Основная миссия Рута, самая претенциозная из побывавших в российской столице, похоже, мало что смогла изменить. Она лишь взвалила на измученных министров Временного правительства ряд обременительных социальных обязательств, уже не на жизнь, а на смерть вовлеченных в битву с силами распада, которые вскоре прекратят короткий российский эксперимент двоевластия. Сам Рут, не обладавший не только знанием политической диспозиции внутренних сил страны, но и каким-то относительным пониманием происходящего, был плохим выбором Вильсона для выполнения поставленной задачи. Он возглавил миссию без всякого энтузиазма и не наслаждался получаемым опытом. Его публичные выступления были вежливы и корректны, хотя под этой маской скрывались самодовольство и покровительство. «Пожалуйста, передайте президенту, – телеграфировал Рут Лансингу из Петрограда, – что мы обнаружили здесь класс младенцев в искусстве быть свободными. Он насчитывает сто семьдесят миллионов человек и нуждается в снабжении материалами для детского сада. Эти люди искренни и добры, но при этом ошеломлены и растеряны» (из телеграммы № 8 от 17 июня 1917 г.). Политическим кругам России настойчиво вбивалась в голову мысль о том, что степень американской поддержки Временного правительства напрямую будет зависеть от силы военных усилий последнего.
Попытка Вильсона установить своего рода взаимопонимание с российской левой партией путем включения в состав миссии Дункана и Рассела стала прискорбно неудачным решением. Мысль о том, что такие люди могут иметь какую-то естественную политическую близость с русскими социалистами, не имела под собой никаких оснований. Этот выбор стал объектом насмешек не только для современников, но и для будущих советских историков. Только раз за все время работы миссии один из ее членов удосужился посетить Петроградский совет. Им оказался Рассел. Его выступление не получило теплого восприятия, не было достигнуто никакого близкого контакта.
Неудивительно, что столь неудачно организованная миссия оставила неприятный привкус во рту у обеих сторон. Впоследствии Рут жаловался: «Похоже, что Вильсон не хотел ничего добиваться и просто поставил грандиозную пьесу. Президент лишь желал показать свою симпатию к русской революции. Когда мы передали русскому правительству его послание и произнесли свои речи, он казался довольным – вот и все, что выиграл Вильсон». И в самом деле, президент, вспоминая об этом предприятии, не пылал энтузиазмом. «Мистер Рут? – спросил Вильсон в конце 1918 года в одной из частных бесед. – Я послал его в Россию во главе важной миссии, и ее провал был в значительной степени вызван недоверием русских к мистеру Руту» (Крил Дж. Мятежники на свободе: воспоминания о пятидесяти насыщенных годах. Нью-Йорк, 1947). В 1934 году советский историк И.И. Генкин высмеял Вильсона за то, что тот считал «…Рассела крайне правым „социалистом“, яростным сторонником антигерманской коалиции и. вице-президентом АФТ, другом Гомперса – Джеймса Дункана[4]. Это было самое радикальное, самое „левое“ блюдо, которое „демократ“ Вильсон мог подать на стол Временного правительства» («США и СССР: политические и экономические отношения между ними», М.; Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1934).
Основные рекомендации Рута Госдепартаменту по возвращении из России состояли, во-первых, в разработке и реализации обширной информационной программы с целью воздействия на российское общественное мнение, а во-вторых, в укреплении морального духа русской армии, главным образом путем введения развлекательных мероприятий под эгидой Христианской молодежной ассоциации. Ни одна из этих рекомендаций не принесла каких-либо практических плодов. Первое и наиболее очевидное объяснение этому заключается в слишком быстром развитии событий: ни то ни другое не могло быть реализовано до падения Временного правительства. Но даже если обе рекомендации были бы выполнены с максимальной оперативностью, весьма маловероятно, что их эффект имел бы хоть какое-то значение. План укрепления морального духа армии за счет развлекательных программ отражал полное непонимание Рутом всей глубины деморализации, уже достигнутой в российских вооруженных силах, а также ее реальных причин. Какую бы высокую информационную активность наше правительство ни предпринимало до октябрьского кризиса, социально-политические факторы, которые привели к нему и многим последующим событиям, вне всякого сомнения, сделали бы все эти меры недейственными. Кроме того, следует учесть незнание американцами политических чувств и переживаний других народов, нехватку обученного персонала и упрямую американскую тенденцию говорить субъективно и витиевато, используя богатый словарь своего языка, а не в терминах, которые могли бы иметь практическое значение для других национальностей.
При рассуждении о провале американских миссий невольно возникает вопрос: а не ускорило ли правительство Соединенных Штатов вместе с другими западными союзниками провал Временного правительства, настаивая на том, что Россия должна продолжать военные действия, и сделав это требование критерием поддержки? Ставя перед Временным правительством задачу укрепления политической власти и одновременного продолжения участия в войне, союзники требовали невозможного: это были взаимоисключающие вещи. Даже уже во время Февральской революции и гражданское население, и армия испытывали огромную усталость от войны. Лидеры Петросовета, которые в гораздо большей степени, чем само правительство, пользовалось доверием политически активных элементов в вооруженных силах, были глубоко привержены тезису о том, что военные цели Антанты носили недостойный империалистический характер. Очевидно, что такое отношение самым острым ставило перед рядовыми составом вопрос о том, за что они борются. Кроме того, Февральская революция сопровождалась грандиозным ослаблением армейской дисциплины, к которому общественно-политические лидеры оказались либо неготовыми, либо слишком робкими для усиления контроля и пытающимися объяснить происходящее туманной фразой «демократизация армии». В течение лета к этому добавилась растущая большевистская агитация за немедленную земельную реформу, заставившая многих солдат-крестьян надеяться на скорейшее перераспределение земли в деревнях. Подобное ожидание привело к резкому снижению интереса простых солдат к участию в военных действиях, усилило их стремление к миру практически на любых условиях и подтолкнуло очень многих из них к фактическому дезертирству, растущему с каждым месяцем.
После некоторых первоначальных разногласий между Советами и Временным правительствами по вопросу о целях войны было найдено соглашение по формуле, призывающей к всеобщему «миру без аннексий и контрибуций», выступающей за скорейшее начало переговоров с другими державами Антанты, но между тем нацеленной на восстановление боеспособности вооруженных сил и, по крайней мере, на номинальное продолжение военных действий. Некоторые члены Временного правительства и наиболее консервативно настроенные лидеры в Петросовете действительно верили, что такая программа осуществима. Не исключено, что этот неоправданный оптимизм во многом был связан с попыткой пробуждения подобной надежды в правительствах других держав Антанты и в Вашингтоне. На самом же деле такая надежда была абсолютно нереальна. Ввиду нерешительного отношения Петроградского совета к дисциплине в армии любая мысль о восстановлении ее боеспособности или даже о прекращении разложения перешла в разряд несбыточных мечтаний. В сложившихся обстоятельствах попытка настроить деморализованные и жаждущие земли войска к новым военным действиям могла привести только к тому, что правительство окажется в оппозиции к подавляющей массе рядового состава, при этом разоблачится реальное отсутствие его авторитета в войсках, что сыграют на руку наиболее беспринципным большевистским агитаторам среди солдатских масс. Усилия, направленные на продолжение войны, могли лишь только увеличить разрыв между Временным правительством и Петроградским советом и поставить наиболее умеренных членов последнего в опасное положение.
