Крошечная и шумная Вивиан Спэр из Нью-Йорка поначалу жутко меня напугала. Я часто задавалась вопросом, как изменилась бы моя жизнь, будь я такой же миниатюрной. По моим наблюдениям, к маленьким женщинам люди относились иначе. Во мне же было добрых шесть футов, и меня то спрашивали, не играю ли я в баскетбол, – нет, блин! – то охали: «Ну какая же ты высокая!» – будто я сама этого не замечала.

Длинные рыжеватые волосы Вивиан Спэр были рассыпаны по плечам, помада цвета фуксии ярким пятном розовела в сумраке бара. Бретельки черного платья постоянно сползали, обнажая бледные, усыпанные веснушками плечи. Говорила они низким, хриплым, как у джазовой певицы, голосом, в котором отчетливо слышался нью-йоркский акцент. Смеясь, негромко фыркала, что только придавало ей очарования. И не подумаешь, что такая девушка способна часами молча просиживать за компьютером.

Кроме нас с Вивиан, девушек на курсе больше не оказалось. Одни парни. Трое возраста от двадцати до тридцати и один – за сорок. Уилсон Барбоса, Дэвид Эйзенштат, Роан Бакши и Сэм Фицпатрик. Сорокадвухлетний Сэм был женат. Остальные, включая Вивиан, совершенно свободны.

Писатели всегда представлялись мне странными и угрюмым типами, однако все однокурсники оказались куда общительней меня и отлично поладили. Роан немного напоминал популярного мальчика из старших классов. В смысле, не мажора какого-нибудь, а приветливого, общительного, уверенного в себе, но не высокомерного парня, которого все любят. В тот вечер он был в бейсболке «Чикаго Буллз» и футболке с рисунком в виде подписей разных людей. В ухе поблескивала серьга с маленьким бриллиантом. Когда к столу подходил очередной наш однокурсник, он тепло обнимал его и говорил: «Вот и ты!» – будто именно его и ждал.

Уилсон вел себя скромнее, однако будто создавал вокруг себя гравитационное поле – так и тянуло подсесть к нему поближе. Невысокий, худощавый, с добрыми темно-медовыми глазами и черными кудрями, смеялся он громче и охотнее, чем говорил, а стоило ему расхохотаться над чьей-нибудь шуткой, как я понимала, что тоже смеюсь. От улыбки на щеках у него проступали ямочки-полумесяцы.

Сэм единственный из нас до поступления в универ успел построить полноценную карьеру. Чтобы приехать на учебу, ему пришлось уйти из бухгалтерской фирмы. Бухгалтерской, надо же! Он больше всех был похож на местного – ширококостный, белокожий, светловолосый. И в отличие от других парней Сэм вел себя вежливо и по-джентльменски. Особенно с Вивиан. Заметив, что ей не хватило места, уступил свой стул, смущенно покосился на нее, когда Роан отпустил грубую шутку. По ряду причин я сочла его поведение оскорбительным.

Уилсон предложил каждому назвать своего любимого писателя. Бо́льшую часть перечисленных моими однокурсниками авторов я не читала, но все равно энергично кивала, сама же сказала, что обожаю Элис Манро, хотя прочла у нее всего два рассказа.

– Она классная, – кивнула Вивиан. – Люблю у нее «Жизнь девочек и женщин».

Вивиан уже успела опубликовать несколько рассказов в небольших литературных журналах, а сейчас работала над романом.

– Там пока конь не валялся, – отмахивалась она в ответ на расспросы.

Другие ребята, как оказалось, либо тоже вовсю писали романы, либо вот-вот собирались начать.

Не знаю даже, что было хуже: наблюдать, как парни глазеют на Вивиан, или глазеть на нее самой. Она обладала всем, чего не хватало мне. Осушив стакан, я обернулась к Дэвиду Эйзенштату и спросила, откуда он родом. Каштановое гнездо на голове, очки, рубашка с длинным рукавом, несмотря на августовскую жару. Плюс привычка теребить пальцами растущие на лице волоски. Любимые писатели – Филип Рот, Владимир Набоков и Дэвид Фостер Уоллес.

– Коннектикут. А ты? – спросил Дэвид.

– Я из Массачусетса. Впервые на Среднем Западе.

Дэвид вежливо кивнул и снова обернулся к Вивиан, которая как раз рассказывала, как ходила на творческий семинар к Зэди Смит. Ясное дело, слушать ее было интереснее, чем обсуждать со мной, кто откуда родом. Я старалась внимать Вивиан так же увлеченно, как другие, но постоянно отвлекалась.

В то время я еще активно общалась с Робби. Не знаю, можно ли было назвать его моим парнем, но лет с семнадцати я регулярно ночевала у него по выходным, а иногда и в будни. Робби несколько раз признавался мне в любви, и я всегда отвечала, что тоже его люблю – по большей части потому, что не хотела терять возможность оставаться у него на ночь. Мне нравилось заниматься с ним сексом, вместе есть хлопья, смотреть телевизор, пока не вырубимся. Но я хотела большего.

Мы с Робби дружили с детского сада, я нравилась ему всегда, даже в уродливый подростковый период – время очков, брекетов и прыщей. Очки я ношу по-прежнему, и прыщи у меня тоже периодически появляются, но в целом можно сказать, что юношескую неприглядность я переросла.

Робби был милым крупным парнем, этаким дровосеком. Ростом с меня, или, может, чуть пониже, смотря как встать. А еще он, единственный во всем мире, не считая родственников, меня любил. И все же книжек он не читал, а значит, интересы у нас абсолютно не совпадали. Конечно, я не мечтала встретить полную свою копию, но, случалось, я рассказывала Робби о каких-нибудь своих наблюдениях, а он просто кивал или разводил руками, не задавая вопросов и не пытаясь поддержать тему. Нет, мы разговаривали. Постоянно разговаривали. Но я все ждала, когда же он скажет что-то такое, что меня поразит. Или заглянет в глаза и спросит: «Почему?» – искренне желая услышать ответ.

Вечером первого дня в Мэдисон я вернулась в свою новую, практически пустую квартиру в Норрис-корт и позвонила Робби.

– Как все прошло?

Он втянул ртом воздух, и я представила, как он сидит на краю кровати и курит косяк. Одет, должно быть, в пижамные штаны, курчавые волосы спутаны, глаза полузакрыты.

– Я чувствовала себя идиоткой.

– Ты не идиотка, – возразил он.

А мне хотелось, чтобы он спросил, почему так вышло.

– Они все пишут романы. И обсуждают писателей, которых мне бы стоило прочитать давным-давно.

– Не переживай. Ты самая умная из всех, кого я знаю, – заверил Робби.

Я разревелась. Вдруг я отчетливо поняла, что хоть и люблю его, вынуждена буду с ним порвать.

– Робби.

– Лея, – по голосу слышно было, что он улыбается.

– Почему я вообще тебе нравлюсь?

– Ты что, плачешь?

– Ну, так…

– Ты мне нравишься из-за своих лейских штучек. – Я знала, что перечислять их он не станет – не тот человек. – Все в порядке?

– Мне так одиноко тут, в Висконсине.

– Оглянуться не успеешь, как у тебя уже будет уйма друзей.

– А тебе не одиноко? – спросила я.

– У меня все нормально. Но я скучаю по тебе. Очень!

Потом он стал рассказывать про какую-то телепередачу, а я полезла изучать Фейсбук Вивиан Спэр.

На первый семинар тексты для обсуждения представили Вивиан и Дэвид. Вивиан – первые тридцать страниц своего будущего романа, а Дэвид – рассказ. Отрывок из книги Вивиан я прочла первым. Оказалось, это история про немолодую женщину с Манхэттена, которая заводит роман со своим стоматологом. Читалась вещь легко, и в конце мне стало интересно, что будет дальше. Вивиан отлично видела людей. Умела ухватить самую суть. Мне даже любопытно стало, что она думает обо мне.

С рассказом Дэвида дело обстояло сложнее. Каждое предложение само по себе было классное, пейзажи тоже отличные. Но я абсолютно не поняла, о чем в этой истории речь. Возможно, о мужчине, который отправляется в путешествие, надеясь в процессе примириться со своей нетрадиционной ориентацией. Но может, и нет. Еще в рассказе была постельная сцена, в которой ни разу не упоминалась хоть какая-нибудь часть тела. Я прочла текст трижды и с каждым разом понимала все меньше.

– Эта история разбила мне сердце, – сказал Роан, когда началось обсуждение.

– А по-моему, концовка весьма жизнеутверждающая, – возразил Уилсон. – Я про эпизод, где герой идет в закусочную, а потом просто сидит несколько часов в своей машине на парковке.