Следующая строфа обращена к Дельвигу, посетившему Пушкина в апреле 1825 года. Антон Дельвиг был самым любимым лицейским другом поэта. В письме к Плетнёву, потрясённый ранней смертью Дельвига, он писал: "Никто на свете не был мне ближе Дельвига. Помимо его прекрасного таланта, это была отлично устроенная голова и душа склада необычного. Он был лучший из нас". Пушкин высоко ценил поэтический дар Дельвига, его стихотворения в духе русских народных песен и подражания древним.
И ты пришёл, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный…
Даже в детских шуточных стихах "Пирующие студенты" в описании Дельвига нет места для иронии – только мягкая насмешка над его легендарной ленью. Обращение к другу преисполнено любви и нежности:
Дай руку, Дельвиг, что ты спишь?
Проснись, ленивец сонный,
Ты не за кафедрой сидишь,
Латынью усыплённый…
В стихотворении "19 октября" нет даже этой лёгкой насмешки: "сын лени вдохновенный". Здесь лень воспринимается скорее как самоуглублённость и сосредоточенность. Можно заметить, что в этом стихотворении нет обычной пушкинской иронии. Он оставляет её для общения и переписки. В стихах – только любовь, только нежность, только щедрость, великодушие и признательность. Друзья его прекрасны, даже идеальны.
Щедростью и великодушием проникнута вторая строфа, посвящённая Дельвигу. Тут и полнейшее оправдание его "вдохновенной лени". Её он противопоставляет своей суетности и беспечности. И высочайшая оценка его поэзии:
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.
Дельвиг Антон Антонович (1798–1831). Лицейское прозвище – Тося.
Известный поэт, издатель. В его изданиях "Северные цветы", «Подснежник», "Литературная газета" Пушкин печатал свои стихи и критические статьи. Дельвигу поэт посвятил множество стихов.
Дельвиг был последним лицеистом, которого Пушкин упоминает в своих стихах. Стихотворение «Художнику», написанное в 1836 году, заканчивается словами, исполненными любви и сожаления:
Грустно гуляю: со мной доброго Дельвига нет:
В тёмной могиле почил художников друг и советчик.
Как бы он обнял тебя! Как бы гордился тобой!
И, наконец, обращение к "запоздалому другу" Вильгельму Кюхельбекеру. Он должен был приехать, но ещё почему-то не приехал. В лицейские годы и сам Кюхельбекер, и его стихи были предметом постоянных, часто злых насмешек. Доставалось и его нелепой внешности, и его странному поведению, и его длинным, витиеватым стихам. Особенно от Пушкина:
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно,
И было мне тогда, друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.
Или:
Прочти, Вильгельм, свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
Но с годами Пушкин оценил и его бесконечную преданность поэзии, и его глубочайшую эрудицию. Он называл Кюхельбекера "живым лексиконом и вдохновенным комментарием". Но это не мешало Пушкину вести с ним постоянный, не прекращающийся с лицейских лет спор о поэзии. На этом споре с "критиком строгим" фактически построена четвёртая глава "Евгения Онегина". Валентин Непомнящий заметил, что, обращаясь к друзьям, Пушкин говорит с каждым на его языке. Действительно, обращение к Горчакову точно и лаконично; строки, посвящённые Дельвигу, преисполнены нежности и лиризма. Обращение к Кюхельбекеру – это стихи поэта-романтика:
Пора, пора! Душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
В этом же ключе написаны строки "Евгения Онегина", посвящённые Ленскому. Они состоят из романтических штампов и цитат того времени и насквозь пронизаны иронией:
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна,
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных.
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго, в лоно тишины
Лились его живые слезы.
В обращении к Кюхельбекеру нет места для насмешки. Оно мужественно и благородно. Тут не подходит схема "Онегин—Ленский". Это разговор на равных:
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797–1846). Прозвище – Кюхля. Известный поэт и критик. Первое из опубликованных стихотворений Пушкина "К другу стихотворцу" (журнал "Вестник Европы", 1814) обращено к Кюхельбекеру. С этого стихотворения и начинается спор о поэзии, продолжавшийся многие годы.
За участие в событиях 14 декабря 1825 года на Сенатской площади Кюхельбекер был заключён сначала в Петропавловскую крепость, а потом отправлен на поселение в Сибирь. Случайная встреча поэтов произошла в 1827 году возле Боровичей, когда Кюхельбекера под конвоем отправляли из заключения на поселение. Эта встреча оказалась последней.
И снова Пушкин из наблюдателя превращается в участника. Но если в начале стихотворения он обращался к прошлому (воспоминание о Южной ссылке), то сейчас он думает о будущем: "Промчится год, и с вами снова я".
Стихотворение продолжает свою самостоятельную жизнь. Эти строчки оказались пророческими: в ночь с третьего на четвёртое сентября 1826 года в Михайловское прискакал фельдъегерь с высочайшим распоряжением срочно отправляться в Москву, причем "в своём экипаже, свободно, не в виде арестанта". Так закончилась Михайловская ссылка. Правда, на традиционной встрече он появится только 19 октября 1827 года.
Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
