Одурманенный своими же мыслями, я не заметил, как Катрин ушла, а Энни включила воду в ванне и закрылась. Прошло уже больше получаса, но она не выходила, я не слышал ни звука воды, ни вообще хоть каких-либо движений.

– Черт возьми, почему так тихо? – я ходил взад и вперед, вытаптывая тропинку у двери, ведущую в ванну. – Почему я так не решаюсь зайти, я что, голых женщин не видел?… Черт возьми, я же Путник… Тем более я дал обещание… А вдруг ей там плохо?… Я посмотрю одним глазком, в порядке ли она и сразу выйду…

Вся моя храбрость и решительность рухнула в бездну, в её бездну. В ванной комнате свет был выключен, горели только свечи, вода в ванне было полностью покрыта пеной, видно было только ее голову. Я не двигался и только жадно глядел на ее блаженное выражение лица, на ее наслаждение. Расслабленное тело почти не двигалось, нежась в теплой воде. Почти взяв себя в руки, я хотел выйти, как Энни издала тихий стон и поднялась из ванны в полный рост, показывая мне все изгибы своего тела.

– Ты собираешься рассказать Максу о своей беременности? – произнесла лучшая подруга Энни Джен. Они вальяжно прогуливались по торговому центру.

– Да, он, как отец, имеет право знать. Я не хочу лишать его права принимать участие в жизни его дочери, если, конечно, он захочет.

– Ты не думала о том, чтобы снова быть с ним. Ты не думаешь, что ребенку лучше будет в полной семье с мамой и папой?

– Что будет лучше моему ребенку, я знаю лучше тебя. Я не собираюсь создавать семью только ради своей дочери. Знаешь, все женщины в моем роду были несчастны в браке, и они как раз терпели своих мужей только из-за детей, я не хочу продолжать эту традицию. Разве это так ужасно, что я хочу быть счастливой? Почему я должна вступать в брак с человеком, которого не люблю? Он прекрасный мужчина, и мне с ним, наверное, было бы хорошо, но не было бы любви, страсти, которая так мне необходима. Я хочу не только получать любовь, но и отдавать, наслаждаться человеком, испытывать жажду в его отсутствие, тоску, страсть.

– Ты говоришь не о семейной жизни, а тем более не о семейной жизни с ребенком. Все, что ты перечислила, не существует между людьми в браке.

– Если у тебе нет этого в семейной жизни, это не означает что так и должно быть. Меня не особо волнует, как у других или как должно быть, я хочу по-другому. А по поводу дочери, еще год назад я знала, что ко мне идет девочка с белокурыми волосами, голубыми глазами, робкой и теплой улыбкой. Я ее ждала, и она ко мне пришла.

– Почему ты так уверена, что у тебя девочка, ты же еще не была у врача?

– Я знаю, просто знаю.

– Опять вангуешь, мать. Но все-таки по поводу брака с Максом подумай.

– Нет, даже думать не буду, потому что ко мне идет другой мужчина. Последнее время я ощущаю его присутствие в моей жизни все сильнее.

– Когда ты так говоришь, мои мурашки устраивают на коже стометровку на время. За столько лет, я никак не могу привыкнуть к этому. То твои пророческие сны, то твои слова о будущем.

– Пойдем купим себе по кофейку?

– Пойдем, только я сейчас забегу в дамскую комнату, а ты мне пока закажи.

– Тебе как обычно?

– Да.

Мы стояли около небольшого островка, где делают кофе. Энни сделала заказ и стояла в ожидании, а я оглядывался по сторонам, рассматривая людей и Путников, которые брели за ними.

– Могу я оплатить ваш заказ, а взамен получить ваш номер телефона? – я повернул голову и увидел, как какой-то самодовольный парень говорит это моей Энни, да еще и с такой похотью в глазах.

– Убери своего подопечного от нее, иначе я за себя не ручаюсь, – я сам не замечая, сказал это с такой злостью его Путнику, что у последнего искривилось лицо. Он никак не ожидал это услышать от меня, но я был слишком взбешен этим мальчишкой. Путник быстро подошел к своему человеку и что-то шепнул на ухо.

– Спасибо, но я сама оплачу свой кофе, – спокойно и холодно сказала Энни, давая понять, что не заинтересована в этом.

– Коршун, – выругался я вслед уходящему парню и, повернувшись к Энни, вздохнул. – Энни хватит пить столько кофе… кофеманка ты моя! Твоя бабушка не одобрила бы это, в твоем положении вредно пить его в таком количестве.

Энни с Джен забрали свой кофе и направились в парк, чтобы немного прогуляться на свежем воздухе. Я внимательно смотрел на Энни и понимал, что с Джен ей очень комфортно, она была расслаблена, во время разговора она не подбирала слова, боясь быть непонятой. Она знала, что ее любят, понимают и относятся с заботой.

– Мне звонила Мэри, завтра она устраивает вечеринку. Она просила спросить у тебя, пойдешь ли ты? – спросила Джен.

– А сама побоялась спросить? – с улыбкой произнесла Энни. – Нет, наверное.

– Да мы если честно, все тебя немного побаиваемся. Все твои выходы в свет очень легко посчитать, потому что они уместятся на одной руке. Я никогда не спрашивала тебя об этом. Ты, что, нас избегаешь? Ты настолько нас всех не любишь? – усмехнулась Джен.

– Дело не в том, что я вас не люблю, я вас очень люблю, но мне тяжело потом после этих встреч. Я вспоминаю всех людей, вспоминаю эмоцию каждого, выражение лиц, движения рук, слова, которые они произносили, анализирую их состояние, настроение, насколько они счастливы и довольны жизнью. Я не знаю, все ли так делают, но я понимаю, что делаю это неосознанно. Во время встречи, я не отдыхаю и развлекаюсь, а наблюдаю и сканирую людей. – Энни ненадолго замолчала, размышляя. – Нет, наверное, сначала я чувствую состояние человека, затем я слежу за каждой мелочью в его поведении. Я смотрю, как он ест, как пьет, о чем говорит и с какой интонацией, как он реагирует на слова другого человека. Если я увижу, что у человека комплекс или он травмирован какой-либо ситуацией, то я начну думать в чем причина, и как ему можно помочь ее решить, но единственное, чему я научилась, то это не поднимать эту тему и не пытаться помочь, – она подняла голову, смотря в небо. – Как бы это сказать, я вижу то, о чем молчит человек. Так же я думаю, не кажусь ли я им странной, потому что не веселюсь, как все остальные. Я не люблю игры и любые действия, где ко мне будет пристальное внимание, я не то чтобы испытываю дискомфорт или стеснение, я просто не привыкла к этому. Еще с детства я не люблю выступать и участвовать в каких-либо играх, сколько бы мне не пытались их привить. Если выбирать шумную большую компанию, или уединенную встречу, то я выберу последнее, потому что мне будет тихо и спокойно. – Энни тяжело вздохнула. – Но в том и другом случае, я потом на несколько дней, а порой и недель застреваю в этой встрече, я все вспоминаю, все думаю и думаю, ищу ответы на вопросы, на которые не ответила сразу. Я нахожусь в настоящем, но проживаю прошлое. Это изматывает. Я так завидую тем людям, которые проживают день и забывают все. У меня не получается. Я могу вспомнить разговор с незнакомкой на вокзале 10 лет назад и прожить заново ту встречу. Я могу вспомнить черты ее лица, цвет волос, положение ее рук, и как она несла в себе боль от потери сына. Иногда, вспоминая или думая о другом человеке, я не просто вспоминаю ситуацию, представляю его внешне, а переношу его состояние на тот момент на себя, то есть я начинаю испытывать его чувства. Это больно, это меня выматывает. Я как будто проживаю не свою жизнь, а жизни других людей.

– Ты испытываешь такие чувства от любой встречи? То есть после нашей встречи ты тоже будешь думать обо мне долгое время?

– И да, и нет. Бывают легкие встречи, от которых остается тепло и приятное послевкусие, как с тобой, а бывают и тяжелые. Но самое интересное, что я люблю больше тяжелые встречи и травмированных людей, тех, кому в жизни достались испытания. Эти люди глубже и сильнее, они думают и смотрят на жизнь по другому. Люблю людей, которые долго были в одиночестве, потому что они знают цену человеческим чувствам и с трепетом относятся к людям, они уважают чужие чувства, особенно чужую боль. Они самые чистые в желании помочь другому, потому что им самим когда-то была нужна помощь. Правда, удивительно, что я люблю тех людей, боль которых я чувствую на себе. Это особый вид садомазохизма. – Энни одарила Джен своей теплой улыбкой, которая как бы говорила «не переживай, я в порядке».