Возвратившись в «Древо Хитрово», я сразу прошёл на ресепшн, попросил у Эли свою сумку, расстроено сообщив ей, что документы мои не нашлись. Между делом спросил:

– У вас никто из родственников случайно не учился на журфаке МГУ?

– Откуда вы знаете? – удивлённо посмотрела она на меня.

– Начальница, посылая меня сюда в командировку, обмолвилась, что училась в Москве с подружкой из Ульяновска с такой же фамилией, как у вас.

– Моя тётя по отцу закончила МГУ. Но она там же в Москве вышла замуж за иностранца, так что мы видимся нечасто.

– Всё равно удивительное совпадение. Как тесен мир.

– Вы определились с ночлегом? – спросила Эля.

– Пока нет, но выбор невелик: или снять комнату где-то поблизости, или может найдётся всё-таки какой-нибудь вариант здесь в отеле?

– В принципе я могла бы вам найти комнату в городе у своих знакомых, возьмут недорого, – начала она. – Хотите позвоню и узнаю?

Я так намотался за день, что совсем не хотелось тащиться куда-то на ночь глядя. И тут мне пришла в голову хорошая, как мне показалось, мысль:

– Вы утром говорили, что здесь в отеле можно поставить раскладушку. Мы, журналисты – люди, к полевым условиям привычные. В отеле же есть разные подсобные помещения, пункт проката музыкальных инструментов, например. Всё равно он закрыт ночью, а мне перекантоваться ночь-другую вполне хватило бы. Я вам за это немного приплачу. А завтра, глядишь – кто-нибудь съедет, и могут появиться места в номерах. Как вам такая идея?

– Ну, не знаю… – покачала она головой. – Прокат закрывается поздно – после девяти вечера, да и вряд ли они пойдут навстречу – там же материальные ценности. А отель – вы сами видите: битком набит…

– Неужели никак?

Эля прикусила губу, прищурилась и, пристально посмотрев на меня, сказала:

– Есть одна мысль… За пять тысяч я, пожалуй, смогу вас пристроить, но это строго между нами!

– Пять – дорого. Может, за три?

– Ну хорошо, – подумав, ответила она. – Подходите в девять вечера на ресепшн, может быть, решим. Только – никому! Не подведите меня.

– Могила! – кивнул я. – Спасибо заранее. Тогда я опять оставлю сумку здесь, а сам пойду прогуляюсь на банкет – скоротаю время.

Влад Покров предлагал мне встретиться вечером на торжественном приёме по случаю открытия фестиваля. И хотя мне не понравилось его выступление на панельной дискуссии о горизонтах доверия власти и прессы, я всё же пошёл его искать.

К банкету подтянулась вся журналистская тусовка независимо от политических взглядов и жанровых предпочтений – желание выпить и закусить на халяву сближало и объединяло всех. Зал был набит до отказа, спонсоры не поскупились – вино лилось рекой. Музыканты на сцене играли лёгкую музыку, официальные тосты сменялись экспромтами, плавно перетекавшими в шутки и каламбуры.

Сначала журналисты кустились за столами по региональному принципу, потом потихоньку начали брататься с соседями. Тут я встретил и всех своих земляков: и Евгения Витольдовича Тараканова с помощницей, одетой в вечернее платье, и Валентину Ивановну Матрёнову с подружками из районных газет и геями-информационщиками.

Подсчитав, сколько наличных осталось у меня из занятых поутру, я было с претензией посмотрел на Тараканова, но, вспомнив о продемонстрированных мною на панельной дискуссии английских манерах и его недобром взгляде, решил с вопросом о деньгах к нему не обращаться.

Мы быстро выпили несколько тостов и стали обмениваться впечатлениями: кто и кого здесь встретил из давних знакомых, на каких круглых столах побывал, и в котором часу на этот раз набрался Поддонов.

Я поведал Матрёновой о том, как безрезультатно съездил днём на вокзал и в полицию, как до сих пор ещё не определился с ночлегом, но вроде как всё на мази…

– Может, нам порепетировать перед завтрашним выступлением? – неожиданно перебила она меня.

Все уже находились в изрядном подпитии, ребята из информагентств достали из карманов губные гармошки и, дурачась, стали подыгрывать музыкантам из оркестра. У Тараканова текли слюни: за одним из столов в зале выделялась эффектная блондинка, как две капли воды похожая на известную супермодель Наталью Водянову, и он похотливым глазом косил в её сторону. Но «Водянова» была занята – она сопровождала важного брюхастого дядьку в дорогих часах и золотых кольцах чуть ли не на каждом пальце.

И тут Матрёнова сказала:

– Мальчики, а пойдёмте танцевать – какая музыка хорошая играет!

Действительно, со сцены лился шансон «Под небом Парижа». Я насколько мог галантно пригласил на танец саму Валентину Ивановну, геи хороводом закружились с редакторшами районных газет, помощницу Тараканова увлёк на танцпол молодой кавказец с соседнего стола, а сам Тараканов вызвал на танец «Водянову».

Рядом с нами вальсировал и Влад Покров со своей эффектной коллегой и другими не менее колоритными представителями народов Севера. Ликованье и веселье были всеобщими, выплёскиваясь через край. Под чувственный мотив со сцены мы с Валентиной Матрёновой самозабвенно кружились в вальсе.

Sous le ciel de Paris

S'envole une chanson

Elle est née d'aujourd'hui

Dans le cœur d'un garcon,

– пел бархатный баритон, а я, всё теснее прижимаясь к Валентине, жарко переводил в её раскрасневшееся ухо:

Под небом Парижа

взлетает песня

Она родилась сегодня

в сердце мальчишки

Под небом Парижа

прогуливаются влюблённые

Их счастье возникает на мотив

созданный для них.

– А вы озорник, Игорь, – кокетливо отвечала она мне. – Но не забудьте, что и нам с вами придётся завтра петь, а мы ещё не репетировали, – тут же остудила она меня (вот что делают с людьми руководящие должности!).

В этом момент мы буквально столкнулись спинами с Таракановым и «Водяновой». Я обратил внимание на то, что Евгений Витольдович ведёт себя чересчур нескромно: он не просто тесно прижался к красивой блондинке, но и откровенно запускал свою пятерню в её интимные места. «Да, руководящие должности разлагают всех по-разному», – афористично подумал я.

Пока мы вальсировали, мне в голову пришла идея, навеянная Парижем, выпитым вином, а также расчётливым поведением Валентины Ивановны Матрёновой. Раз уж мне намекали на репетиции, то про Париж у меня был вальс и собственного сочинения. И резонно решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, я решительно двинулся на сцену. Попросив у музыкантов микрофон и гитару, я обратился к публике:

– Дамы и господа! От лица нижегородских журналистов приветствую вас на гостеприимной ульяновской земле! И раз уж здесь прозвучала песня про Париж, предлагаю вам продолжить танец под нижегородскую версию парижского вальса – «Рождество в Париже». Она была написана мною под впечатлениями от наплыва в этот город арабских террористов. Прошу вас разбиться на пары, а ответственным работникам засчитать моё выступление как репетицию с оркестром.

Пальцы сразу вспомнили струны, и вальс полился сам собой:

– Когда я в Париже на крышу Собора

Забрался окинуть Парижа просторы,

Услышать, чем дышит, что думает город,

То я не увидел красоты Парижа:

Туман-передвижник и ветер-сквалыжник

Задёрнули штору, дождь лижет булыжник

И статуи лижет.

В Париже на лыжах не ходит никто.

Все только и носят бомбы в метро,

Пьют кофе в бистро, не снимая пальто,

Да греют нутро, попивая «бордо».

У Гранд-Опера́ взрывают с утра

И у «Лафайета» бомбы в пакетах,

У башни Эйфеля дым всю неделю,

А у Нотр-Дам – в основном по средам.

В Париже на лыжах не ходит никто.