– Я похоронила его, – призналась она.

Эллис осторожно коснулся ее руки.

– Расскажешь? – спросил он.

Ей не хотелось – слова могли сломить ее. Но может быть, произнеся правду вслух, она избавится от тяжкого бремени.

– Мы были счастливы, – начала она. Разве не так начинаются обычно истории? – Моя семья – отец, мать, брат и сестра. Некоторое время мы жили хорошо. После того как папа пропал на руднике, дядя переселился к нам, чтобы помогать маме по дому. Мы его недолюбливали, но относились как к родному – он ведь приходился братом нашей маме, и она его любила. А потом на нее напала хворь. Грудная болезнь забралась к ней в грудь да там и осталась. Когда мама умерла, нас оставили на попечении дяди. Он считал нас обузой. Мы старались не досаждать ему.

Ради этого Рин часто уходила из дома: пропадала в лесу, собирая ягоды и желуди, рыла могилы, когда требовалось. Гарет бросил детские игры и вместо матери занялся книгами расходов. Он ведал денежной стороной ремесла погребения мертвых и научился говорить со взрослыми так, что они обращались с ним как с равным. А Кери научилась следить, чтобы на столе всегда была еда. С малых лет она умудрялась готовить ее из самых скудных остатков, сбивала козье молоко, делала сливочное масло и сыр, а ее сладкую выпечку можно было продавать в базарный день.

– Мы справлялись как могли, – продолжала Рин. – Но… несколько месяцев назад дядя вернулся среди ночи из «Рыжей кобылы». Он был пьян и зол оттого, что снова проигрался в карты. О том, что он занял деньги у Эйнона, мы узнали только потом. А тогда он винил в своих долгах нас, заявлял, что, если бы ему не пришлось прозябать в Колбрене, сейчас он бы уже преуспел. Пьяный и злой, он оступился на лестнице и свалился с нее. – Рин до сих пор помнила, как громко хрустнул череп от удара о дерево. – Он ударился головой о дверной косяк и скатился во двор. Пару минут мы стояли молча, смотрели на него и ждали, что он сейчас поднимется и снова закричит на нас, но он оставался неподвижен.

Она взглянула в глаза Эллису в первый раз с тех пор, как начала рассказывать. Его лицо было невозмутимым, он кивнул, словно прося ее продолжать.

– Гарет хотел кому-нибудь рассказать, что случилось, – снова заговорила Рин. – Но в этом случае… меня отправили бы в работный дом и Гарета, наверное, тоже. Что будет с Кери, мы не знали. И когда поняли, что нам предстоит… Я знала, как следовало поступить с трупом, но все равно сделала так, как решила.

Мертвым полагаются почести – наряду со многими другими принципами внушил ей отец. Вот почему он так старательно ухаживал за кладбищем, соблюдал даже самые незначительные ритуалы, передавал секреты ремесла самой старшей из своих детей. Потому что знал: она поймет, зачем все это нужно.

Пока не возникнут затруднения.

– Мы похоронили его в лесу, – продолжала Рин. – В ничем не обозначенной могиле среди деревьев, потому что я не могла подвергать риску свою семью. И я знала – знала, что он может стать домом костей. Но я думала, что даже в этом случае он не покинет лес.

Несмотря на то что Рин никогда не любила дядю, за свой поступок ей было стыдно. Ничего более чудовищного она не совершала никогда в жизни. И вот теперь совершила. Ради близких, ради себя.

Засыпав могилу, они с Гаретом вернулись домой. Выскребли землю из-под ногтей, присыпали кровь во дворе сеном и сказали деревенским, что их дядя уехал в город по делу.

О том, что произошло той ночью, они больше не упоминали.

– И даже не вспоминали – какое-то время, – добавила Рин. – Просто продолжали жить, делая вид, будто дядя уехал. Но две недели назад на окраине леса появился дом костей. Он доковылял до усадьбы Хивела, где мы и уничтожили его. Я помогла отнести кости в кузницу, к горнилу.

Страх завладел ею: если один дом костей сумел выйти из леса… что остановит других? А если магия уже нашла ее дядю и заставила подняться? И он вернется туда, где его сразу узнают? Все поймут, что он умер и оказался похороненным в могиле, затерянной в лесу. Вот тогда-то Рин и начала проводить ночи на кладбище, вооружившись топором.

И ожидая, когда появится чудовище.

Язычок огня в фонаре дрожал, но Рин этого не замечала. Ее взгляд был далеким, голос – обманчиво-ровным. Эллис внимательно слушал, как она изливает душу.

Договорив, она остановила взгляд на мокром камне.

– Извиняться за то, что сделала, я не собираюсь, – сказала она. – Это было ужасно, и я понимаю, что так же ужасна и я сама, но не жалею о случившемся.

Наверное, ему следовало бы испытать отвращение. Или испуг. А Эллису скорее хотелось попасть в эту историю и встать между ее героями – дядей и детьми. Ему никогда не встречались взрослые, которые осыпали бы детей бранью или упреками, как осыпал подопечных дядя. Эллис знал, каково это, когда тебя не замечают или воспринимают как обузу, но это совсем не то, что ненависть со стороны близкого родственника.

– Ты не виновата.

Горькая улыбка тронула ее губы.

– Да? И что же мне теперь, винить во всем дядю?

Эллис объяснил свою мысль:

– Его смерть была случайностью. В жизни случается всякое, в том числе и самое страшное. Твои родители… сочувствую твоей утрате. А дядя – судя по твоим рассказам, он…

– Невелика потеря?

– Я собирался сказать «скотина», – ответил Эллис. У Адерин вырвался краткий смешок. – Ты сделала лучшее, что только могла. Будь я на твоем месте, я поступил бы точно так же.

– Ты сказал бы правду. – Эллис протестующе открыл рот, но она не дала ему перебить. – Ты хороший человек. А я даже не пыталась притворяться хорошей. – Она наклонила голову, прядь волос упала на глаза. – Я похоронила последнего из родных в лесу, в могиле без памятника. Всеми забытого и неоплаканного.

Эллис покачал головой.

– Не последнего, – сказал он. – У тебя еще есть родные брат и сестра.

На это она улыбнулась, но только уголками губ – глаза оставались холодными. Рин похлопала его по руке:

– Спасибо.

Внутри у него что-то дрогнуло. Нечто подобное случалось, когда он ступал на заледеневшую тропу или скользкий камень и вздрагивал от ощущения легкости в животе и предчувствия падения.

Она убрала руку, и он остро осознал эту потерю.

– Спасибо за то, что выслушал, – сказала она. – За… понимание.

– Всегда пожалуйста, – ответил он.

Плечо нестерпимо ныло. Как только Адерин отвернулась, он сунул руку в мешок за новой полоской ивовой коры. Его запасы таяли, и сердце упало при виде того, как мало их осталось. Придется ему быть осторожнее – но потом. А пока ему необходимо испытанное средство, чтобы приглушить боль. Привычная горечь обволокла язык, он с трудом сглотнул.

Коридор, по которому они шли, вдруг расширился, и они очутились в подобии пещеры. Адерин издала тихий возглас, и мгновение спустя Эллис понял, что послужило причиной. Под ногами плескалась вода. Пещера была естественной, с неровными бугрящимися стенами, лишенными той гладкости, которая присуща туннелям, вырытым человеческими руками. Эту пещеру создали время и вода.

Эллис взял в одну руку компас, другую протянул Адерин. Найдя ее пальцы, он осторожно сжал их. Он думал, что она отдернет руку и обожжет его неприязненным взглядом.

Однако Адерин ответила ему пожатием, будто ей, как ему, требовалось за что-то схватиться. За что-нибудь живое. Коза костей вышагивала с благодушием существа, которое не имеет ничего против окружающей обстановки, только изредка останавливалась обнюхать какой-нибудь интересный камень.

Эллис не знал, насколько глубока вода в пещере, лишь надеялся, что не слишком. Они шли вдоль стен, спотыкаясь о сталагмиты и держась друг за друга, чтобы не потерять равновесие. Фонарь мигнул, стоило Эллису в очередной раз запнуться и чуть не повалить Адерин, но к счастью, он вовремя схватился за камень. От ледяной воды его ступни онемели, боль подкрадывалась к коленям и бедрам. Вода была совершенно непрозрачной, и он ловил себя на том, что постоянно посматривает на нее, чтобы убедиться, что там ничего нет.