— Ты ведь тоже слышала историю, как женщина от драконьего мужа зачинает, но не дитя у нее растет в утробе, а яйцо? И как оно потом разрывает ее на части, когда не может выхода найти. Правда это? Сильтан рассказывал…

— Все, что тебе говорит Сильтан, запиши на деревянной дощечке и брось ее в камин. Вот что от этой дощечки останется — ровно столько же в словах Сильтана правды, — закатила глаза я и содрогнулась, вспомнив, как он поведал мне ту же самую байку прямо за трапезным столом в Сердце. Возможно, отправлять туда Маттиолу было не такой уж хорошей идеей.

— Славно, — вздохнула Матти. — Значит, то не Волчьей Госпожи дар. Может, просто совпадение…

— В каком смысле? — нахмурилась я, но Матти только покачала головой и швырнула метелку в кадку с застоявшейся водой.

— Ступай в чертоги, госпожа, отдохни после ягодного сбора перед встречей с ярлами. Пусть сегодня будет победный пир, торжественный, не как второй сейм, а как второе Вознесение. Мед должен литься рекой, барды петь до рассвета, а ты танцевать и радоваться, слышишь? Ты истинная королева Круга. Так пусть весь Круг об этом и услышит, вспомнит.

Матти улыбнулась мне с сестринской гордостью, которую мне было так тяжело принять, глядя на то, какой ее сделало мое правление. Но я улыбнулась в ответ, поклонилась низко-низко, как если бы она тоже была королевой, и двинулась наверх, решив не настаивать, чтобы Матти присоединилась ко мне. Пока что ей нечего было праздновать — только оплакивать.

— Спасибо, — сказала Маттиола напоследок, когда я почти скрылась в каменном туннеле, откуда из стен на меня смотрели пустые глазницы черепов. — Его погребальный драккар полыхал высоко и ярко, точно звезда упала с неба и приземлилась на воду. Будто он и впрямь герой.

Я ничего не ответила, не сумев проглотить тот горький ком из слез, что поднялся к горлу. Ллеу не прослыл берсерком, чтобы быть похороненным в склепе, ближе к Заступнику и медвежьему логову. Он не был и поэтом, чтобы развеяться по ветру, и не был земледельцем, чтобы удобрить собою землю. Ллеу мог бы покоиться в таком же бархатном мешочке, какие раскладывала Матти по столу, и принести силу в один из будущих ее ритуалов, но мы обе не были уверены, что Волчья Госпожа примет его после того, как он отвернулся от нее. Но его могли принять в Тир-на-Ног, ибо он спас ту, в ком текла кровь его жителей. Понадеяться на это и отправить тело Ллеу вплавь по Тихой реке, впадающей в Изумрудное море, как отправляли лишь королей и высокородных господ, было меньшим, чем я могла ему отплатить.

Самой же Маттиоле я решила отплатить тем, что отныне буду исполнять любую ее волю. Потому я повелела открыть все бочки с медом, которые привезли из Столицы на груженых телегах, и пригласила самых умелых бардов, встреченных мною на ярмарке в Эсбат, чтобы действительно праздновать, танцевать и веселиться. А еще, повстречав Вельгара по пути в Медовый зал после купания и долгих переодеваний, я попросила его никогда не возвращать Маттиолу в Столицу и сделать все для того, чтобы она возвращаться и не захотела.

— Ого! А я думал, она теперь только сырое мясо ест, — ахнул Сильтан, перегнувшись ко мне через серебряные блюда, когда проходил мимо господского стола и увидел меня с куском тыквенного пирога в руке. Я схватилась за пирог сразу же, как минула официальная часть сейма, полная клятв и даров. — Больше не бери в рот всякую гадость, госпожа, — напутствовал Сильтан. — И эту тоже, если еще не поздно, хе-хе.

Он обвел многозначительным взглядом Соляриса, неизменно бдящего возле моего плеча. Тот тактично сделал вид, что не расслышал, но стоило Сильтану отвернуться, как ему в затылок прилетела ложка. Невозмутимо пожав плечами на мое неодобрительное «Сол!», он снова осмотрел гудящий Медовый зал и, убедившись, что никто не намеревается затевать очередное восстание, вдруг отодвинул стул и сел рядом. Кажется, впервые.

Сколько бы пиров мы ни провели, сколько бы раз я ни ставила для него чистую тарелку по правую от себя руку и сколько бы ни берегла для него это почетное место, Сол ни разу не занимал его прежде. Оттого я даже оцепенела, перестав жевать. Оцепенел и Сол. Привыкший быть королевским зверем, но не гостем и уж точно не господином, делящим стол с королевой и советниками по бокам, он уставился на блюда с потерянным, почти испуганным видом, будто не знал, что нужно с ними делать. Спешно проглотив пирог, я от радости сама положила ему макрель с козьим сыром и скиром, не дожидаясь слуг, и пододвинула свой кубок с медовухой, настоянной на облепихе и летних травах. Солярис отпил молча и так же молча принялся есть. Спустя несколько глотков и кусочков сыра плечи его опустились, расслабились. А рука осталась лежать поверх моей, когда мы одновременно взялись за ножку драгоценного кубка. Так и пили из него по очереди. Не имея возможности быть со мной на людях ближе, чем это, Солярис каждый раз прикладывался к кубку лишь там, где на кайме оставался блестящий отпечаток моих губ.

— Хочешь что-то сказать, Гвидион? — спросил Солярис, не поворачивая головы, и я скосила глаза вбок, чтобы увидеть лицо Гвидиона в этот момент.

Сидя по другую от меня руку, все это время он смотрел на нас чаще, чем в собственную тарелку, а когда заметил наши с Солом переплетенные пальцы в довесок к одному кубку, — в эпоху моего деда так распивали мед лишь супруги — не сдержался. Развернулся всем корпусом, открыл рот и… закрыл его обратно. Очевидно, вовремя вспомнил, чем закончилась его прошлая попытка.

— Драгоценная госпожа, я ни в коем случае не ставлю под сомнение вашу силу и благоразумие, но учитывая, сколько раз вы уже оказывались на волосок от смерти… Не впору ли задуматься о будущем не только Круга, но и своего сверкающего рода? Ярл Дайре из Дану в самом расцвете сил, хорош собой и как раз драконицей воспитан… — начал Гвидион однажды за столом, едва я вернулась с Керидвена. Дайре тогда тоже прибыл с донесением о победе над Немайном — как всегда быстрее, чем любая конница, и, конечно же, в доспехах, подозрительно похожих на драконью чешую. Измотанная битвами, я лишь вяло отмахнулась от них двоих рукой. Дайре же, услыхав, о чем речь идет, перестал жевать дареного гуся и так скоробился, что вино потекло у него изо рта.

— Тебе саму королеву сватают, а ты морду кривишь? — прошипел ему Солярис из-под прижатого к подбородку кулака, на что Дайре удивился пуще прежнего.

— Так разве не твоя королева-то?

— Моя, — ответил Солярис сухо. — Но еще раз посмеешь скорчиться — убью. И если согласишься, тоже убью.

После этого Солярис невзначай предложил Гвидиону прогуляться, и с тех пор тот больше ни разу не заговаривал со мной о «сохранении сверкающего рода». Не нашел смелости заговорить и сейчас. Только сглотнул, пронзенный блеском желтых глаз, и отвернулся назад к своей тарелке.

— Я хотел сказать, что сейм проходит просто замечательно, госпожа! — проблеял он, берясь за кубок, и я сдержанно кивнула, скрывая вздох облегчения, наступившего сразу от множества вещей.

Гвидион был прав: прошло уже несколько часов с начала пира, а никто до сих пор не бросил мне вызов и не прислал ни одного оскорбительного письма. Девять столов Медового зала были заняты от края до края. Четыре из них, не считая Дейрдре, занимали люди, а три — драконы. И те, и другие смеялись, пили и ели, как полагается. Даже если у кого-то и оставалось желание роптать на меня, после всех слухов и тысячи керидвенских саванов, разошедшихся по Кругу, ни у кого больше не находилось на это смелости. Даже ярл Тиви из Талиесина и ярл Клемент из Медб вели себя смирно, усыпав по приезде мой помост таким количеством шелка и кожаных изделий, что хватило бы одеть целую армию — то была не дань и не повинность, но искупление. Я могла только гадать, что заставило их прибыть на сейм засветло и умолять меня позволить им стать частью Круга обратно: страх перед драконами, что отныне не сводили глаз с их земель, оставшись в числе моих хирдов, или же гейс, который они нарушили. Тот наверняка вернул свою силу, когда я вернула себе душу. Возможно, именно поэтому оба ярла и выглядели такими измученными, что даже не осилили ни одного бочонка с пивом, и беспрекословно испили из круговой чаши вместе с драконами, пущенной по Медовому залу одним из них.