Во дворе вырыли квадратную яму примерно 3х3 м, ее стены укрепили досками. В яме гасили известь. Гашеную известь в бетономешалке смешивали с песком и затем этот известковый раствор использовали для кладки кирпичей. Красный кирпич привозили на бортовых грузовиках без поддонов. Разгружали, передавая кирпичи по цепочке из рук в руки. Для подъёма грузов использовались ручные лебедки и электрическая подъемная площадка. Наш подъезд находился слева, на краю дома. Между старой и новой частью дома была оставлена въездная арка высотой в один этаж. Квартиры второго и третьего этажа, расположенные над аркой, имели вход из нашего подъезда, поэтому немцы-строители стали работать и у нас.
Постепенно к присутствию немцев рядом привыкли. Они оказались вполне безобидными людьми и хорошо работали. Когда у них был перерыв, они через щель в заборе предлагали детям купить самодельные игрушки. Мне запомнились две игрушки: деревянная трещотка, которая громко щелкала, если вращать рукоятку, и "физкультурник", то есть гимнаст на турнике. Тонкие деревянные рейки скреплялись в виде буквы Н. Вверху были натянуты две суровые нитки, проходящие через руки аккуратно раскрашенного картонного гимнаста. Если сжимать и отпускать рейки внизу, гимнаст начинал кувыркаться.
Немцы часто стучали в квартиры и по-русски просили чего-нибудь поесть. Как правило, им не отказывали. И мои родители и большинство соседей хорошо знали, что такое голод. Обычно просили подождать за дверью, делали из газеты кулек и туда складывали несколько вареных картофелин, три-четыре толстых ломтя черного хлеба, иногда пару сырых морковок, луковицу или соленый огурец, очень редко крутое яйцо. Бывало, что немец приходил со своим котелком. Тогда ему наливали суп или кашу, оставшиеся от обеда. Часто отец давал еще 2-3 беломорины. Детей строго предупреждали, чтобы они не отпирали дверь, не спросив "Кто там?", а то придет немец и будет очень плохо. Было мне тогда лет семь. Я был один дома, в дверь постучались. Я спросил "Кто там?". Голос человека в коридоре мне показался знакомым, и я отомкнул дверь. На пороге стоял немец. Я со страхом смотрел на него, а он на меня. Потом он захлопнул дверь и ушел. Когда я рассказал родителям, что я открывал дверь немцу, с мамой случилась истерика. В течение многих лет мне вспоминали этот случай как яркий пример моего непослушания и безответственности.
Глядя на снимки
Хочу выразить мою искреннюю благодарность Вадиму Зеленкову, который дал возможность увидеть с разных сторон, как выглядит сегодня дом на Ленинской, в котором я вырос. Мы поселились в нем в 1946 году, когда мне было 5 лет, а съехали на новую квартиру, когда мне было почти 16. Мне приятно, что этот дом стоит на своем месте и смотрится гораздо красивее, чем в те времена, когда я там жил. Я попробую добавить что-то еще к тому, что уже написано, опираясь на эти снимки.
На табличке значится двойная дата постройки: 1951, 1917.
Когда мы там поселились, это был не оштукатуренный кирпичный дом вдвое короче, чем теперь. Существовала только та половина дома, которая правее въездной арки. Это было самое большое здание в этом квартале.
Обратите внимание, в старой части дома нет ни одного балкона. Это было конторское — теперь сказали бы офисное — здание. В довоенные времена в нем размещался "Белкондитертрест". В доме было три подъезда. Тот, который находится справа от арки - мой. Из него можно было попасть на второй и третий этаж. В центре дома — там, где на снимке фонарный столб, был подъезд с широким крыльцом, на котором было удобно летом посидеть. Он вел в часть квартир первого этажа. Третий подъезд был во дворе и вел еще в несколько квартир первого этажа.
На месте же нынешней левой половины были развалины, огороженные со стороны улицы деревянным забором, а со стороны двора — колючей проволокой. Строили долго, больше двух лет. Новая часть дома была оштукатурена, а наша так и оставалось кирпичной вплоть до 80-х, годов, когда в доме устроили капитальный ремонт с выселением. От старого дома осталась только коробка. Ремонт длился года полтора. Большинство жильцов постоянно переехали на новые квартиры в микрорайонах.
Проезжая часть была на участке от Ульяновской до Кирова вымощена булыжником. Вообще, в Минске асфальтовое покрытие было тогда только в самом центре. Некоторые улицы (Кирова, Советская в районе Дома Правительства) сохранили с довоенных времен очень качественную серую брусчатку. Отец называл ее клинкером. Булыжными были и многие шоссейные дороги, например, Логойский тракт. Ехать по ним, особенно в кузове грузовика, было очень некомфортно.
Тротуар из очень старых бетонных плиток поначалу был только на участке от нашего дома но Ульяновский. Позже его сделали асфальтовым и продлили вверх до Кирова, оставив, однако, проезжую часть булыжной.
По этому тротуару было очень удобно спускаться от Кирова до Ульяновской на самокате. Самокаты делали сами из досок и шарикоподшипников, которые добывались на заводе им. Кирова. Кому-то подшипники приносили родители с работы. Мое первое изобретение как раз относится к самокату. Я решил, что самокату нужен тормоз, и три дня его изготавливал. Он представлял собой кусок толстой стальной проволоки (миллиметра 4), выгнутой особым образом и скобами прикрепленной к передней доске самоката. Когда вверху поворачиваешь рычаг, нижний конец входит между шариками переднего подшипника и его заклинивает. На испытаниях присутствовали человек 5-6. Я разогнался до приличной скорости и повернул рычаг. Тормоз сработал безотказно, и я через голову полетел вперед. Повезло, отделался ушибами и ссадинами.
По обеим сторонам улицы росли довольно толстые липы. Их сильно подстригали, чтобы они не задевали электрические провода, которые висели на столбах — подземные электрокабели проложили позже.
Вначале у нас было напряжение 127 вольт, а потом нас перевели на 220. Пришлось купить новые лампочки, а в имевшихся у нас электроприборах - плитке и утюге — поменять спирали.
А теперь посмотрим со стороны Ульяновской.
Не было этой лужайки с деревьями. А были на этом месте три дома с общим двором: один, одноэтажный кирпичный с односкатной крышей, похожий на ларёк, примыкал вплотную к торцевой стене нашего дома, другой стоял возле тротуара Ульяновской (улица и тротуар были намного уже), а третий находился между ними, но в глубине двора. У него был кирпичный полуподвал, деревянный первый этаж, маленькая светёлка и над ней голубятня — помните, я о ней писал? Эти три дома были жутко перенаселены. Примерно там, где на снимке вы видите левое дерево, была водоразборная колонка, единственная в этом районе. Ею пользовались жильцы нашего дома, а также одноэтажного дома напротив, на втором углу Ленина и Ульяновской.
В нём жила женщина с тремя пацанами. Ее муж и старший сын почти безвылазно сидели в тюрьме за воровство. Сама она работала в нескольких местах уборщицей и почти не бывала дома. Старший из этих трех при этом хорошо учился и впоследствии стал врачом. Средний стал высококвалифицированным печатником в типографии. Кем стал младший, я не знаю.
Далее по Ульяновской по направлению к Энгельса жили партизанские командиры Бельский и Варвашеня. Их дома с садовыми участками было огорожены заборами и полностью отделяли двор нашего дома от Ульяновской.
