношении несколько выгоднее прежнего, а вместе с тем и история стала несколько возможнее прежнего. Пожелаем, чтобы она еще больше имела успеха в этом направлении, – это не может принести ничего иного, кроме пользы, и пользы глубокой и существенной.
В самом деле, изучение истории своего отечества есть один из самых верных путей к достижению общественного самосознания, без которого невозможна никакая разумная общественная жизнь, никакая деятельность, желающая руководиться истинными интересами общества и истинными нравственными началами. О необходимости этого самопонимания говорилось в последнее время очень много (хотя большинство не уразумевало, в чем именно оно должно состоять), так или иначе, все чувствовали его недостаток. Но одно из лучших и действительнейших средств к этому само-пониманию и дает именно историческое изучение. Польза истории, конечно, не такова, как понимали ее в старину; ее уроки не похожи на мораль басни: будь послушен, будь прилежен и т. д.; потому что прямо и непосредственно история, к сожалению, дает слишком много примеров успеха зла и несправедливости, гибели добра и правды. Ее уроки шире и глубже: объясняя великие внутренние движения общества, определяя условия, содействующие или мешающие его развитию, она учит понимать основную идею фактов и явлений, отличать то, что бывает в них живым требованием времени и здорового развития и что составляет только тупую инерцию отживающей старины, дошедшей до конца своей роли; объясняя брожение и борьбу элементов человеческого общества, она указывает его истинные цели, истинные причины его процветания и вместе наилучшие средства достижения этих целей. Поэтому и в настоящем история может указывать в явлениях жизни, что является в ней новым элементом, справедливо требующим себе места, и рано или поздно долженствующим достичь его, и что бывает только упрямой неподвижностью старых преданий, упорство которых только усиливает напряжение борьбы и делает ее только более тяжким трудом и испытанием для общества. Такая наука не дает правил ходячей морали, но она может определять всю деятельность мыслящего человека, указать ему светлый идеал, которому должен отдаться человек, уважающий свое достоинство и желающий служить своему обществу, и может помочь ему извлечь из этого идеала твердое понятие о своем человеческом и гражданском долге. В здоровой и сильной нации, идущей с действительным сознанием путями цивилизации, историческое движение может быть только прогрессом, постоянным совершенствованием, – иначе надо было бы считать бесплодными все усилия гениальных людей, все успехи наук и искусств, все громадные труды наций. Движение это прерывалось и нарушалось, в исторических переворотах гибли нередко богатые памятники науки и искусства, – но в результате историческое движение шло вперед. Судьба отдельных исторических деятелей, гениальных умов или друзей человечества часто бывала печальна, но их труд редко пропадал, и, если потомство наконец оценивает их, эта оценка есть нравственное и умственное завоевание, которое сделано обществом с тех пор, и сделано во имя стремлений и при помощи этих самых людей. А если таково значение исторического развития, то изучение истории может быть одним из самых благотворных изучений, указывая смысл идей, составляющих предмет общественной борьбы, и укрепляя часто упадающее перед трудностями мужество тех, кто стоит за дело истины и действительной пользы общества.
Назидательность этого рода имеет всякая история или всякая историческая книга, которая рассказывает не одну внешнюю смену фактов, но затрагивает внутреннюю жизнь человеческого общества. В самом деле, как ни бесконечно разнообразие исторических явлений, как ни различна бывает обстановка исторического процесса, которую производят раса или нация, географическая местность, климат, предания, религия, правление, формы общественной жизни, нравы и т. д., но самый внутренний процесс до замечательной степени единообразен и прост по своей сущности, потому что он весь построен на физических и нравственных потребностях человеческой природы, а эта природа везде одна и та же. Для тех, кто способен понимать уроки истории, может быть чрезвычайно поучительна и история Англии, Германии или Франции, и даже Турции или Бухары. Но естественно, что история отечественная, изложенная в упомянутом смысле, имеет для нас высокую степень этого интереса и назидательности, потому что передает судьбу народа, личностей и идей, совершавшуюся если не при совершенно тех же, то при значительной доле тех же самых условий, в каких совершается наша судьба и судьба наших идей. Не говорим уже о том, что естественная привязанность к своему сообщает нам несравненно большую степень восприимчивости и участия к историческим событиям, идеям и личностям нашего народа.
Такой исторический интерес и поучительность представляет и масонское движение XVIII столетия, в котором наиболее заметно выдвигается личность Новикова.
Общий исторический смысл этого движения состоит в том, что оно было одним из первых проявлений общественной инициативы, или самодеятельности, и вместе одним из многих фактов европейского влияния, начавшего сильно действовать на русскую жизнь, в особенности с Петра Великого. Эта общественная инициатива была совершенно последовательным результатом реформы; это было доказательство, что реформа действительно возбудила умственную жизнь в самом обществе, которое стало искать себе деятельности в силу тех новых понятий, какие были принесены преобразованием. Общество начало выходить из того патриархального периода, где оно совершенно подчинялось государству, где безраздельное господство последнего держалось средневековой патриархальностью понятий, общих и самой власти, и всем классам нации. Новая улучшенная жизнь, начавшаяся с реформой, естественно возбуждала новый разряд понятий, которые по необходимости расходились с патриархальными преданиями, новые нравственные представления, которые не были знакомы старой жизни. В обществе являются признаки самосознания; оно перестает видеть за собой одно только служебное назначение, начинает чувствовать потребность и обязанность самостоятельной деятельности. Это новое возбуждение выразилось главным образом возникновением новой литературы и масонским движением. И то и другое были собственным делом общества, где оно само отыскивало себе цели и образцы, употребляло свой труд материальный и нравственный, стремилось к национальному благу своими путями. Впоследствии оказалось и у нас, что стремления общества не совпадали с данной формой государства, – последнее вообще упорно поддерживало старые традиции власти, но на первое время общество не доходило и не могло дойти до этого сознания: его собственные труды только что начинались, оно ставило первые элементарные вопросы общественной нравственности и не думало нисколько противиться существующим порядкам. Такой смысл имело первое масонство, которое даже в своих европейских источниках в числе первых своих принципов ставило полное повиновение предержащим властям, воле их оно подчиняло даже собственное существование. Но сама власть уже в это время заявила, впрочем, некоторую подозрительность. Тем не менее ложи, слишком невинные в этом отношении, продолжали существовать, и первые слабые признаки политической мысли можно уследить в них разве только за последние годы их существования в XVIII столетии.
