— Подобное к подобному, — легко отбил Шахаб. — Я люблю тебя, и мне плевать, насколько это ненормально.

Халлела глубоко вздохнула и прижалась к нему крепче. Шайтар говорил слишком веско и серьёзно для того, чтобы заподозрить его в легкомыслии, да и не тот характер, чтобы болтать попусту.

Странно, очень странно повернулась жизнь в этих горах, в шайтарском плену.

Но что она, совсем дура — отказываться от подобного?

Невзирая на требования эльфов, очередную встречу с пленниками проводили всё там же — в изоляторе. Бывшие сотрудники лаборатории вообще за прошедшие недели больше ничего не видели, кроме этих стен и небольшого внутреннего дворика для прогулок. Люди и полукровки переносили заточение куда лучше своих эльфийских коллег, которых отсутствие растений и камень вокруг угнетали гораздо сильнее самого факта заключения.

Хуже всего пришлось Илониэлю Белому Ясеню. Настолько, что к сородичам он присоединился только недавно, а первое время провёл в лазарете. Ему пришлось переживать не только заключение в четырёх недружелюбных стенах с заглушенной магией, но и жестокий абстинентный синдром: эльфийский лист парню в камеру не приносили.

Илониэль сначала думал, что не переживёт всего этого, потом — мечтал умереть и больше не мучиться. Но равнодушный и немногословный тюремный врач своё дело знал, молодого эльфа привели в чувство и вернули к остальным — еще более бледного, похудевшего до полупрозрачности, апатичного, но — живого. В первую встречу с ним консул Нового Абалона попытался устроить скандал и поднять бучу из-за того, что парня едва не уморили, в ответ на что представитель Внешнего Свода с каменным лицом и внутренним злорадством предоставил результаты анализов, включая любовно сохранённую медкарту из лаборатории, и очень вежливо поинтересовался, точно ли консул хочет шумихи в прессе. Скрипя зубами, тому пришлось отказаться от претензий.

Пленникам обещали скорый обмен и возвращение на родину, но время в заключении казалось вязким и нескончаемым. Если Сантиаль и даже профессор, с которыми Илониэль делил камеру, держались стойко и верили обещаниям, то сам молодой техник просто плыл по течению, не выходя из лёгкой, но оттого не менее реальной депрессии, не вызывавшей у тюремщиков сочувствия.

На очередное свидание с представителями посольства их опять свели всех вместе. Это первый раз водили по одному, а потом шайтарам надоело, и время встречи сократилось. Собирали их на одном из подземных этажей, в присутствии вооружённой охраны, и вряд ли кому-то пришло бы в голову попытаться сбежать из этого каменного мешка.

Зал, кажется, предназначался для проведения судебных заседаний. Профессор грустно шутил, что и расстреливали, наверное, здесь же — гладкие каменные стены и пол позволяли делать это без особых затруднений, здесь даже мебель была каменная, — но остальные товарищи по несчастью этого юмора не одобряли. Наверное, потому, что уж очень правдоподобно звучало. Вход в прямоугольный зал располагался посреди узкого торца, там же стояло два ряда по четыре длинных каменных скамьи. Посреди комнаты имелся стол и еще одна скамья — словно место учителя перед учениками. А вот пустое пространство в дальнем конце помещения вызывало неясную тревогу и неприятные подозрения.

Сегодняшняя встреча опять началась с претензий консула о том, что привели не всех. О каких военных шла речь — бывшие работники лаборатории понятия не имели, а вот судьба Повилики вызывала обсуждения. Большинство версий начинались с того, что унёсший её шайтар замучил стервозную начальницу до смерти. Одобрения такое решение не вызывало ни у кого, но понимали бывшего пленника все: каждого в какой-то момент работы под началом этой женщины посещало желание убить её, кого-то — даже с особой жестокостью.

А вот следом в привычной процедуре наметились изменения. Консул еще даже не успел перечислить пожилой шайтаре из Внешнего Свода, которую пленники раньше не видели, все имена, когда охрана открыла входную дверь, и на пороге объявилась пропажа.

— Ллель! Живая! — ахнул профессор Мириталь. Он явно собирался вскочить, но наткнулся взглядом на громадного шайтара, державшего Халлелу за локоть, и опасливо осел обратно. Даже встревоженно огляделся, прикидывая, куда прятаться, потому что бывшего подопытного в визитёре опознали все.

— Сэла, что они с вами сделали? — испуганно пробормотала Дариналь Дикий Вереск. — Они вас пытали?!

— Ну как сказать, — с ехидцей протянула эльфийка, которую спутник невозмутимо отвёл к скамье подальше от остальных пленников. Консул за всем этим наблюдал с изумлением, его о визите «потеряшки» явно не предупреждали. — Слегка, — добавила она, выразительно покосившись на шайтара. Тот не менее выразительно приподнял бровь в ответ.

— Это возмутительно! — очнулся консул. — Эти следы побоев…

— Вы бы там хоть показания согласовали, что врать, — оборвала его Халлела и привалилась к плечу своего соседа. — Совсем за прессой не следите?

— Заявление еще не вышло, — вставил шайтар.

— А раньше чего не сказали? — проворчала Повилика. — Неловко получилось. Но можно этого тут прикопать временно, чтобы никому не разболтал…

— Видите ли, уважаемый коллега, — невозмутимо заметила Ашрафи, которая воспользовалась служебным положением и решила лично поприсутствовать на этом представлении, предвкушая изумительную оплеуху ушастым. — Побои сэле Халлеле нанесли… — она запнулась, сверилась со списком и зачитала три эльфийских имени, уже звучавших ранее. — А точнее, сэл Смитираэль Красный Дуб при попустительстве двух других своих товарищей. Пострадавшая уже опознала его и подала заявление о похищении и причинении вреда здоровью. С медицинским освидетельствованием. Но это не имеет отношения к нынешней встрече, сэла здесь по другому поводу.

— Точно! — встряхнулась Халлела, которая за время недолгой речи шайтары успела прикрыть глаза и полностью расслабиться. — Я же по важному делу. Как там у вас написать отказ от гражданства?

С момента спасения Повилики прошло три дня, она достаточно быстро и уверенно шла на поправку, но даже эльфийке с помощью лучших врачей требовалось больше времени на полное восстановление. В животе мягко пульсировала боль, тугая повязка на рёбрах мешала нормально дышать, но собравшейся в изоляторе компании совершенно не обязательно было знать, насколько паршиво она себя чувствует. Достаточно хмурого Шахаба, который настаивал на том, чтобы решить вопрос без её участия, и до сих пор выглядел откровенно недовольным, хотя и сдался, и донёс её до дверей на руках.

Но с ним почему-то легко получалось быть слабой. Не хотелось ничего доказывать и ругаться, нравилось просто пристроить голову на твёрдом плече и с улыбкой слушать недовольное брюзжание, словно шум ветра в кронах. Не потому, что он такой громадный и мощный, и рядом с ним нетрудно ощутить себя былинкой возле столетнего дерева — когда Халлелу останавливала чья-то сила!

Доверие. Что бы он ни говорил и как ни ворчал, это не мешало ему слышать, слушать и позволять эльфийке делать то, что она считает правильным. Шахаб принимал её просто так, со всеми странностями, и не пытался переделать. Наверное, первое в её жизни разумное существо, способное на такой подвиг. Сложнее оказалось даже не поверить, а признаться себе самой в том, что это случилось.

— Отказ от гражданства? — неверяще переспросил консул, не веря своим ушам. — Это невозможно!

Он первый справился с ошарашенным выражением на лице, сменив его более подходящей случаю маской вежливого негодования. Остальные невольные свидетели продолжали изумлённо таращиться и помалкивать.

— Насколько мне помнится, в положении Нового Абалона о статусе гражданина… — скучающим вежливым тоном начала Ашрафи.

— Халлела Безродная — недееспособная и не может отвечать за свои действия, — перебил эльф. — О чём мы вам представляли соответствующую бумагу. А опекун не одобрит подобного решения.

— Ознакомьтесь. — Шайтара выложила на стол документ.