– Разумеется.

Но огонь желания в его глазах неумолимо гасил все ее лучшие намерения. Ее соски набухли, затвердели, пульсация между ног усилилась, и Аннабел неожиданно задалась вопросом, так ли уж ее интересуют его прошлые грехи.

Он видел, как драгоценные камешки сосков упираются в тонкую ткань шемизетки, и, хотя не подозревал, что творится с Аннабел, все же было ясно, что она сильно взволнована.

– Естественно, я готов извиниться. Не припоминаю, когда бы еще извинялся так часто перед одним человеком. Так мы снова друзья? – осведомился он с мальчишеской улыбкой и, не дожидаясь ответа – недаром, по его опыту, женщины часто говорили вовсе не то, что думали, – привлек ее к себе. Их тела соприкоснулись: грудь к груди, бедро к бедру, его замшевая куртка и лосины терлись о более легкую ткань шемизетки и чесучовых бриджей. – Ты должна сказать мне, чего хочешь.

Он предлагал ей все!

– Все, что угодно? – прошептала она, словно питала несбыточные ожидания. Впрочем, с Даффом, возможно, так и было.

– Все, что угодно, – подтвердил он.

Ничто не страшило его. И неясно, почему порывы взяли верх над здравым смыслом: то ли благодаря его великодушию, то ли всему виной были ее пробудившиеся желания.

– Тогда я останусь и буду играть, – промурлыкала она, как хорошо обученная одалиска или известная актриса.

Но именно эти зазывные нотки в ее голосе отчего-то не понравились ему.

– Я не собираюсь играть, – холодно и отчетливо произнес он, удивляясь сам себе. С чего это вдруг такая разборчивость?

– Вот как?

Опять перед ним талантливая актриса: широко раскрытые глаза, невинный вид…

– Не нужно этого, – потребовал он, словно имел на нее права.

– Что тебе нужно от меня? – Оттолкнув Даффа, она пожала плечами: – Объясни, потому что я ни в чем уже не уверена. До сих пор передо мной был Дарли, вполне достойный своей репутации уверенного в себе, чувственного, чарующего, обаятельного соблазнителя. И несмотря на все это, – поморщилась Аннабел, – я осталась.

– Я обязан тебе очередным извинением: боюсь, это уже рекорд, – вздохнул Дафф. – Дело в том… – Он поколебался, но все же решил идти до конца. – Я хочу большего, чем простая короткая связь. Не знаю почему. Да это и не важно. Просто хочу, вот и все.

Неясно: либо она слышит вкрадчивую, льстивую ложь, либо ей предлагают честный и долгий союз…

– Ты слишком долго пробыл вдали от света, – бросила она, пытаясь разобраться в происходящем.

– А ты?

– Но я окончательно запуталась. И это при том, что предпочитаю здравый смысл и рассудительность.

– Боюсь, тут я тебе не помощник, – фыркнул он, – но пообещай подумать над этим. Я не предлагаю сегодня же подписать контракт.

– Хорошо, я подумаю. Над тем, какое понятие включают в себя слова «больше, чем простая короткая связь»? – улыбнулась она.

– Мы оба новички во всем, что касается истинной любви, – усмехнулся он.

Она могла бы сказать что-то кокетливое, но почему-то правда казалась более уместной, да и вся ситуация требовала некоей особенной достоверности.

– Сознаюсь… а я не из тех, кто легко сыплет признаниями, что увлечена тобой так, как не была ни одним мужчиной. Ну вот, я все сказала. Теперь можешь бежать.

– Не желаю.

– Но у нас может не быть будущего, – тихо предупредила она: недаром жизнь дала ей подобный урок.

– В последнее время я научился не загадывать наперед, – сухо улыбнулся он.

– В таком случае будем собирать розы, пока есть возможность.

Отдавшись редкому, ничем не омраченному восторгу, словно неожиданно получив разрешение жить свободно и ни на кого не оглядываться, она бросилась к Даффу, обняла за талию и, раскрасневшись от счастья и радости, прильнула что было сил.

Он немедленно оцепенел.

Она тут же разжала руки и отступила.

– Прости, – выдохнула она, багровая от смущения. Как же она ошиблась… столько лет существуя в мире лжи и неискренности…

– Это не имеет ничего общего с тобой, – прошептал он так тихо, что она едва расслышала. – Друг умер на моих руках… обнимая меня… и никак не хотел отпускать.

– О Господи!

Она не знала, что сказать.

Скрестив руки на груди, словно вид ее полуобнаженного торса внезапно показался непристойным, Аннабел наблюдала, как Дафф пытается взять себя в руки.

Тяжелое молчание сгущалось, как грозовая туча.

Взгляд Даффа сделался отсутствующим. Он словно не видел ее.

Второй раз столкнувшись с его болезнью, она стояла, беспомощная и безмолвная, пока он все дальше удалялся от нее в какое-то неведомое место. Тишина была давящей, напряженной, мучительной. Даже солнечное сияние неожиданно померкло, словно небо затянуло облаками.

– Мне нужно идти, – пробормотала она наконец. Ее слова будто привели в действие некий механизм выживания. Дафф мгновенно вышел из своего ступора и тряхнул головой.

– Нет, – коротко бросил он. – Не уходи. Я этого не вынесу. – Снова встряхнувшись, он шумно выдохнул, провел рукой по отросшим волосам и улыбнулся самой заученной и ослепительной из репертуара своих улыбок. – Все в порядке. Прошу прощения. Я испугал тебя?

Она покачала головой, боясь говорить из опасения снова довести его до приступа.

– Прекрасно, – кивнул он, словно не онемел всего секунду назад. – На чем мы остановились?

С этими словами он провел ладонями по ее грудям коротким, безразличным жестом, прежде чем развязать бант на вырезе шемизетки. Словно ничего не произошло. Словно он следовал каким-то собственным планам.

Его сосредоточенность была пугающей или безумно возбуждающей: Аннабел уже ни в чем не была уверена. Но по ее спине шел знакомый озноб, и пока он развязывал голубую шелковую ленту, она неожиданно ощутила безумное нетерпение.

Бант распался, и он быстро, ловко стал расстегивать шемизетку. Всего несколько секунд – и жемчужные пуговицы выскользнули из петель. Дафф быстро снял шемизетку и уронил на пол.

Он по-прежнему был сосредоточен. И возможно, не совсем в себе.

Как и она, если сказать правду. Будь она в своем уме, ни за что не пришла бы сюда сегодня. И уж тем более не осталась бы.

Он раздевал ее молча, быстро, умело, словно что-то его подгоняло. Встав на колени, он снял с нее полуботинки, за которыми последовали шелковые чулки и подвязки. Все еще стоя на коленях, он расстегнул ее бриджи, рывком стащил с бедер, поднял сначала одну ее ногу, потом другую. Бриджи легли на пол, и Аннабел осталась совершенно голой.

Сцена не была предназначена для спектакля.

Потому что диалог не велся.

Но может, они уже наговорились достаточно или сверх меры и давно пора бы начаться главному действию. Стоя обнаженная в спальне Даффа, снова солнечной, теперь, когда все облака улетучились, она наблюдала, как он срывает с себя одежду, и дрожала как лист на ветру. Она, которая никогда не трепетала в присутствии мужчин. Постель не место для истерии или хотя бы сантиментов!

Не будь она захвачена собственным фантастическим, необъяснимым безумием, сумела бы распознать, что ее жизнь необратимо меняется. Что она поддается опасному, всепоглощающему голоду.

Дафф, с другой стороны, был безразличен ко всему, кроме мучительной жажды слияния с этой женщиной, жажды, пульсирующей в его мозгу, ноющем фаллосе и каждом нерве его тела. Секс будет его лекарством от безжалостных воспоминаний, совокупление принесет облегчение его истерзанному уму… И, потеряв голову, он пришпорил себя и понесся к этой заманчивой цели. Он смутно видел большие, нежные груди и стройную фигурку Аннабел, ее раскрасневшиеся щеки и лихорадочный взгляд, пока рвал пуговицы сорочки и швырял на пол одежду. Знал только, что она была забытьём и спасением, способом утолить жажду и получить облегчение. И это было так же реально, как бешеный стук ее сердца. Но более реальной была уверенность, что вскоре он потеряется в ее сладостном распахнутом ему навстречу лоне.

Уже через несколько секунд, подхватив ее на руки, он молча понес ее к постели и опустил на смятые простыни. И глядя на нее, неожиданно застыл снова. Глаза смотрели куда-то вдаль, сильное, мускулистое тело словно превратилось в камень, если не считать подергивания гигантской вздыбленной плоти.