Незаконченное стихотворение… Прерванное чтение… Прерванная жизнь…

И снова Михайловское. Пылающий камин. Вино. Но что-то неуловимо изменилось. Изменился сам Пушкин, его настроение, его мироощущение. Под воздействием стихов изменился окружающий мир.

Рассмотрим три стихотворения, написанные поэтом в разные годы. Известный пушкинист Д. Д. Благой включает их в "некий зимний цикл". "Наряду с «Бесами», – пишет он, – в этот цикл входят ранее написанные стихотворения "Зимний вечер", "Зимняя дорога", "Зимнее утро"[8].

"Зимнее утро" по целому ряду причин, на наш взгляд, выходит за рамки этого цикла и поэтому не рассматривается в данной главе.

Все три стихотворения объединены изображением снежной бури; все три отражают (в большей или меньшей степени) трагические, тревожные, полные ожидания периоды в жизни Пушкина. Все три написаны четырехстопным хореем, "размером, который Пушкин считал наиболее подходящим для стихотворений, близких к фольклору" (Е. Эткинд)[9].

Стихотворение написано в Михайловском. Это печальная зарисовка из жизни поэта в ссылке. В "Зимнем вечере", в отличие от "Зимней дороги" и «Бесов», нет дороги, нет езды, нет путника, от имени которого и написаны эти стихотворения. Впрочем, путник упоминается, как одна из персонификаций бури:

Но в отличие от этих двух стихотворений, в "Зимнем вечере" есть дом, пусть "ветхая лачужка", есть крыша над головой, пусть «обветшалая», а путник поневоле становится домоседом. Ефим Эткинд отмечает песенно-симметричную композицию стихотворения и называет его народно-лирической песней.

Ритм стихотворения экспрессивный, динамичный. Благодаря повторам передано хаотичное движение бури вокруг неподвижного дома.

Стихотворение так и построено: сначала описывается то, что снаружи, а потом то, что внутри.

Первая строфа – описание снежной бури, которая, персонифицируясь, приобретает то облик воющего зверя, то плачущего ребёнка, то запоздалого путника, стучащего в окно.

Сравнение с путником необычно. Ведь, исходя из песенно-народной традиции, да и из последующих стихотворений самого Пушкина, существует два мира – буран и его жертва – человек. А здесь буря, которая сама по себе – жертва. В ней нет агрессивной злобности – одна неизбывная печаль. То как зверь, она завоет, То заплачет, как дитя, / То по кровле обветшалой / Вдруг соломой зашумит, / То, как путник запоздалый, / К нам в окошко застучит.

Если в первой строфе передано хаотичное движение, то вторая почти неподвижна. В ней всё замирает: старушка "приумолкла у окна, утомлена, дремлет", однообразно жужжит веретено, да и буря за окном звучит тише и глуше.

Третья строфа – попытка расшевелить, оживить, отсюда и побуждение к действию: "Выпьем… выпьем. Спой мне… спой мне".

И, наконец, размеренные и спокойные слова няниной песни. На смену вечерней тревоге и ночному страху приходят простые и обыденные «утренние» слова ("… синица тихо за морем жила, девица за водой поутру шла").

Последняя, четвёртая строфа объединяет начало стихотворения и первую часть третьей строфы:

Это стихотворение замечательно по своей инструментовке. Необычно (впрочем для стихотворной речи как раз обычно)" ведут себя" гласные: они удлиняются, кажутся более протяжёнными. "Бури завыванье" слышится с первых строк:

Созданию звукового образа бушующей вьюги служат и аллитерации:

То по кровле обветшалой

Вдруг соломой зашумит,

То, как путник запоздалый,

К нам в окошко застучит

Музыка бури звучит и во второй строфе. Она врывается в шуршание, шёпот, потрескивание, жужжание веретена, нарушая неподвижность, тишину и призрачный домашний уют. Если до этого музыкальные темы вьюги и дома шли параллельно, не пересекаясь, то во второй части строфы инструментовка приобретает полифоническое звучание.

Звуковой образ рождает и зрительный: призрачная белизна за окном и приглушённый свет внутри.

В стихотворении существуют три мира: буря, дом, нянина песня:

I. Буря, вечер, тьма, тревога ("Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…").

II. Дом, вечер, сумрак, печаль ("Наша ветхая лачужка и печальна и темна…").