Некоторые настаивали на немедленном захвате оружейного склада. Но я убедил, что практичнее подготовиться индивидуально: исправная винтовка со штыком, запас патронов, гражданская одежда, деньги. Пак Сунн Ква должен подготовить карты, фонари и компасы, я отвечал за подготовку продовольствия. Самой большой проблемой была еда – никто не знал, сколько времени нам придётся провести в горах, поэтому требовались внушительные запасы. К счастью, с помощью одного из наших людей на кухне нам удалось запасти пятнадцать мешков с зерном и соевыми бобами.

Накануне побега со мной приключилось несчастье: меня ранили в ногу во время военных учений. Да так, что я едва смог дойти до госпиталя, а уж о длительном броске в горы речь вообще не шла. Побег, который с таким трудом готовили, пришлось отложить из-за меня. В Корее есть поговорка: «Зря убили корову» – как раз про нас тогда… Моя рана заживала плохо, и мы перенесли задуманное на январь следующего года.

В начале ноября мать с братом приехали в часть навестить меня. Шла война, и мы понимали, что это, возможно, наша последняя встреча. Но когда я собирался на встречу с ними, меня арестовали. В тот же день в Пхеньяне военная полиция арестовала моего друга Ким Йан-Йунга. Так я узнал, что в нашем сообществе был шпион военной полиции. Следил за нами, собирал улики. Когда меня схватили, я пытался объяснить, мол, произошло какое-то недоразумение. Но когда в отделении военной полиции увидел Пак Сунн Ква в наручниках, то понял – наш план раскрыт.

К слову, Ким Хан Бу я больше никогда не встречал. Но слышал, что после освобождения Кореи он скрывался от коммунистов в Сеуле. Его мать рассказала, что, как только началась Корейская война, к ним в дом пришли солдаты Северокорейской армии. Они забрали Ким Хан Бу с собой, и больше его никто не видел. Тем не менее хочу верить, что мой друг остался жив.

***

Следующие несколько дней стали очень тяжёлыми. Четверых, включая меня, признали лидерами преступной организации и отправили в изолятор для военных преступников. Отныне вместо армейской формы я был одет в робу с номером девяносто один.

В старом изоляторе ровно четыре камеры, словно специально для нас. Узкие отсеки, из окошек виден только высоченный каменный забор – идеальное место, чтобы по-тихому расправиться с нами. Как только оказался внутри, сразу получил «подарок» в виде мощного удара в лицо от нашего охранника Аюкава за то, что оглянулся на Пак Сунн Ква. Я мог вырубить его одним движением, но понимал, что в таком случае меня просто застрелят.

В камерах требовалось неподвижно сидеть на коленях, как каменные статуи. Короткий перерыв на приём пищи – и опять на колени… Охрана издевалась как могла. Однажды им показалось, что в камере Ким Ван Йонга какой-то шум, ему приказали выглянуть в «кормушку» в двери. Когда Ван Йонг выглянул, его оглушили пинком по голове.

Чтобы вы понимали ситуацию – на северо-востоке Корейского полуострова зима довольно суровая, температура зачастую доходит до минус двадцати пяти градусов. И когда нас утром выводили из камер на мороз, было весьма некомфортно. В это время охрана обыскивала камеры, а нас заставляли умываться ледяной водой. После обыска мы выносили вёдра с мочой из камер – делать это приходилось бегом. Та ещё стометровка! Всё это мы делали, находясь рядом друг с другом, но представьте, я не видел лиц своих товарищей! Нам запретили поднимать голову в принципе, а поскольку тюремщики знали, что я владею каратэ, за мной наблюдали особенно пристально. За шесть месяцев у меня словно склеились ноги, а тело превратилось в неповоротливую статую.

Я понимал, что дело пахнет расстрелом и старательно изображал раскаяние. Не бунтовал, не кричал, установленные порядки не нарушал. Возможно, поэтому режим немного смягчили. Мне разрешили непродолжительные физические упражнения, однажды кто-то прислал японский пирог – то-то был праздник! «Даже самая маленькая услуга имеет огромное значение для человека, который крайне в ней нуждается», – сказал король самого маленького китайского королевства Конг-Сам. После допросов и унижений такие маленькие одолжения стали для меня благодатью.

Тот, кто сидел в тюрьме, знает, что книги и сигареты там самые востребованные. Несколько книг у нас в изоляторе было, но о табаке оставалось только мечтать. Когда до меня доносился запах табачного дыма – охранник прикуривал сигарету, – я приходил в отчаяние. За пару затяжек я бы отдал всю свою еду!

***

Ужасная зима в тюрьме подошла к концу. С наступлением тепла стало чуть легче. Однажды майским утром услышал, как в соседней камере охранник разговаривает с Пак Сунн Ква. А спустя несколько минут мне приказали выйти из камеры – и я оказался лицом к лицу со своим товарищем.

Ситуация довольно странная: мы считались особо опасными преступниками, а тут стоим вдвоём и без наручников. Выяснилось, что Пак Сунн Ква каким-то образом умудрился подружиться с охранником по имени Йошимото. И однажды тот спросил корейца, чем может быть полезен. Пак Сунн Ква ответил, что хотел бы посмотреть, как Хон Хи занимается каратэ. Необычная просьба объяснялась довольно просто – он был фанатом единоборств и пытался повторять мои движения у себя в камере. Забегая вперёд, скажу, что много лет спустя он посвятил свою жизнь изучению и преподаванию каратэ.

В итоге мне приказали публично потренироваться. Я продемонстрировал несколько эффектных приёмов, охранник тоже заинтересовался и отправил мальчишку-помощника во двор за черепицей. Принесли восемь черепичных плиток. Я сложил их стопкой. Уже занёс было ладонь, но Йошимото запротестовал:

– Погоди, погоди! Ты уверен, что не поранишься?

– Всё будет нормально, – ответил я.

– Слушай, если ты поранишься, мне влетит… Может, постелим поверх полотенце?

И обернулся к мальцу-помощнику:

– Эй, ты! Принеси нам…

Йошимото не успел закончить фразу, как я размахнулся и рукой расколол груду черепицы. Все восемь плиток разлетелись на кусочки. Аудитория из трёх человек зааплодировала!

Много позже, когда я практиковал и демонстрировал навыки тхэквондо в течение сорока лет по всему миру, публика награждала меня аплодисментами. Но признание, которое я получил в тюрьме, до сих пор считаю самым значительным в своей жизни.

Когда ночь сменилась рассветом, Йошимото сам пришёл ко мне в камеру, чтобы я показал базовые движения каратэ. Позднее к нам присоединились остальные охранники, а в финале разрешили заниматься и заключённым. Забавная ситуация, когда охранники превратились в учеников, а тюрьма – в спортивный зал.

***

Японцы всегда обострённо воспринимали любые попытки протеста. Опасались, что антияпонские настроения волной прокатятся по стране и осложнят призыв корейцев в армию. Поэтому правительство предпочитало убирать всю информацию под сукно и ни в коем случае не допускать утечек в СМИ. Разумеется, применяя подобную тактику, чиновники в первую очередь заботились о собственной шкуре.

Мой арест сказался и на моей семье. Отца моего, в ту пору уже далеко не молодого человека, схватили и отправили на рудники в далёкую деревню Му-Сан. Других членов семьи поставили под полицейский надзор. Так получилось, что меня арестовали в тот день, когда мама появилась на пропускном пункте. Ждала меня, ждала, но, как вы понимаете, бесполезно. И самое мерзкое в ситуации – ей никто ничего не объяснил. Я давным-давно сидел в тюрьме, а мама дважды приезжала в военную часть…

За всю жизнь мама так и не научилась читать и писать. Но память её была великолепной. Представляете, она вспомнила, что как-то в разговоре я упоминал Ким Хан Бу, и отправилась искать его на лесоповале! Очень непростое путешествие по горным тропам, где даже местные частенько плутали. А от озера до леса, где работал мой друг, особенно крутой и узкий подъём. Ветрено, холодно, голодно. Но мама смогла преодолеть этот путь, добралась до хижины, где жил и работал Ким Хан Бу. Увы, дом оказался пуст…