– Не получился бы. Я в железяках, болтах и гайках разных ничего не понимаю, Генрих Генрихович. Когда сморю на них, то у меня голова кружится.

– Пожалуй, ты прав, Алевтин. За рычагами бульдозеров должны сидеть умные люди, во всяком случае, не такие, как мы с тобой.

Немного подумав, президент сообщил, что давно уже собирается предыдущего начальника этой области отправить на пенсию или, в крайнем случае, в тюрьму. Пока не решил, куда его командировать. Перестал этот мерзавец делиться своими доходами, ссылается на то, что ему больше взяток не дают, а влиятельные чиновники «от руля» не делают его некоторых родственников собственниками частных предприятий.

Конечно же, врёт он, как сивый мерин. Но так и должно быть. В основном, все барыги скромные, ранимые, эмоциональные и чересчур впечатлительные. Откуда у них и что, они особо не распространяются.

А ведь ежемесячно, всего-то, на специальный банковский счёт Слепозадова (под другой фамилией) этому губернатору следовало бы от всех доходов отправлять пять-десять процентов в Основной столичный банк. Все кушать хотят. Да и президент тоже ведь не железный дровосек и не огородное пугало, а живое существо.

– Так я, дорогой вы наш Генрих Генрихович, – приложил правую ладонь к своей щуплой груди Мунин, – планирую даже половину присылать, если, конечно, что-то у меня будет… иметься. Оно ведь по-разному происходит.

– Всё у тебя сложится нормально, – заверил его Слепозадов. – Заранее не прибедняйся. Следует переводить на специальный счёт, всего лишь, пять-десять процентов от своих ежемесячных гешефтов. Кроме того, старайся, Алевтин, как можно чаще и, причём, незаметно выходить в народ.

– Понимаю. Необходимо поднимать благосостояние простых людей, наш дорогой Генрих Генрихович. О них буду заботиться.

– Да на кой чёрт тебе их благосостояние! У них там своя компания… А тебе следует всё держать под контролем для того, чтобы удержаться на этой должности и, вообще, остаться в живых. Короче говоря, скоро станешь губернатором. Даже не сомневайся. Ты мне понравился. Но пока не целиком, а фрагментами и частично. Но будь осмотрителен.

– Это хорошо, что я вам понравился, уважаемый Генрих Генрихович. Я всегда готов, если что… Буду стараться понравится ещё больше.

– Не рви задницу. Никому и ничего не обещай. А если собираешься обещать, то делай это решительно, но туманно.

– Для чего?

– Для того, чтобы потом официально заявить, что ты этого не говорил и ничего и никому не обещал. Самоё милое дело – ссылаться на международную обстановку и во всех наших общенародных проблемах обвинять англосаксов и других… товарищей.

– Ну, это я давно уже понял. Я ведь всегда слушаю, что вы говорите, Генрих Генрихович, и как. Даже кое-что записываю.

– Имей в ввиду, что у меня на всякие и подобные случаи имеется тысячи кандидатур. А ты пока для меня – молодой и, надеюсь, нормальный руководитель. Допускаю, что ты – моя опора в отдельно взятом регионе. Так что, не забывай, что большой чиновник должен всегда не просто жить, а находиться в разведке.

– Да запросто, Генрих Генрихович.

Алевтин принялся сбивчиво рассказывать президенту о том, что ещё в младших классах школы играл с детворой во дворе в разведчиков. Он очень обожал изображать из себя английского шпиона, хотя к этой стране не имеет ни малейших симпатий в силу целого ряда назревших политических и заодно экономических причин.

Узкая и рябая физиономия Мунина почти солнечно засветилась. Он понимал, что главное не честь беречь смолоду, а на самом раннем этапе попасть в своеобразную политическую игральную колоду, состоящую строго из элитных господ и дам, которая постоянно находится в деле. Это даже нормально, что чрезмерно уважаемые господа, типа Генриха Генриховича, обожают играть в беспредельный покер краплёными картами, и делают это под несмолкающие аплодисменты круглых дураков и двуногих хамелеонов.

Совершенно к месту и с умыслом Слепозадов поведал будущему юному управленцу один случай из своей продуктивной и бесценной жизни.

– А вот я ещё в своей школьной молодости знавал одного инженера, узкого специалиста по устройствам укладчиков асфальтобетонной смеси, Игната Молибденовича Клопонеску, – задумчиво произнёс президент. – Я иногда заходил к нему на чай. Иной раз и водку пили. Мы же – нормальные люди. Я такое предполагаю.

– Наша водка самая лучшая в мире! – умеренно громко крикнул Мунин. – Ура!

– Слушай внимательно! Я ничего просто так не говорю. Уловил, Алевтин?

– Уловил, наш славный Генрих Генрихович! – широко раскрыл свои бесцветные глазки Мунин. – Я внимательно слушаю и даже делаю в блокноте пометки.

– Так вот, я никак до сих пор не могу сообразить, – задумчиво произнёс первый человек Воропании, – какой сексуальной ориентации основательно придерживался господин Клопонеску. Я частенько наблюдал за его совершенно непонятными и оригинальными действиями. Игнат Молибденович был человеком, можно констатировать, простым и открытым. Жаль, что он рано ушёл из жизни, а так стал бы, к примеру, министром обороны. Свой мужик.

– Может быть, что-то связано с замочной скважиной? Сейчас разновидностей таких… интересов много.

– Их и раньше наблюдалось не так уж и мало. Замочная скважина не причём. Он при мне ярко и просто демонстрировал свои интимные наклонности.

Коротко, но красочно президент рассказал будущему юному чиновнику о странной и весьма оригинальной сексуальной ориентации Игната Молибденовича. Никакие самые толерантные зарубежные господа до такого не додумаются.

Процесс, сам по себе, немудреный. Изобретательный инженер Клопонеску выкладывал на чугунную плиту в гостиной скромной двухкомнатной квартиры, в которой жил десятилетиями, свой мощный, очень заметный половой орган. Под чувствительную музыку композитора Вивальди он ритмично и старательно колотил по нему большим железным молотком. Инструменты у него дома всякие имелись. Так почему бы ни постучать? Он ведь был настоящим инженером. Таким вот образом, Клопонеску получал истинное удовольствие.

– Не обижайтесь, Генрих Генрихович, но это очень для меня непонятный и, можно сказать, непостижимый процесс.

– Что тебе тут не ясно, Мунин?

– Мне трудно понять, в какой момент у него назревал, вернее, происходил самый яркий и отчётливый момент удовольствия.

– Когда Игнат Молибденович промахивался, тогда он и назревал. Это для него и был величайший момент удовольствия.

– Но, честно признаюсь, я не понял, как эта замечательная история связана с моей будущей активной и ударной работой на посту губернатора Курбутунской области.

– Почти напрямую связана. Чаще промахивайся, Алевтин Скорбевич. Это необходимо для того, чтобы не просто существовать, а время от времени получать удовольствие. Так что, не суетись и… думай. Не профукай надёжное место у Большой Кормушки.

Президент, разумеется, пожал Алевтину на прощанье руку. А через пару месяцев неожиданно для завистливой толпы почитателей Слепозадова молодой и внешне скромный Мунин вступил на должность губернатора Курбутунской области. Такие дела в определённых кругах делаются довольно просто. Тут и выборы на эту должность были без надобности. Ведь президент назначил молодого господина Мунина на ответственную должность не просто так, а от имени народа.

Олигархи и другие самые разные разбойники исправно платили дань новому молодому, но смышлёному губернатору. Буквально за три месяца своего правления двадцатидвухлетний Алевтин Скорбеевич сделал своих папу и маму владельцами нескольких цементных заводов и парой десятков современных супермаркетов. Кроме того, их частной собственностью стали несколько солидных особняков, два из которых находились в одной из недружественных стран, на берегу тёплого зарубежного моря.

Довольно круто изменив свою судьбу, благодаря стараниям своего сына, Скорбей Свиридович и Ефросинья Тихоновна не сразу, но поняли, что числиться в том, запредельном мире, в славной Воропании, последней скотиной и отъявленным подлецом не так уж и плохо. Очень даже выгодное дело. Появляйся иногда на своих предприятиях и выкрикивай дежурный и устойчивый лозунг «Цемент – насущный хлеб промышленного и гражданского строительства!». А разве это не так?