– Ежели возможно, опустим драматические паузы. Мои нервы совершенно сейчас к этому не расположены. – Павел остерегался откровений. Он так отвык от счастливых сюрпризов судьбы, что каждое мгновение ждал подвоха.

– Это приятное признание, тебе понравится, – Ольга лукаво взглянула на него. – Но обещай не смеяться надо мной!

Великий Князь немного успокоился и утвердительно кивнул. Он вновь рассматривал ее глаза, которые теперь казались оттенка верескового меда.

– Это, верно, прозвучит страшно глупо в моем-то возрасте, но я только теперь поняла, что такое любовь. Вообрази, после всех этих лет никчемного брака, только с тобой я ощутила, что это, – Лёля говорила едва слышно, что было ей не свойственно. Обычно звонкая, тут вдруг она засмущалась, как институтка.

– А как же Пистолькорс? – Павел и сам не знал, зачем он задал этот вопрос. Наверное, чтобы убедиться, что для Ольги он – единственный. Все-таки Эрик был ей официальным мужем, жил с ней под одной крышей, у них были общие дети. Бывают же случаи, когда люди возвращаются к прежним супругам.

– Когда-то мне казалось, что я его любила, – отрицать это было бессмысленно. Ольга хотела быть в этот момент предельно искренней. – Но это ни в какое сравнение не идет с тем, что я чувствую теперь. Оказывается, все прежнее было совершенно пресно, бесцветно, поверхностно. Я вроде и не жила до тебя. Пистолькорс быстро наскучил. Знаю, что меня изображают коварной соблазнительницей и жуткой вертихвосткой, но я кокетничала, флиртовала, даже иногда увлекалась, не переходя известной грани, и никого не любила. Все это было лишь игрой, только бы не погибнуть от смертной скуки. Теперь я совсем другая! Ты разбудил меня, и вся предыдущая жизнь растаяла невнятным, сумрачным сном и ничего для меня не значит. Я, боюсь, не умею правильно объяснить, но представь, что любовь Джульетты к Ромео или Анны Карениной к Вронскому – жалкое подобие моего нынешнего чувства к тебе. Маленькая толика того, что навеки поселилось в моем сердце, которое бьется лишь для тебя!

Мама Лёля была хорошо образована и начитанна, но порой от переизбытка чувств ее уносило в высокопарность бульварных романов. Кто-то мог бы назвать это отсутствием вкуса или даже пошлостью, но Павла та смелость, с которой Ольга открывала ему свои чувства, восхищала. Вообще, любые недостатки наших любимых кажутся нам лишь милыми особенности, и мы не променяли бы их на самые лучшие качества людей, к которым мы равнодушны. Мы по-настоящему любим человека, когда принимаем его со всеми его изъянами, и нам не нужен никто более умный или привлекательный. Стремление к идеалу глупо, ведь зачем самый прекрасный золотой ключ, если к замку он не подходит? Если только для коллекции.

– Мое сердце тоже принадлежит тебе. Я рассорился с Сергеем, чтобы быть с тобой. Это ли не доказательство, что жизнь без тебя потеряла бы всякий смысл… – Павел понимал, что должен ответить Лёле, но он терялся и не мог найти равных по возвышенности слов.

– Я знаю, мы созданы друг для друга! Это небо нас соединило! Никакие препятствия отныне нас не разлучат. Наоборот, они будут делать наши чувства сильнее! Я вверяю тебе себя, свою честь, наши с ребенком жизни и не сомневаюсь, что ты, как настоящий рыцарь и воин, будешь бороться за нас и нашу любовь!

Ольга еще долго говорила, оплетая Великого Князя кружевами чувственных слов. Павел окончательно потерял голову. Перед возвращением в Россию Великий Князь заехал к сестре в Кобург. Хоть он и не брал Ольгу Валериановну с собой на визиты, ее присутствие в городе не осталось незамеченным, о чем скоро было доложено старшему брату и всему семейству.

XIV

Сергей все еще был в отпуске. Они с Эллой провели незабываемые дни в Венеции, а затем отправились в Дармштадт. Улучив подходящий момент во время увлекательных раскопок в Кранихштейнском лесу, он высказал все, что наболело, Николаю II, который с супругой после визита во Францию тоже приехал в гости к герцогу Гессенскому.

Объяснившись по поводу Ходынской катастрофы, Сергей перешел к теме Павла, которая была для него не менее болезненной.

– Я не хотел этого касаться, но, полагаю, истинная причина отказа Пица служить в Москве – Мама Лёля! – горько заявил он племяннику.

– О! Смотри-ка! – Ники очистил от земли и поднял бронзовый браслет. – Еще один! Просто чудо какое-то! Возвращаясь к дяде Пицу… Что же, ты думаешь, он настолько увлекся этой дамой, что предпочел её твоей с Эллой компании?

– Похоже, что так. Как бы ни было печально это осознавать. Он привозил ее в Кобург! Ты можешь себе это представить?

– М-да, все серьезнее, чем я думал…

– Поэтому я так просил тебя настоять на дивизии в Москве. Я умолял, чтобы ты надавил на него!

– Я все понимаю, но такие вопросы насильно не решаются. Допустим, я бы приказал, а он взял бы и подал в отставку. Или еще что поскандальнее устроил… В Петербурге за ним хотя бы дядя Владимир приглядывать будет. Посмотрим, как дело пойдет. В конце концов, мы можем назначить его в Москву через год-два, когда эта дама ему наскучит.

– Владимир уже присмотрел… ты же знаешь, эта интрижка не вчера началась.

– Тем более, значит, ее конца осталось ждать не долго.

– Хотелось бы в это верить. Но я прошу тебя хранить наш разговор в тайне! Страшно представить, что из этой истории сделают длинные языки Михайловичей.

– Не волнуйся, я буду молчать.

Они возвращались во дворец с ценными находками – бронзой, горшками, монетами. Царь был в восторге от такой удачной охоты за древностями.

Император был очень добр и приветлив с дядей, всячески подчеркивая свое к нему расположение. Сергей никогда не мог устоять перед обаянием Ники и скоро забыл все обиды на племянника из-за расследования Палена.

Они вернулись в Царское Село вместе. С Минни и остальными родственниками напряжение сохранялось. Министра двора после всех его козней Сергей с Эллой демонстративно игнорировали.

Павел встретился с братом за обедом. Он был рад, что за столом присутствовали остальные члены семьи и объясниться им не удалось. От разговора с Сергеем Пиц не ждал ничего хорошего. Придавало сил лишь то, что для себя он все решил твердо.

– Я огорчен твоим отказом от дивизии в Москве, – начал Сергей, когда они увиделись на следующий день. – Ты знаешь нынешнюю ситуацию, мое положение. Я только принял командование Московским округом. Ты был бы мне там крайне полезен!

Старший брат говорил спокойно. Одному Богу известно, чего ему стоило держать клокотавшие внутри эмоции в узде и не упомянуть в разговоре госпожу Пистолькорс.

– Я все понимаю, но и ты меня пойми! У меня есть собственная жизнь, моя карьера и мои желания. Я люблю тебя, но это не значит, что я всегда должен следовать твоим указаниям. В конце концов, я не мальчик и сам могу решать, как мне жить, – Павел старался отвечать так же ровно.

– Разве я когда-нибудь просил о чем-то, что было тебе во вред? Мне странно слышать от тебя такие слова… Ведь это я всегда жил и живу для тебя и Эллы! О себе я думаю в последнюю очередь. Право, это обидно…

– Давай закончим этот бессмысленный разговор. Он в любом случае ни к чему не приведет. Я своего решения не изменю и в Москву не поеду.

– Но ты можешь хотя бы просто погостить? Недолго? Как раньше? Мы бы с тобой могли отвлечься, спокойно обо всем поболтать, не обращая внимания на часы.

– Постараюсь, но у меня новая дивизия, обещать не могу, – Пиц намеренно держал себя с братом холоднее, чем того требовали обстоятельства. Он знал, стоит ему дать слабину, и Сергей сможет его уговорить.

К счастью, в тот вечер Павел дежурил и за делами мог немного отвлечься. Как только появлялась свободная минута, он прокручивал и прокручивал в голове разговор и нарочито прохладное расставание с братом.

Сергей с Эллой скоро уехали в Первопрестольную, которая встретила их ликующей толпой. Пожалуй, впервые после переезда из столицы великокняжеская чета поняла, что Москва их приняла, что это их место, их люди, их дом.