Порой папа вечерами после работы на радость мне клеил гербарий. Нарезал ножницами бумагу-миллиметровку и на эти листки аккуратно приклеивал колоски из разных снопов. Для каких-то своих отчётов, показов и лекций, доказывая генетическую преемственность. И снопы понемногу редели, да и мама порой корила: «Женя, ну сколько ещё я должна подметать этот мусор?» Хотя она всегда помогала ему и красивым почерком подписывала каждый листок гербария: где, когда и как выращен данный колосок. А мне было очень жаль постепенно исчезающих ароматных снопов. Однако осенью, со следующего урожая, папа привозил новые агрономические эксперименты. И снопы опять стояли в тех же углах. И стены нашей барачной квартирки словно бы раздвигались до размеров хлебных полей. И мне, малышке, особенно сладко спалось в аромате зрелых колосьев.

Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например, не читать их.

Рэй Брэдбери

Безопасность государства – это важнее и главнее всего.

Рамзан Кадыров, выступление по радио

Да не оскудеет рука дающего.

Мудрое народное выражение

В 30-е годы XX века на съезде депутатов Сталин сказал: «Жить стало лучше, жить стало веселей». Но позже народ с издёвкой продолжил: «Шея стала тоньше, но зато длинней».

Утром мажу бутерброд, сразу мысль: а как народ?

Л. Филатов

Искусством надо заниматься после тридцати. Только тогда ты можешь хоть что-то в нём понимать.

А. Иванов

В последнем докладе у военных от 19 декабря 2023 года В. В. Путин мудро сказал (после выступления министра Шойгу):

«У вас сегодня всё есть. И Россия ждёт от вас отдачи, верности, подвига…»

Помню, мой Юра как-то в молодости сказал: «Знаешь, Ирок, а ведь мы состаримся, сморщимся. И нам надо сейчас быть готовыми любить друг друга и старичками».

Вот я и люблю. И надеюсь, что это взаимно. А он так и остался молодым, черноволосым, сорокалетним.

Эту фразу знаю уже давно: «Если ты утром проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер».

Священник – это проводник воли Божией, проводник Его благодати к человеку. И посыл человека к Богу. Но если провод оказывается ржавым, то он перегорает, сгорает и вредит прежде всего самому себе. Богу всё явно.

Общежитие учит смирению, многотерпению и послушанию.

На Западе христиане умеют смеяться, но не умеют радоваться. На Востоке христиане не умеют смеяться, но умеют радоваться.

Человек должен приумножить изначально данные ему Богом таланты. Трудами своими в жизни. И в конце Господь спросит, насколько ты дар Его приумножил.

Про этику и эстетику.

Есть два понятия с названиями, имеющими близкое звучание (почти омонимы), но разный смысл. Этика – понятие внутреннее. Эстетика – понятие внешнее.

Например:

• облизывать пальцы – это значит вести себя не по правилам, неэстетично;

• а за глаза кого-то ругать – это вести себя неэтично.

Гармония же возникает, когда оба качества, этика и эстетика, сочетаются в личности со знаком плюс.

Поскреби покрепче любого либерала – и обнаружится обыкновенный фашист.

Главное производство у либералов – производить хорошее впечатление.

Наконец-то у нас в Государственной думе принимают закон о том, что русофобия будет считаться уголовным преступлением. Давно пора было его принять. Мы в России устали от русофобов, скрытых и явных.

Именно они раскачивают страну, а впрочем, такие были и раньше. Например, имя писателя Довлатова. И неслучайно сегодня наши русофобы именно его так раздувают, раскручивают. Лично мне его «изящная русофобия» была видна очень давно. Она на поверхности. Как же изысканно он ненавидел Россию. Его ядовитое слово о ней глотается читателем с особой лёгкостью. Ведь его повесть «Заповедник» (о пушкинском музее в Михайловском), а также иные тексты: о работе в таллинской радиоредакции, о жизни в Ленинграде, о своей собственной семье, жене Тамаре и родившейся дочке, тексты о Санкт-Петербурге – всё это не только грязь, очернение заповедника (сотрудников, экскурсантов и т. д.), но и собственной судьбы, да и глумление над всей русской культурой.

Вся его жизнь замешана на дрожжах русофобии и практически на ней строится. И неудивительно – он эмигрировал в Штаты не моргнув глазом, с лёгкостью Ивана, не помнящего родства, перешагнул, как грязную лужу, Атлантический океан (с берега балтийского на берег нью-йоркский). Бросил семью с трёхлетним ребёнком, написав лишь письмо: «Не обижайся, Тамара. Не такая уж я сволочь… Меня ведь тоже обидело государство – не печатает столько лет…» И там осел в диаспоре таких же, как он, ничтожных беженцев. И оказался «властителем дум» в анклаве подобных ему коллаборантов. И они его, глубокого алкоголика, даже объявили своим кумиром и героем. И более того, выпросили у местных властей назвать один из своих трущобских переулков Нью-Йорка его именем.

Да и у нас в стране книги Довлатова (как и книги заклятых русофобов Д. Быкова-Зильбертруда[4], Сорокина – редкого мастера мата, иноагента Акунина-Чхартишвили[5]) и по сей день продаются коммерсантами в книжных магазинах. И морочат читателям их простодушно-невинные головы.

Так что, как видите, Довлатов с его «заповедниками» не одинок. Для любого здравомыслящего в России это – яркий пример дисгармонии. Изощрённо-лёгкая форма письма и гнуснейшее содержимое.

Достоевский – такая глыба, что я даже подойти боюсь. Но снизу всё вижу. Понимаю и разделяю.

И. Р. 14.12.2023

Блажен иже и скоты милует.

Притчи Соломона, XII, 10

Если есть Бог, то я бессмертен.

Ф. М. Достоевский

О себе я давно поняла, что я оптимист-максималист. Что я в век наших бешеных перестроек – старомодна в своей вечной жажде добра, любви и happy end. И даже мои трагичные вещи (романы, повести, рассказы) с печальным концом всегда оставляют в душе надежду на добрый исход, на свет в конце тоннеля. Думаю, и жизнь моя должна кончиться не гробом, не слезами на тлении, а, как и следует православной, я с улыбкой ступлю на тропу, ведущую к вечной, лучшей жизни, к счастливой встрече с ушедшими ранее. В Боге.

Не знаю, как поступят критики или иные мудрые «веды» (и найдутся ли они для меня вообще), но я смело поставила бы своё творчество (особенно книги последних тридцати лет) как бы особняком, в стороне от общего русла сегодняшней литературы. Куда-то на бережок. Особенно мою «дневниковую прозу». В ней, я думаю, моя живая биография гармонично слилась, переплелась с искусством прозы, с мастерством Слова (документ плюс искусство). И в результате получилось новое (или хорошо забытое старое – с века XIX?) вкусное блюдо.