Колумб был настолько уверен в себе, что поставил монархам невероятно жесткие условия. Главным из них было требование навечно предоставить ему и его потомкам пост вице-короля и главного правителя любых открытых им земель. Это было равносильно праву создавать собственные феодальные владения в любых заморских землях короны – а именно этого Изабелла и Фердинанд стремились избежать в Кастилии с тех пор, как вышли победителями из гражданской войны и осознали важность защиты интересов городов от феодальных поползновений знати[53]. Неудивительно, что монархи выдвинули совсем другой план. При составлении соглашения с Колумбом они обратились к решениям, которые были хорошо отработаны во время Реконкисты и завоевания Канарских островов, когда для короны стало привычным делом заключать контракты с руководителями экспедиций. Эти жесткие контракты, согласованные непосредственно с монархом и известные как «капитуляции», capitulaciones (дословно «главы», то есть условия, оговоренные в контракте), сохраняли за короной права на любые новые территории, гарантируя тем, кто взял на себя руководство операцией, должное вознаграждение (mercedes – «милости»). Главы экспедиций могли ожидать трофеев, дарования земли и даже пожалования благородного статуса. Последний обычно следовал за предоставлением особых военных полномочий и прав управления определенной территорией и часто сопровождался наследственным титулом, что делало человека так называемым аделантадо (adelantado – труднопереводимое слово, означающее «тот, кто идет вперед»). Это были довольно заметные полномочия, очень привлекательные для потенциальных исследователей. Однако монархи всегда делали оговорку, в которой подчеркивалось, что экспедиции в основном предпринимались с целью распространения христианской веры и что капитуляции были их единственной правовой основой. Более того, капитуляции защищали полномочия короны, считавшейся конечным источником права, в отношении любых возникающих феодальных анклавов. Таким образом, Изабелла и Фердинанд предпринимали все шаги, необходимые для исключения любого неподчинения, настаивая на фундаментальном праве короны организовывать всякое распределение земли между поселенцами на новых территориях и ставя все права и привилегии построенных там новых городов в прямую зависимость от королевских хартий.

По соглашению, подписанному 30 апреля 1492 г., Колумб получал титул адмирала и право на десятую часть любой прибыли, вырученной в ходе экспедиции. Это все равно было очень существенной уступкой со стороны короны и, по сути, означало, что условия, которые монархи согласились даровать Колумбу, не являлись обычной капитуляцией. Таким образом, до поры до времени Колумб был рад и достигнутому, хотя никогда не отказывался от своих первоначальных амбиций. Например, в прологе к своему «Дневнику первого путешествия» он недвусмысленно указывал Изабелле и Фердинанду, что они согласились «возвысить» (enoblecieron) его род и что с этого дня он будет именоваться «доном и быть главным адмиралом Моря-океана, а также бессменным вице-королем и правителем всех островов и материковых земель, которые… [он откроет и обретет]и которые отныне и впредь будут открыты и обретены в Море-океане»{6}. Мало того, Колумб настаивал на том, что его старший сын должен стать его преемником, а за ним – и его потомки «из поколения в поколение во веки веков»[54].

Это были привилегии откровенно феодального характера. Колумб полагал, что у него есть веские правовые основания, чтобы на них претендовать. В конечном итоге документ от 30 апреля представлял собой не столько капитуляцию, сколько акт предоставления привилегий, и, следовательно, эти привилегии можно было отозвать. Однако, настаивая на них после успеха первого плавания, адмирал лишь встревожил монархов и еще сильнее укрепил их в стремлении ограничить его полномочия. Этот эпизод ознаменовал собой начало упорной борьбы между настроенной на реформы монархией и остатками феодальной военной аристократии, к которой, по иронии судьбы, Колумб даже отдаленно не принадлежал. Но все это случится потом. А пока, 30 апреля 1492 г., Колумб наконец смог начать подготовку к предприятию, которое вскоре будут описывать как «величайшее с момента Сотворения мира событие, за исключением вочеловечения и смерти Того, Кто его сотворил»[55].

Со дня подписания долгожданного соглашения Колумба с Изабеллой и Фердинандом и до утра 3 августа 1492 г., когда он вышел из порта Палос-де-ла-Фронтера на побережье Уэльвы, прошло всего чуть больше трех месяцев. Перспективы его начинания по-прежнему воспринимались с изрядным скепсисом, тем более что большинство экспертов знали, что вычисления Колумба о размере земного шара крайне сомнительны. В этой ситуации понятно, почему монархи ожидали, что весь проект будет встречен повсеместным безразличием, и, чтобы помочь своему новоявленному адмиралу набрать умелую команду, пообещали королевское помилование любому осужденному, желающему присоединиться к предполагаемой экспедиции в Азию. На деле подобные гарантии оказались излишними. Ко всеобщему изумлению, братья Пинсон – трое из самых уважаемых моряков на всем побережье Уэльвы – поддались на уговоры Колумба и записались в команду. Их согласия было достаточно, чтобы привлечь к адмиралу других людей; таким образом, он полностью укомплектовал штат. Экспедиция была небольшой: три тесных, плохо оборудованных судна, суммарно вмещавшие 90 человек. «Санта-Мария», которой командовал сам Колумб, превосходила размерами остальные два корабля, хотя и ненамного. Их мы знаем под неофициальными прозваниями: «Нинья» (это буквально переводится как «девочка», но, видимо, отсылает к фамилии ее владельца, Хуана Ниньо) и «Пинта» – вероятно, в честь ее капитана, одного из Пинсонов, Мартина.

В дополнение к обычным припасам, характерным для большинства плаваний по Средиземному морю (вино, вода и оливковое масло, сухари и мука, вяленая свинина и соленая рыба), адмирал погрузил большой запас безделушек, которые он надеялся обменять на азиатское золото и пряности[56]. Три каравеллы устремились по знакомому маршруту к Канарским островам. Оказавшись там, их капитаны пополнили запасы провизии и провели текущий ремонт, надеясь, что кораблям хватит прочности на поход, который, похоже, должен был стать самым продолжительным в истории человечества плаванием в открытом море. На «Пинте» был заменен руль управления, а «Нинью» Колумб приказал переделать под прямые паруса, которые обладали большей эффективностью посреди океана. Затем он дождался попутного ветра, который подул утром 6 сентября, и пошел от острова Иерро прямо в неизвестность[57].

Адмирал был полон решимости держаться курса на запад до тех пор, пока не достигнет суши. Наиболее логичным способом сделать это, следуя тогдашней навигационной практике, было держать постоянным угол возвышения солнца днем, а Полярной звезды – ночью. Но Колумб был также полон решимости собрать как можно больше доказательств в подтверждение своих теорий. Он не только использовал карту (что было совершенно бессмысленно в неизведанных морях), но и пытался снимать показания широты, проверяя их по замерам продолжительности солнечного дня. Он явно ожидал, что сможет доказать свою правоту в том, что касается относительно небольшого размера земного шара. Ошибки, которые он допустил в своих расчетах, связаны с его методикой определения продолжительности дня по длительности солнечных периодов с последующим занесением этой предполагаемой широты в карты, которые он подготовил на основе книги Пьера д'Альи Ymago mundi («Картина мира»)[58].