Лиза помогла мне подняться на ноги. Отряхнувшись, я осмотрел поле «боя». Те самые мои товарищи по несчастью, держась за особенно ушибленные места, поднимались, как и я, на ноги и ковыляли теперь подальше от этого места. Директор школы сумела схватить одного из избивавших. Я не мог разглядеть его лица, оно смазалось из-за всё увеличивающегося и увеличивающегося числа и размеров припухлостей на моём лице, особенно в районе носа и правого глаза. Но всё же я узнал оправдывающийся голос – он принадлежал моему однокласснику Мите. По сути, зачинщику произошедшего здесь. Разумеется, он всё отрицал и твердил, что он оказался здесь лишь потому, что последовал за толпой. И что даже не знал, что же такое намечалось за школой. Короче говоря, строил из себя саму невинность, практически граничившую со святостью.

– Вот же сволочь, – произнёс я сквозь стиснутые до скрежета зубы, затем сплюнул слюну вперемешку с кровью от переполнявшего меня негодования. Чувство справедливости клокотало во мне с утроенной силой. Я всегда считал, что, если ты совершил проступок, да ещё и будучи в тот момент перед слабыми таким смелым и сильным – ну так будь добр отвечать, а не стоять, жевать сопли. Теперь я не только ненавидел Митю всеми фибрами души, но и презирал его всем сердцем. – Я расскажу директрисе, как было…

– Не надо, – остановила меня, схватив за локоть, Лиза.

Замерев буквально на полушаге, я обернулся и смотрел теперь на неё с недоумением. Хотел что-то сказать, быть может, оправдаться за то, что решил «наябедничать», или же, наоборот, вступить в спор о том, что это было бы правильно, что этот гад должен понести наказание. Но… я не мог. Смотрел, будто парализованный, в её тёмные серо-зелёные глаза, и слова стирались из моих мыслей, роившихся теперь с бешеной скоростью и невпопад. Язык не ворочался, да и даже губы совершенно мне более были не послушны. Где-то в груди, заглушая боль от ушибов и ссадин, разливалось что-то такое мягкое, нежное, согревающее. А в животе образовывалась пустота, я чувствовал себя одновременно лёгким как пёрышко и каким-то тяжёлым, неуклюжим, целиком и полностью не таким, каким-то неправильным.

– Правда, не стоит. Зачем тебе связываться с этим психом лишний раз? Он же наверняка полезет отомстить, – видимо, решив, что я зол на неё за то, что она меня остановила, лопотала быстро-быстро Лиза. А я продолжал молчать, не в силах пошевелиться и отвести взгляд от её таких красивых глаз, маленького вздёрнутого носика, острых черт лица. Почему я раньше не замечал, как она красива? Не знаю, с чего вдруг, но мне очень хотелось, чтобы она улыбнулась. Просто-напросто где-то в подсознании зародилась мысль, что если я увижу её радостной, то и сам стану счастливым. И я искренне верил в это, вернее, знал.

– Х… Хорошо, я не буду. Фиг с ним, – наконец ответил я, застенчиво потирая затылок, что было довольно крупной ошибкой – боль отдавалась где-то внутри черепной коробки, и я невольно выдохнул. – Ай-тсс…

– Больно, да? – Лиза смотрела на меня сочувственно, отчего мне стало досадно на себя, и я вмиг выпрямился, несмотря на боль в рёбрах и пояснице.

– Нет, всё в порядке. Сейчас найду свой рюкзак. И предлагаю убираться отсюда, пока нас как свидетелей не вызвали. Вон какого-то мальчика уже приплела директор.

– Согласна. И да, у тебя кровь из разбитой губы течёт. Какое может быть «всё в порядке»? Долго будет заживать, но не волнуйся, никаких шрамов не останется.

– Да? Жа-а-аль, – протянул саркастично я, накидывая на одно плечо – хоть так никогда не ходил – найденный почти в самом низу кучи мой рюкзак. – Шрамы же украшают мужчин.

Сам я в этот момент думал о том, как скрыть все свои отметины от родителей. Не хотелось волновать их такой ерундой – ведь всё заживёт. И вдруг я заметил, что Лиза робко улыбалась моей шутке, отведя глаза в сторону и чуть отвернув голову. Я увидел ямочку на её щеке: она мне показалась такой милой, что я едва удержался от желания обнять её.

– Давай я дойду с тобой до дома. Прослежу, чтобы по дороге ничего не случилось, – предложила Лиза.

– А что может случиться? – на автомате задал идиотский вопрос я, о чём тут же пожалел. Надо было соглашаться, и всё. А лучше предложить самому проводить её…

– Ну… не знаю. Может, ты сейчас твёрдо стоишь на ногах только из-за прилива адреналина. Откуда знать? А кстати, сколько сейчас времени? В пять часов у меня уроки танцев, там очень злая преподаватель. К ней совсем нельзя опаздывать.

Я поднял левую руку, сгибая её в локте – на её запястье носил подаренные отцом часы, – и с важным видом попытался заплывшим правым глазом рассмотреть циферблат. И тут я обнаружил, что он вдребезги разбит… Всё внутри меня ухнуло вниз, я старался изо всех сил не подать виду. Резко дёрнул руку вниз и отвёл чуть за спину, но Лиза успела заметить это грустное зрелище.

– Может быть… Может, получится их починить?

– Не знаю. Посмотрим. У тебя телефон близко? А то я свой куда-то в рюкзак закинул, когда всё начиналось.

– Я тоже…

– Тогда у меня есть предложение получше. Пойдём к твоему дому, я провожу тебя… И не спорь – смотри, ты убедишься, что за это время я не помру, а я буду знать, что ты никуда не опоздала. Одним выстрелом – двух кроликов.

– Кроликов жалко, – ответила Лиза, но на её лице вновь заиграла робкая улыбка.

– Согласен, кролики пусть живут.

Я украдкой посматривал на профиль лица Лизы и чувствовал себя неизмеримо счастливым. Как же мне хотелось тогда, чтобы этот миг длился вечно. Идти рядом с Лизой шаг в шаг и говорить с ней на все-все темы, чувствуя, будто мы не просто одноклассники, а знаем друг друга всю свою жизнь…

Я бы всё отдал сейчас за то, чтобы хотя бы на несколько минут вновь оказаться там, рядом с Лизой, когда нам было по пятнадцать лет. Жаль, что ушедшие мгновения невозможно вернуть. Я задаюсь вопросом – в тот момент, зная, что будет дальше, принял ли бы я помощь от Лизы? Или же убежал восвояси, всей душой надеясь, что такое изменение в наших судьбах подарит ей шанс… Не знаю. Я ничего не знаю. Лишь чувствую, что должен решиться. Должен осуществить задуманное.

Среда, 4 дня до…День

Чёрт возьми, я просто не верил своим глазам! Как и всем остальным органам чувств, да и своему сознанию вместе с ними. Этот идиот взял и выстрелил в парня с ножом-бабочкой из старого доброго тазера. В одном из самых неблагополучных кварталов города, прямо посреди улицы, которая битком была набита отморозками, слабо дружащими с головой. Хотя, судя по всему, доставшийся мне сегодня напарник не слишком сильно от них отличался… Что-то наподобие их брата по разуму, только по другую сторону баррикад… Грёбаный придурок, мать его! Спокойным уверенным шагом он направился к корчащемуся на земле арестованному, вместе с этим перезаряжая тазер. Весь его вид и уверенные движения буквально кричали о том, какой он сверхсильный супергерой, хотя в моих глазах он выглядел практически уже мертвецом, достойным как минимум номинации на премию Дарвина. И я уже практически мертвец – мне ведь крышка из-за этого дебила… Банки, огрызки, какие-то камешки и стёкла летели теперь в меня, отскакивая от композитного доспеха. Я чувствовал себя улиткой в домике, которую вот-вот из него постараются выковырнуть ради утоления своего «голода».

Я крепче сжал в руках пистолет, заряженный теперь боевыми патронами. Одному мне никак не охладить пыл толпы, которая смыкала вокруг нас плотное кольцо. Я видел, как у некоторых людей появлялись биты, ножи, кто-то разбивал бутылки о стены и бордюры, готовя из них «розочки».

– Оружие в боевую готовность, – сообщил я напарнику по рации, стараясь держать тон спокойным.

– Не дрейфь. Просто держи этот скот на мушке, – ответил он, надевая на руки арестованного пластиковые наручники, всегда напоминавшие мне обыкновенные хомуты-стяжки для кабелей.

Боже, как же мне хотелось бросить всё на хрен, врезать этому зарвавшемуся гению и пойти, а вернее побежать восвояси, оставив его на самосуд толпы.