Я села на него верхом.
– Хочешь заняться сексом?
– А ты?
Я кивнула.
– Я тоже.
Он потянулся к тумбочке и достал из ящика презервативы.
Несколько секунд мы не двигались, просто смотрели друг на друга, тяжело дыша. Питер, закрыв глаза, взял меня за бедра, я даже не ожидала, что будет так приятно. Наклонившись, я стала целовать его ухо, шею, другое ухо.
Он притянул меня ближе, потом аккуратно перевернул и оказался сверху.
– Все хорошо?
Я обвила его ногами и прижалась теснее.
– Говори, как тебе нравится. – Он чуть отстранился, будто пытаясь высвободиться, только очень мягко.
– Вот так очень хорошо, – прошептала я.
Иногда, занимаясь сексом, я боялась случайно сделать что-нибудь ужасное – назвать парня чужим именем, попросить о чем-то диком, признаться ему в самом большом своем страхе. С Питером же я только боялась пробормотать: «Я люблю тебя». А потому закрыла глаза и прикусила язык.
После я взяла сумочку и пошла в ванную. Вытащила телефон и остолбенела. На экране сплошь «Чарли, Чарли, Чарли». Пропущенные звонки, шесть сообщений и еще одно голосовое.
Я начала читать:
Привет! Я встречаюсь в городе с Максом могу потом заскочить посмотрим ту передачу про полигамию и розы которую ты так любишь.
Я звонил а ты не берешь трубку. Перезвони как сможешь хорошо? Я скоро уже поеду.
Что-то случилось? Почему ты не отвечаешь на звонки и сообщения? Я чем-то невольно тебя обидел?
Слушай я пошутил насчет Холостяка можем его не смотреть мне просто хочется увидеть твою милую улыбку.
Что-то мне все это не нравится моя интуиция обычно про такое не врет и все же я очень очень надеюсь что она ошибается пожалуйста перезвони или напиши чтоб я знал что тебя не взял в заложники этот мерзкий Дэвид Эйнштейн или как там зовут того парня с твоего семинара который точно однажды окажется в выпуске криминальных новостей?
Ладно Лея думаю я тебя понял. Хорошего вечера. Постараюсь не гадать где ты сейчас а просто лечь спать.
Сообщения меня буквально перевернули. Выдернули из квартиры Питера и забросили в загадочный Чарлиленд. Я начала было набирать ответ, потом остановилась. Не стоило сейчас ему писать. Было два часа ночи. Я отключила телефон, спустила воду в унитазе и встала.
Вернулась в комнату и забралась Питеру под бок.
– У тебя ноги окоченели, – заметил он, когда мы отыскали друг друга в темноте.
– Они у меня вечно мерзнут.
– Дать носки?
– Да нет, не надо. Погреюсь о твои, – я просунула ступни ему между лодыжек.
– Господи, – охнул он и рассмеялся. – У тебя что, проблемы с кровообращением? – Потом поймал под одеялом мою ступню и нежно сжал ее в ладонях. – Так какую книгу посоветуешь мне на праздники? Я вообще-то не очень много читаю.
– Тебе рассказы или роман? – уточнила я.
– Давай рассказы.
– Прочти сборник Беа Леонард. Она ведет у нас семинар в этом семестре, я только из-за нее и подала сюда документы. Рассказы у нее очень смешные и в то же время мрачные.
Питер развернулся лицом ко мне, все так же сжимая мою ступню в ладонях.
– Ладно. Поверю тебе на слово.
Снег шел всю ночь, и утром за окном было белым-бело. Мы проспали всего пару часов, но, проснувшись, я так и кипела энергией. Питеру скоро нужно было уезжать в аэропорт. Я перевернулась на бок и обнаружила, что он уже сидит в толстовке на краю кровати.
– Доброе утро, Лея!
– Доброе утро!
Пока я одевалась, он заправил постель.
– Хочешь кофе? – Он тронул мое запястье.
– Нет, спасибо.
Мы вышли к машине, я села вперед и стала смотреть, как он счищает снег с лобового стекла. Питер был в черной лыжной куртке, бордовой шапочке, а перчатки не надел и шарф на шею не повязал. Такое серьезное лицо… Интересно, о чем он думает? Может, о предстоящей поездке домой или о матери? Или о прошлой ночи? Или о своей бывшей? А может, он просто замерз и хочет поскорее очистить стекло.
Наконец, забравшись на водительское сиденье, он сказал:
– Черт, печку забыл включить. Прости.
– Все нормально.
Уже у самого дома я спросила:
– Хочешь, дам тебе ту книгу?
– Конечно, буду рад.
Я сбегала в квартиру за книгой и вернулась в машину.
– Она мне дорога, так что верни, пожалуйста. Но страницы можешь загибать, я на такое внимания не обращаю.
Питер пробежал глазами аннотацию.
– Не терпится прочесть. Не волнуйся, я аккуратно. – Он поднял на меня свои печальные глаза. – Ну что, до декабря?
– До декабря, – кивнула я. – Хороших праздников.
Мы быстро поцеловались в губы.
До моего отъезда оставалось еще три дня. Сокурсники уже отправились по домам. Я боялась включать телефон – а вдруг там опять миллион сообщений от Чарли? Но в итоге оказалось, что за все утро написал мне только папа:
С нетерпением ждем тебя на индейку. Ты в среду прилетаешь? Во сколько рейс?
Я лежала и пыталась читать, но никак не могла сосредоточиться. Досмотрела тот выпуск «Холостяка», что мы начинали с Чарли. А потом меня одолели мысли. Я, должно быть, просто ужасно с ним поступила. Вон как сама мучилась от ревности, увидев в Фейсбуке его фото с бывшей. А ведь это снимки столетней давности. У меня аж голова закружилась, а каково бы мне было узнать, что он встречается с кем-то еще? Как больно, как унизительно!
Я снова нашла те фотографии, словно желая доказать себе, что ревность – чувство сильное и мучительное. И, разглядывая их, поняла кое-что. Чарли на этих снимках вовсе не был похож на психа, способного строчить километровые сообщения. Нет, он был точь-в-точь как парень, с которым я сидела в «Усталом путнике», парень в очках и разноцветной флисовой толстовке, который вез меня домой ясным октябрьским утром. Я отлично помнила, как меня тогда к нему тянуло.
Понять, что я нравлюсь Питеру, можно было лишь по мимолетным улыбкам. Они словно на миг приоткрывали окошко в его душу. Возможно, однажды он меня и полюбит. А возможно, это просто такая попытка заткнуть мной пустоту в его сердце.
Зато Чарли весь нараспашку. Такой же ранимый, как и я.
Не давая себе шанса передумать, я написала ему:
Ты прав. Я встречалась с другим парнем. Мне очень стыдно, что я солгала.
Через пару минут он ответил:
Я понял. Слушай на данном этапе жизни (и реабилитации) я не могу позволить, чтобы ко мне так относились. Удачи тебе, береги себя, солнышко.
Я тут же взбесилась и настрочила ответ:
Кстати не стоило обрывать мне телефон и написывать полночи. А также называть «солнышко».
В моем «солнышко» вовсе не было пассивной агрессии. Я это любя сказал. Будь мы дольше знакомы, ты бы знала, что я всех называю ласковыми прозвищами: солнышко, зайчик, милая, ангелочек (насчет последнего шучу, так Пол называет мою мать, меня от этого тошнит), но в наши дни такое, наверно, звучит свысока и по-сексистски, так что прости, если обидел. Просто ты, Лея, классная, и мне грустно, что у нас не вышло. Очень грустно.
Сообщение меня смутило. Я не могла понять, что происходит. Злится он или нет? А может, голову мне морочит? Что мне делать, стереть его номер и спрятать телефон? Или ответить? Я закрыла глаза, потом открыла снова.
Мне тоже грустно. Мы были знакомы всего ничего, а ощущение, будто знали друг друга очень давно.
До свидания, Чарли.
Потом я расплакалась. Перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Хорошо, что все знакомые уже разъехались на каникулы. Лучше уж рыдать в одиночестве, чем пытаться объяснить, отчего меня так расстроило расставание с парнем, которое не должно было ничего значить. Двадцать минут спустя телефон снова зажужжал. Я уже не плакала, просто таращилась в стену.