Шесть индейцев ночевали с нами на отмели. Это были единственные люди из всего племени, которых мы увидели наутро. Остальные, по-видимому, ушли в лес, так как все лодки стояли у берега, а касик оставил нам в подарок несколько ожерелий из зубов. Двое из шести оставшихся вызвались помочь нам провести лодки вверх по реке, и я с радостью согласился. Им страшно хотелось знать, не являемся ли мы «soldados» — единственное испанское слово, которое они знали, — так как солдат они с полным основанием боялись и ненавидели. Бедный Варгас аж вспотел и умолял меня не выдавать его! На фото изображены эти двое индейских воинов. Тот, что сидит, одет в рубашку из теребленой коры, на том, что стоит, — окрашенное в красный цвет хлопчатобумажное платье. Я подарил им два покрывала для защиты от полчищ кусачих мух, делающих путешествие по этой реке особенно тягостным.
На третью ночь, после того как мы покинули отмель, эти двое гуарайю исчезли, прихватив с собой винтовку Тодда и патроны к ней. Тодд был на часах, но заснул. Выражения, которые мы услышали от него, когда пропажа была обнаружена, не допускали сомнения в том, что отныне он не будет питать никакого доверия к индейцам! С запада донеслись выстрелы из винтовки, издевательски приглашавшие нас заняться преследованием. Но мы не поддались соблазну и продолжали продвигаться вверх по реке. Тодд был в бешенстве и не мог отойти еще несколько дней, так как задним числом сообразил, что с тем же успехом мог потерять свой любимый аккордеон.
В верховьях реки мы встречали множество следов индейцев, но не увидели ни одного человека. Возможно, их деревни находятся в значительном отдалении от реки, на ее западном высоком берегу, так как весь восточный берег занят обширными болотами, которые простираются до самого бассейна реки Мадиди. Чем выше мы поднимались, тем чаще попадались коряги, причинявшие нам большие неудобства, — вода стояла низко, и проходить над ними было нелегко. Потом, как назло, пошли перекаты, один за другим, так, что казалось, им вообще не будет конца.
В одном месте на берегу мы увидели несколько лодок, перевернутых вверх дном; мы проходили также мимо отмелей, где стояли покинутые хижины, построенные в сухой сезон. Однажды на высоком берегу показался дым — вероятно, индейцы занимались там расчисткой леса. Однако они упорно избегали встречи с нами. Иногда мы слышали голоса — крики или гортанные возгласы, но сами индейцы не показывались и не нападали на нас. Однажды капитан Варгас, стоя ночью на часах, якобы заметил фигуры, подползающие к лагерю, но его выстрелы остались без ответа и только лишний раз подтвердили, что все это ему примерещилось.
Свежей пищи было здесь вдоволь. Мы поймали вкусную чешуйчатую рыбу, называемую дорадо, весом в четыре или пять фунтов, и убили несколько диких свиней. Больше всего мучений нам доставляло то, что у нас начала облезать кожа с ног, так как мы постоянно мочили их в реке, перетаскивая лодку через пороги. Кожа сходила лоскутами, которые присыхали к носкам, отчего процедура раздевания на ночь была очень болезненной. Доктор подозревал, что виноват в этом какой-нибудь микроб, находящийся в воде, но я думаю, что все дело было в песке. Во всяком случае единственным средством было ежевечернее растирание ног спиртом. Это была сущая пытка, но приходилось ее терпеть. К счастью, спирта у нас было достаточно, хота его запасы сильно сократились.
Другим нашим бичом были сутуту — личинки каких-то мух или оводов, которые, вылупившись из яиц, отложенных на рубашке, немедленно проникают под кожу, обычно на спине. Этих маленьких извергов нельзя извлечь до тех пор, пока не «созреют» болячки, которые они образуют, но даже тогда требуется немалое искусство, чтобы вытащить их, так как, потревоженные, они сейчас же вцепляются в мясо своими острыми челюстями. Иногда помогает сок табака, но, вводя его под кожу, можно вызвать заражение крови. Позже мы узнали, что у индейцев есть свои способы избавления от сутуту. Они производят языком какой-то удивительный, свистящий звук, и личинка сейчас же высовывает свою головку из сделанного ею гнезда. Болячку быстро сдавливают, и непрошеный пришелец выскакивает. Доктору такой метод лечения показался не ортодоксальным, смахивающим на черную магию, но после того как мы избавились таким образом от мучений, причиняемых этой нечистью, он позволил лечить себя тем же методом.
Двигаться стало еще труднее, так как из песчаного дно реки стало каменистым, гладким и скользким от водорослей. Мы оступались, сыпали проклятьями, разбивали себе колени и без конца плюхались в воду. Если б можно было надеяться, что в дальнейшем продвигаться станет легче, это еще куда ни шло, но у нас были все основания полагать, что впереди дорога будет еще Хуже. Однако, несмотря ни на что, мы должны были идти вперед — нашей наградой будут ценные географические данные, которые мы соберем впервые.
— Дикари! — вскричал Костин как-то днем, когда мы с ним, потихоньку отталкиваясь шестами, подходили к очередному перекату, меж тем как Ли отправился назад, чтобы помочь второй лодке. — Вон там, прямо перед нами, майор! — Он указал на песчаную отмель в четверти мили от нас, и я увидел восемь коричневых фигур, которые внимательно смотрели в нашу сторону.
— Поворачивайте к берегу, — распорядился я. — Да поживее! Ждите меня в лодке, а я пойду к ним, постараюсь завязать с ними дружбу.
Взять с собою ружье — значило показать, что ты враг, поэтому я пошел к ним с пустыми руками, делая дружественные жесты, хотя и не был уверен, как они поступят, — может быть, повернутся и скроются в лесу. Но вместо этого дикари построились полукругом, натянули луки и с нацеленными стрелами стали медленно приближаться ко мне. Положение было не из приятных — индейцы были явно враждебно настроены, а чувство собственного достоинства не позволяло мне отступить. Когда дикари оказались на расстоянии сотни ярдов от меня, они пришли в необычайное возбуждение, и, оглянувшись, я увидел, что из-за поворота реки выходит вторая наша лодка. Когда я снова повернулся к дикарям, то увидел только их спины — они бросились врассыпную к ближайшему укрытию.
Я последовал за ними и остановился примерно в сорока ярдах от того места, где они скрылись. Напрасно я старался дать им понять, чтобы они вышли ко мне, и даже пустил в ход те немногие слова, которые выучил у гуарайю. Сделав знак Костину, чтобы он принес немного сахару и другие мелкие вещи из лодки, я показал все это индейцам, положил на большой камень и удалился. Некоторое время спустя индейцы вышли из укрытия и внимательно осмотрели мои подношения. Потом они отошли к опушке леса, положили там свое оружие и приблизились ко мне. Мы были признаны друзьями.
Эти индейцы принадлежали к малочисленному племени эчока, владевшему расположенной поблизости большой плантацией, с которой мы получили от них в подарок маниоку, маис и бананы. Они дали нам также рыбы и настояли на том, чтобы мы позволили им тянуть наши лодки. Так мы добрались до их большой общинной хижины, где вместе с ними провели ночь и где нас радушно принимали и угощали.
На следующий день мы оставили лодки у наших новых друзей и отправились дальше пешком, неся багаж на себе. Некоторое время индейцы сопровождали нас. К моему удивлению, они рассказали, что у них была стычка со сборщиками каучука, и показали место, где она произошла. Это меня поразило; я никак не предполагал, что сборщики проникли так далеко вверх по реке; во всяком случае мы не ожидали встретить какие-либо признаки цивилизации после того, как покинули Мадре-де-Дьос.
Я знал, что мы находимся недалеко от Тамбопаты, и намеревался дойти до этой реки, произвести там необходимую работу и замкнуть круг, построив бальсу и спустившись на ней до Астильеро.
Дичи кругом было полно. В каждом озере водилась рыба, кроме того, мы подстрелили двух тапиров — их превосходное мясо походило по вкусу на говядину. Всюду по пути попадались плантации эчока, которые обильно снабжали нас овощами и фруктами. Право же, от великодушия этих добрых дикарей нам становилось просто не по себе.
