Валентина родилась в Оренбурге-Чкаловске. Ее отец Иван Степанович работал поваром в санатории «Красная Поляна», а мать Варвара Семеновна вела домашнее хозяйство. Семья Горячевых была большой – сами двое да шестеро детей, три мальчика и три девочки, Валентина была самой младшей. Уже после знакомства с Юрием и не без его влияния она поступила в медицинское училище, где училась на фельдшера. «Многое нас связывало с Валей, – пишет Гагарин. – И любовь к книгам, и страсть к конькам, и увлечение театром. Бывало, как только получу увольнительную, сразу же бегу к Горячевым на улицу Чичерина, да еще частенько не один, а с товарищами. А там нас уже ждут. Как в родном доме, чувствовал я себя в Валиной семье. Иван Степанович был большой мастер кулинарии, но особенно удавались ему беляши – любимое кушанье уральских казаков. Ели мы их с огромным аппетитом. В училище хоть и кормили хорошо, но беляшей не готовили».
Писать воспоминания – это тоже искусство, ведь рассказать о своей жизни можно по-разному. Воспоминания Юрия Алексеевича Гагарина отличаются живостью слога и вниманием к деталям. Вот прочитаешь про беляши и сразу же представляешь гостеприимный дом Горячевых. Этот дом номер тридцать пять по улице Чичерина сохранился до наших дней. Там сейчас Мемориальный музей-квартира Юрия и Валентины Гагариных. На втором этаже воссоздана обстановка советской коммунальной квартиры, в которой семья Горячевых занимала одну комнату. Также на втором этаже есть зрительный зал, в котором можно посмотреть фильмы на космическую тематику. Первый этаж посвящен космонавтам, учившимся в Оренбургском авиационном училище. Главным экспонатом здесь является тренировочный скафандр Юрия Гагарина, в котором он готовился к своему второму, несостоявшемуся, космическому полету.
«Дружба наша с Валей все время крепла и постепенно перешла в любовь, – пишет Гагарин. – В день моего рождения она подарила мне две свои фотографии. На одной из них она снята в белом медицинском халате, а на другой – в нарядном платье. На обороте этой фотографии Валя почерком, очень похожим на мой, написала: “Юра, помни, что кузнецы нашего счастья – это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы. Помни, что ожидание – это большое искусство. Храни это чувство для самой счастливой минуты. 9 марта 1957 года. Валя”».
Гагарин не случайно отметил сходство почерков – это явный намек на сходство характеров, сходство мышления, родство душ. Но к чему относятся слова «Перед судьбой не склоняй головы»? Что произошло в начале 1957 года? Об этом Валентина Гагарина рассказывает в своих воспоминаниях «Каждый год 12 апреля»: «Среди наших семейных реликвий есть альбом для фотографий, который я подарила когда-то Юре. Многие журналисты цитировали слова, написанные на его обложке. Слова о том, что кузнецы своего счастья мы сами и что перед судьбою не надо склонять головы. Только почти никто не объяснил, почему появилась такая надпись. В училище стали поговаривать о продлении срока учебы еще на год, – Юра ходил хмурый. Для него этот год значил очень много. Родителям его жилось тяжело, они едва сводили концы с концами. Но чем им мог помочь Юра, получавший копеечную курсантскую стипендию? Лучше бы, говорил он, после техникума вернуться к родителям в Гжатск, работать там по специальности. Юру утешали товарищи. Юру утешала и я. Мы убеждали его, что время учебы пролетит быстро, а там он станет офицером и тогда сможет помогать родителям. Убедили мы его с трудом. Юра очень хотел стать летчиком, но ради близких ему людей он готов был пожертвовать даже любимым делом».
Валентина хорошо понимала Юрия. В частности, она понимала, что в авиацию его привела мечта, а с ней очень сложно расставаться, да и порой расставание с мечтой может сломать человеку жизнь.
У читателей могут возникнуть два вопроса. Первый – почему Алексей Иванович и Анна Тимофеевна Гагарины едва сводили концы с концами? Ведь Алексей Иванович работал, а те, кто работать не мог, должны были получать пенсию. Второй вопрос – разве кроме Юрия им некому было помочь? Детей-то было четверо.
Начнем с пенсий, которые в то время были далеко не такими, как сейчас. На среднюю пенсию прожить было практически невозможно, требовался какой-то дополнительный доход или помощь со стороны. Заработки плотника были невелики, кроме того, состояние здоровья не позволяло Алексею Ивановичу работать в полную силу. Не следует забывать и о том, что Гагарины жили в собственном доме, который Алексей Иванович перевез в Гжатск из Клушино. А содержание собственного дома обходится недешево – то крыша течет, то крыльцо ремонта требует, то еще что-то чинить нужно.
Небольшими были заработки и у старшего брата Юрия Валентина, который то плотничал, то шоферил, а после стал слесарем. И на эти заработки ему приходилось содержать свою семью, в которой росло трое дочерей. Сестра Зоя работала медсестрой и растила дочь. Быть медицинским работником считалось престижно, но получали медсестры немного, так что вряд ли Зоя могла существенно помогать родителям. Если кто-то сейчас подумал: «Знаем-знаем мы этих медсестер, им за каждый укол, за каждую перевязку небось в карман деньги совали», то он сильно ошибся. Вымогательство денег у пациентов получило распространение в «перестроечный» период восьмидесятых годов, когда все в стране пошло наперекосяк, а в пятидесятые годы ничего подобного и в помине не было, ну разве что плитку шоколада на 8 марта кто-то подарить мог. Младший брат Юрия Борис учился в институте на инженера-радиотехника и пока еще не имел возможности помогать родителям.
У литейщиков же заработки были хорошими, под стать их нелегкому труду, так что, работая техником-технологом или мастером производственного обучения, Юрий мог бы полноценно помогать родителям даже при наличии собственной семьи. Что же касается денежного довольствия офицеров, то они получали два оклада, один по воинскому званию, а другой – по воинской должности, плюс надбавку за выслугу лет. Кроме того, существовали надбавки за несение службы в районах с тяжелыми климатическими условиями. Два оклада вместе с надбавками составляли внушительную сумму, а расходы на себя у офицеров были небольшими – форму им выдавали бесплатно, а к денежному довольствию ежемесячно прилагался продовольственный паек.
«Не раз наблюдал я у людей пожилых привычку аккуратно хранить всякого рода бумажки, имеющие значение документов: налоговые квитанции, извещения, жировки… – пишет в воспоминаниях о брате Валентин Гагарин. – Благодаря этой вот привычке отца и остались от тех лет бланки переводов на двести – двести пятьдесят, на пятьсот рублей. Сколотые металлической скрепкой, пожелтевшие шершавые листки хранят Юрин почерк, два адреса хранят: Гжатск Смоленской области, и обратный – номер воинской части. Я смотрю на бланки и думаю: почерк с годами у Юры мало менялся… только буквы с годами стали строже, уверенней, взрослее, что ли? Почерк мало менялся, а душа и вовсе оставалась прежней – не черствела, не грубела. Забыть о помощи родителям – так он думал сам – он просто-напросто не имел права. Перебираю бланки: январь, февраль, март, апрель… Юра не пропустил ни одного месяца…»
Как окончивший училище по первому разряду, то есть – с отличием, Юрий Гагарин имел право выбора места дальнейшей службы. Он мог выбрать службу в благоустроенном гарнизоне где-нибудь на юге страны, или мог остаться и в родном училище в качестве летчика-инструктора. Предложение инструкторской должности – очень важный штрих к биографии нашего героя, показывающий, что он сумел достичь высокого летного мастерства. Пусть не все поначалу ладилось, но, как известно, путь к звездам лежит через тернии – теперь Юрий Гагарин мог учить других управлению реактивным самолетом. Правильно говорят, что гениальность и профессионализм это десять процентов природных качеств и девяносто процентов труда.
«Командование училища не отпускало меня, оставляя на должности летчика-инструктора, – писал в воспоминаниях Гагарин. – “Ну куда ты поедешь, – говорили мне в штабе училища, – Оренбург – город хороший. У тебя тут семья, квартира, жена учится… Зачем ломать жизнь?” Но я еще раньше решил – ехать туда, где всего труднее. К этому обязывала молодость, пример всей нашей комсомолии, которая всегда была на переднем крае строительства социализма и сейчас показывала чудеса трудового героизма… Одним словом, я чувствовал себя сыном могучего комсомольского племени и не считал себя вправе искать тихих гаваней и бросать якорь у первой пристани».
