Сын известного своим знанием античной литературы и права, равно как и своею религиозностью, Аббона Одон (род в 878–879 гг.) начал своё образование под руководством одного священника. Юность он провёл при дворе герцога аквитанского Вильгельма. Но скоро всплыли религиозные влечения, чему способствовала и близость такого религиозного центра, как Тур, где у могилы святого Мартина сам Одон исцелился от мучительных головных болей. Одон стал клириком. Вице-граф Тура Фулькон предоставил ему церковь святого Мартина и около неё келью. Он же доставлял средства к жизни быстро приобретшему известность своею святою жизнью Одону. К новому клирику приходили за советами миряне; попадавшие в Тур магнаты спешили посетить его. Но Одон не ограничивался аскезою и изучением религиозной литературы, ради чего ездил даже в Париж. Он жаждал более полного отречения от мира, замкнувшись в своей келье, стараясь соблюдать устав Бенедикта, подвергая плоть свою изнурительным постам, бодрствуя и борясь с демонами. Понемногу созрело в нём решение сделаться монахом, и в 908 или 909 году он достучался в двери аббатства Бом.
Воспитавший себя на аскетической литературе, изучивший Григория Великого и Августина, Одон со всею энергиею своей натуры выступил, сделавшись аббатом, в защиту своих аскетических идеалов, неустанно стремясь к обновлению жизни своего аббатства, резкими, иногда грубыми проповедями стараясь воздействовать на мир. «О, если бы мог я всех женщин этой области, лежащих в плотских узах, вырвать из этих уз и приобресть для вечного блага!». «Если так велика вина в брачном соитии, что из-за неё одной должно быть наказанным дитя, какова эта вина в прелюбодеянии!». Таковы основные мысли его проповедей. В нападках своих Одон не щадил никого, даже знати, с которою был связан прежнею своею жизнью и новою деятельностью аббата. «Не природа, а честолюбие, – говаривал он, – создаёт мирскую знать». Но это не демократический а религиозный мотив. Грехи человечества чудовищны. Оттого и прекратились на земле чудеса, что люди погрязли в преступлениях. Но близок час, когда станут творить чудеса предтечи антихриста. Надо спасаться, пока ещё не поздно. И с самых первых шагов своих Одон занят не только мыслью о себе, но и мечтою об обновлении Церкви и мира. Надо, говорит он, поднять падающую Церковь. Из неё исчезла прежняя дисциплина. В ней много пресвитеров, предающихся мирским наслаждениям (а что для аскета не «мирское наслаждение»?) и ради них забывающих о Боге. Миряне же своею жизнью и уклонением от налагаемых Церковью наказаний ещё хуже клира. Но главною мыслью этого «могильщика» (так называли Одона за постоянно опущенные в землю глаз) было, конечно, «возрождение» монастырей. До сих пор идея монастырской реформы жила главным образом в среде белого духовенства, из рядов которого вышел сам Одон, и знати, только привлекая к себе на службу отдельных аскетов, как Бенедикта Аньянского. У самих аскетов определённой программы и ясного представления о положении Церкви не было. В связи с этим понятно, какое значение имело появление Одона во главе Клюни, растущего при очевидном сочувствии и помощи знати, поставленного под покровительство Пап, дававшее ему завидную независимость. В 931 году Папа Иоанн XI подтвердил привилегии аббатства. Среди них особенное место принадлежит данному Одону разрешению принимать под свою власть другие монастыри с целью их реформировать и позволению монахам, в случае несогласия их аббата бороться с личною собственностью, пребывать в Клюни вплоть до реформы их собственного монастыря. Папа шёл даже далее этого, освобождая монахов общежитии, не принявших устава (не «regulares»), от повиновения своим аббатам. Подобные же привилегии Одон испросил и для другого своего монастыря Деоль.
Религиозно-аскетические настроения знати нашли теперь желанный выход. Графы Макона и Невера, вице-граф Лиона, королевский дом Бургундии одаряют Клюни землями и передают в руки Одона другие монастыри. Реформируется основанное Хлодвигом аббатство Ромэнмутье, вступающее благодаря этому в тесную связь с Клюни. Вслед за ним при участии того же Одона реформируются и уподобляются Клюни многие монастыри Аквитании и Северной Франции. Посещавший Рим по делам аббатства и из желания приблизиться к «дому апостолов», Одон приобретает некоторое значение и влияние в самой Италии. Деятельность его и его преемников сливается с туземным итальянским течением. Одону содействуют и Папы, и «делающийся покровителем монастырей» Альберих: вновь отстраиваются старые аббатства Рима, заполняясь «уставными монахами» (monachi regulares). Ученик Одона Балдуин становится аббатом монастыря святого Павла в Риме. На Авентине подымается монастырь святой Марии – главная квартира клюнийских аббатов в Риме, реформируется аббатство святого Андрея и так далее. Может быть, не без влияния Одона и во всяком случае в связи с руководимым им движением восстанавливается и расцветает Субиако; делаются попытки обновить падающую Фарфу, позднее перенимающую клюнийские обычаи. Влияние самого Одона, задевая Северную Италию (перешедший в руки клюнийцев павийский монастырь святого Петра), простирается и в Беневентское княжество. Под его руководством само Монте-Кассино «возвращается к правилу уставного ордена».
Когда Одон умер (942 г.), дальнейшие судьбы и значение Клюни уже определились. Клюни стояло под непосредственным покровительством Папы, независимое от местного духовенства, оцененное папством и стремящимися к реформе церковными слоями. Суровый образ жизни нового аббатства: строгость и послушание во внутренней жизни, благотворительность и гостеприимство вовне – обеспечивал ему почти всеобщее сочувствие; даже местные церковные слои иногда относились к нему более чем благожелательно. В то же время стремлению к Клюни соответствовало стремление самого Клюни распространиться и распространить взлелеянную его вторым аббатом реформу монашества. Наметились и пределы влияния – Франция и Италия. Они потом расширились, захватив Германию и Испанию. Но такой быстрый успех нельзя объяснять историею самого Клюни и энергией Одона. Он был возможен только благодаря сильным местным течениям, идущим Клюни навстречу. Мы знаем, что они были в Италии, хотя и принесли свои плоды несколько позже. Но они были и в других местах.
2. Одновременно с деятельностью Одона и вне зависимости от неё замечается религиозный подъём в Нижней Лотарингии. Так же как во Франции и Италии, он носит резко выраженный аскетический характер и так же прежде всего проявляется в среде знати. «Знатнейший сикамбр» Герард покинул блестящее положение при дворе намюрского графа и свой меч ради уединённых молитв и постов в своём поместье Бронь (Brogne). Ранее 923 года здесь возник обогащённый привезёнными Герардом из парижского Сен-Дени реликвиями монастырь. Сам его основатель всё ещё мечтал об одиночестве и потому, передав управление приобретшим известность Бронь приору, добровольно заточил себя в келье около церкви. Но отсюда его извлекла религиозная ревность лотарингского герцога. Помимо собственной воли Герард превратился в реформатора лотарингских и фландрских монастырей, чему энергично содействовали знать и духовенство.
Во взволнованной политической борьбою Верхней Лотарингии вместе с сознанием непрочности земных благ, сознанием, на каждом шагу подтверждаемым действительностью, обнаруживается тяга от мира. Клирики и миряне жадно ищут уединения, духовного мира и блаженства, достигаемого отрицанием себя и созерцанием. Одни скрываются в леса и пустыни; другие бродят с места на место в поисках желанного монастыря; третьи сплачиваются в свободные, быстро распадающиеся, но ещё быстрее возникающие союзы спасающихся или ищущих спасения. Среди многих из этих отвергающих мир в той или иной форме всплывают мысли о реформе монастырей и Церкви.
В Туле архидиакон Эйнольд забыл свои знания и оставил своё имущество, чтобы замкнуться в тесной келье. О нём заботился сам епископ. Эйнольд был не один. Другие предавались ещё более суровой аскезе. Среди них выдвигается Иоанн из Вандьера – прежде принадлежавшей королю виллы, расположенной в тульском и метцском диоцезах. Иоанн учился в Метце и в монастыре святого Михаила на Мозеле, но без особенных, как сознавался потом сам, успехов. Юность его была тяжела: ему пришлось после смерти отца принять на себя заботы о поместье и братьях. Но в то же время Иоанну удалось вступить в близкие отношения с влиятельными духовными и светскими лицами. Эти связи и определили дальнейшую его жизнь. Он возобновил свои занятия под руководством учёного тульского диакона и вместе со своими сёстрами предался одушевленному чтению священных книг. Как аббату-мирянину монастыря святого Петра в Метце, Иоанну пришлось вступить в тесное соприкосновение с духовенством и монашеством. Увлёкшись аскезою, он стал искать соответствующего своему идеалу монастыря. Иоанн посетил Монте-Кассино, Монте-Гаргано и неаполитанское аббатство Спасителя (St. Salvatore). Вернувшись на родину, он испытывал влияния известного уже нам Эйнольда, анахорета Гумберта и, наконец, сам удалился в пустыню. Вскоре мы встречаем его в группе единомышленников, увлечённых его рассказами о монастырях Италии. Не находя себе поддержки в окрестных епископах, они уже думали отправиться в Италию и основать там свой монастырь, как случай отдал им (933 г.) оставленное бежавшими от венгров монахами и растерявшее свои владения аббатство Горцию. Из Горции, первым аббатом которой был Эйнольд, вторым – Иоанн, более строгая монашеская жизнь распространилась и по другим монастырям Верхней Лотарингии.
