На следующий день кубинцы – члены летных экипажей восьми самолетов В-26, которые должны были совершить налет 15 апреля, были вызваны в отдел безопасности в Хэппи-Вэлли. Летчиков проинструктировали, что в случае вынужденной посадки за пределами Кубы они должны были назвать себя дезертирами из кубинских ВВС. Это было необходимо, чтобы их сообщения совпадали с легендой Суниги, рассказанной в Майами. Их предупредили, что они не должны совершать посадку в американской военно-морской базе в Гуантанамо.

Теперь, за шесть часов до наступления дня «Д», суда ЦРУ уже шли из Пуэрто-Кабесас. 2-й и 5-й батальоны находились на борту «Хьюстона», который вез большие запасы боеприпасов. Их целью была Плайя-Ларга у основания залива Кочинос. 3-й и 4-й батальоны, оба вооруженные тяжелым оружием, а также 6-й пехотный батальон были на борту «Рио-Эскондидо» и других судов. Их целью был Плайя-Хирон на восточном побережье залива, который узкой полосой вдается в южный берег Кубы. 1-й батальон – парашютисты – должен был быть выброшен с воздуха в глубине побережья за участками высадки.

В субботу 15 апреля, когда флот вторжения направлялся к Кубе, бомбардировщики В-26 нанесли удар.

Сунига приземлился в Майами, а в Организации Объединенных Наций между Роа и Стивенсоном произошла стычка. В воскресенье 16 апреля в Хэппи-Вэлли ЦРУ созвало летчиков-кубинцев. Американские советники рассказали кубинцам, что самолеты Кастро были уничтожены во время проведенного накануне налета. В качестве доказательства они показали увеличенный фотоснимок, сделанный с самолета U-2.

В действительности же один из снимков, сделанных самолетом U-2 за несколько часов до высадки, обеспокоил ЦРУ. На нем были видны кучи гравия на посадочной площадке у залива Кочинос.

В это же воскресенье на борту «Хьюстона» солдаты 5-й роты слушали приказы своих командиров. Вот как говорил об этом рядовой Марио Абриль: «В шесть часов вечера с нами говорил командир. Он приказал нам не курить и ничего не зажигать, потому что мы приближались к берегам Кубы. Раз нам нельзя было курить, я подумал, что самое лучшее будет отдохнуть. Я знал, что нам предстоят трудные дела, поэтому улегся на палубе. Мой командир отделения разбудил меня, я поднялся и увидел берег. Значит, мы действительно прибыли туда. Справа я увидел мелькающие огни, и мне сказали, что там другие наши парни, они на Плайя-Хирон и уже сражаются. Я посмотрел на часы – было около 1 часа 30 минут ночи. Корабль замедлил ход. Мы прибыли. Мы были в заливе Кочинос».

В полночь, в воскресенье 16 апреля, в фешенебельной квартире Лема Джонса зазвонил телефон. Джонс, сонный, поднял трубку, но тут же сон с него как рукой сняло. Звонили из ЦРУ, из Вашингтона. «Свершилось», – сказал Джонсу сотрудник ЦРУ, поддерживавший с ним связь. Вторжение началось. Сотрудник ЦРУ продиктовал первое коммюнике, которое Джонс должен был опубликовать от имени «кубинского революционного совета». Джонс записал его в блокнот.

«На рассвете, – медленно диктовал сотрудник ЦРУ, – кубинские патриоты в городах и горах начали борьбу за освобождение нашей родины от деспотического правления Фиделя Кастро и жестокого гнета международного коммунизма…»

Предыдущий день прошел для Джонса спокойно, и никто не предупредил его заранее, что в полночь начнется вторжение. Ему было известно, что совет собирался днем в гостинице «Лексингтон». (Он назначил одного из своих членов – Карлоса Эвиа – на пост министра иностранных дел в новом правительстве, которое должно было быть создано на Кубе.) Днем Джонс позвонил в гостиницу и попытался связаться с Миро Кардоной. Он удивился, когда ему сказали, что телефон не отвечает, но не придал этому особого значения.

Джонс не мог связаться со своими клиентами по вполне определенным причинам. Примерно в 3 часа 30 минут дня агенты ЦРУ, воспользовавшись запасным выходом, тайно увезли из гостиницы Кардону, Эвиа и других членов совета. Кубинцам сообщили, что их везут в Майами по важному делу. Агенты ЦРУ вывезли их в Филадельфию, где посадили в самолет и доставили в Опа-Локка. Там этих людей, которые должны были возглавить Кубу, в течение трех дней держали, в сущности, на положении узников в полупустом доме барачного типа. Там они и узнали из сообщений по радио о начале вторжения.

Но Джонс ничего не знал об этом. По телефону из Вашингтона ему дали задание доставить коммюнике через весь город в гостиницу «Статлер» и показать его секретарю-казначею совета Антонио Силио и правой руке Кардоны – Эрнесто Арагону. Силио снимал номер в гостинице под вымышленным именем.

Джонс сам отпечатал коммюнике на машинке. Он поймал такси неподалеку от своей квартиры и отвез коммюнике в гостиницу «Статлер», где показал его обоим кубинцам. Затем, в 2 часа ночи, он стал развозить его на такси по телеграфным агентствам. Оно начиналось так:

«Кубинский революционный совет. Мэдисон-авеню, 280, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.

Для немедленного опубликования. 17 апреля 1961 года. Бюллетень № 1.

Президент кубинского революционного совета доктор Миро Кардона сделал сегодня следующее заявление: „На рассвете кубинские патриоты в городах и горах начали борьбу за освобождение нашей родины…“»

В Пуэрто-Кабесас в Никарагуа в 1 час 15 минут ночи 17 апреля шесть бомбардировщиков B-26 выстроились у взлетной полосы, готовые к нанесению второго удара по авиационным базам Кастро. Их целями были Камагуэй, Сан-Анто-нио-де-лос-Баньос, Кампо-Либертад, Санта-Клара, а также Манагуа – армейская база, на которой, как показали аэроснимки с У-2, открыто стояло более сорока тяжелых танков.

Самолеты должны были вылететь из Хэппи-Вэлли в 1 час 40 минут ночи, нанести удар перед рассветом и закончить тем самым уничтожение авиации Кастро. Летчики, сидевшие в самолетах В-26, еще не знали о сообщении Ричарда Биссела из Вашингтона, которое по приказу президента отменяло воздушный удар. Но когда наступил 1 час 40 минут, а разрешения на взлет не последовало, они поняли, что что-то неладно.

В 1 час 55 минут летчикам-кубинцам сообщили, что по приказу из Вашингтона их задание отменяется. Вместо удара по авиационным базам им было приказано лететь к участкам высадки и обеспечить их прикрытие с воздуха.

Марио Абриль, находившийся на борту «Хьюстона», заметил, что их судно почти прекратило движение. «Начали спускать на лебедках шлюпки на воду, но поднялся такой шум, что с берега открыли стрельбу; стреляло несколько пулеметов. Мы видели следы трассирующих пуль. Мое отделение должно было высаживаться одним из первых в 5-й роте. Мы сели в шлюпку и направились к берегу. Шлюпка была деревянная, с подвесным мотором, какую обычно используют для буксировки катающихся на водяных лыжах. Мотор заглох посреди залива Кочинос, когда до берега оставалось еще около двух миль; пришлось заводить его снова, а в нас стреляли. Нам было приказано не открывать ответного огня, чтобы не обнаруживать свое местонахождение. Так мы подошли к берегу, но наткнулись там на скалы[10] и высадились в другом месте. Встретили другие отделения, высадившиеся неподалеку. Мы собрались и стали думать, что делать дальше. С обеих сторон были болота… Мы стали двигаться по дороге…»

А за сотни миль отсюда, на крошечном островке Суон у берегов Гондураса, радиостанция ЦРУ еще за несколько часов до этого начала передавать для кубинского подполья загадочные сообщения: «Внимание, внимание, следите внимательно за радугой. Рыба поднимется очень скоро. небо голубое. рыба красная. Следите внимательно за радугой».

Теперь радиостанция на острове Суон передала текст бюллетеня № 1, а в Хэппи-Вэлли разочарованные летчики самолетов В-26 выбрались из кабин. В деревянном здании штаба вновь шел инструктаж. Нужно было тут же разработать новые планы, поскольку характер задания изменился.

Для того чтобы долететь от Хэппи-Вэлли до залива Кочинос, самолету В-26 требовалось 2 часа 50 минут.

У бомбардировщиков был достаточный запас горючего, чтобы оставаться в случае необходимости в течение двух часов над районом вторжения и вернуться на базу. Было решено, что бомбардировщики будут патрулировать над участками высадки парами, сменяясь каждые полчаса. Всего направлялось одиннадцать самолетов В-26. Первая пара вылетела до рассвета.