Я почувствовал, как он весь напрягся, когда я брал расписку и сигнал. Он отдавал их вопреки своей воле. Ему так хотелось быть уверенным сначала, что я у него на крючке.

– Я постараюсь сделать все возможное, – сказал я. – Мы не перейдем на походное положение, пока ваша группа не займет таможенный пост. Раньше десяти вы туда не попадете. Если Тропмен решит отправиться с вами, все будет просто. Если он останется здесь или Кинк будет околачиваться поблизости, мне придется переждать.

– Понятно. Постарайтесь сделать все возможное.

– Ну конечно. Хотя не все так просто. Я думаю, Гутар подозревает меня.

– С чего бы?

– Такая уж у него натура – всех подозревать. Он видел, как я разговаривал с вашей женой. Кроме того, мы с ним давнишние друзья. У нас общая хижина. Он чувствует, когда мне не по себе. Все время пристает с расспросами.

– А нельзя от него отделаться?

– Вы же его знаете. Это непросто. Вот если попробовать втянуть его в игру…

– А он пойдет на это?

– На тех же условиях?

– Если необходимо.

– Кто его знает. Все может быть. Он не очень-то доволен обстановкой. Я могу закинуть удочку.

– Ради бога, будьте осторожны.

– Я буду осторожен – ради самого себя.

– Надеюсь. Но скажу вам еще кое-что. Самый трудный момент наступит тогда, когда Кинк решит дать отбой и убраться восвояси. У многих тогда от позора будут чесаться руки. Нам надо сделать вид, что все это нам осточертело, что мы тревожимся за будущее и чертовски злы на Кинка. Когда с нами расплатятся, мы потребуем билеты на самолет до Энтеббе. Оттуда доберемся до Амари. Все ясно?

– Ясно.

– Тогда нам лучше вернуться.

Позже, в хижине, я доложился Гутару и продемонстрировал ему долговую расписку. Он с жадностью вертел ее в пальцах. Если бы на ней не стояло мое имя, он, думаю, тут же бы ее прикарманил.

– Он готов сделать то же самое для тебя.

– Пусть попробует не сделать, – его физиономия расплылась в ухмылке. – Вот ему и занятие, пока мы будем пересиживать сегодняшнюю ночь на таможне.

У меня засосало под ложечкой. Я совсем забыл, что через несколько часов вместо слов придется перейти к делу. Я заставил себя сосредоточиться.

– Теперь только остается решить, – сказал я, – когда следует передать сигнал. Ясно – не сегодня ночью, но насколько оттянуть его завтра?

На минуту он задумался, потом вытащил свою карту.

– При условии, что мы не встретим серьезного сопротивления у дорожного заграждения, к семи мы будем в этом местечке Сикафу. Если нам удастся перерезать телефонную линию раньше, чем они смогут ею воспользоваться, – это я возьму на себя, – до семи сигнал тревоги не поступит. Сикафу – местечко маленькое, но там может быть рация. По-моему, следует исходить из того, что после семи вести начнут поступать в Амари. Отрывочные, конечно, потому что черномазые будут ошарашены. В Амари закрутится карусель, пока они попытаются разобраться, что же происходит. К тому времени мы достигнем местечка Матата, а это, грубо говоря, на полпути. На этом этапе разведывательные самолеты не заставят уже Кинка повернуть вспять. Если они начнут расстреливать его колонну на дороге, ситуация может измениться, но нам придется пойти на такой риск. По моим расчетам, им понадобится не менее четырех часов, чтобы как-то отреагировать. Так что можешь передавать сигнал в любой момент после того, как мы пройдем Сикафу. Но не очень-то торопись.

– Не беспокойся, не буду.

Я произнес эту фразу с чувством, и он ухмыльнулся.

– Я и не беспокоюсь. Но вот что я имею в виду, Артур. Это послание для нас – всего лишь страховка на случай, если нас постигнет неудача. Если же все пойдет гладко, лучше совсем не передавать сигнала. Это на твое усмотрение. Только не действуй опрометчиво. Решай как профессионал. Ты знаешь, о чем я говорю.

Я кивнул. Что мне оставалось делать? Как обычно, он принимал решения, а я оставался на побегушках.

– Да, – ответил я. – Знаю.

Операция началась в девять вечера. Что касается «Наконечника», это означало, что сержант Муса установил МАГ на командном грузовичке, а мы с Тропменом в последний раз проверили походные рации. После этого Тропмен отпер большую рацию и подсоединил ее к длинному хлысту антенны. Он опробовал установку и вручил ключ мне.

Должен добавить, что это не было каким-то жестом доверия с его стороны. Генератор, питающий станцию, работал от аккумулятора грузовичка и издавал громкий завывающий звук. Если бы даже я действительно собирался передать сигнал той ночью, мне пришлось бы втирать очки сержанту Мусе, чтобы как-то его одурачить. Конечно, он был полной дубиной, но все равно втолковать ему, почему я запускаю рацию, когда мне положено спать, было бы нелегкой задачей. Я испытывал облегчение от того, что такой задачи не возникало.

Вскоре после девяти Гутар и Уилленс завершили погрузку. Затем появился Кинк и провел последнюю проверку, как усвоены инструкции.

Группе Гутара в ту ночь нужно было занять таможенный пост Махинди, который для них освободили ранее вечером. Все как на блюдечке, как сказал Уилленс. Так или иначе, я чувствовал нарастающее напряжение – не только в себе самом, но и в других. Барбара Уилленс пришла, чтобы поцеловать мужа на прощание. Они оба тщательно меня избегали.

По сигналу Кинка два грузовика двинулись по запасной дороге. Они шли с зажженными фарами, а мы стояли, глядя им вслед, пока они не скрылись за деревьями. Затем я вместе с Кинком и Тропменом вернулся к командному грузовичку и включил походную рацию. Минут через десять из динамика проскрипел голос Гутара:

– «Наковальня» – «Наконечнику».

– Докладывайте, «Наковальня».

– Сворачиваем на дорогу к Матендо.

– О'кей.

Прошло минут двадцать.

– «Наковальня» – «Наконечнику». – Голос Гутара звучал на этот раз слабее.

– Докладывайте, «Наковальня».

– Приближаемся к объекту. Фары погашены.

– О'кей.

– Без дальнейших донесений. До встречи. Конец связи. Я выключил рацию.

Мы вступили в войну.

Наиболее сносное время в Кунди – пара часов перед рассветом. Они самые прохладные. Ночные летучие кровососы либо уже нажрались, либо устали, а их дневные разновидности еще толком не проснулись. Иногда дует ветерок, и тогда даже запахи немного ослабевают. Чувствуешь, что дышать безопасно.

Так было, когда мы наутро собирались выступать. Если бы мое сердце не колотилось так мерзко, я бы чувствовал себя почти человеком.

Все, за исключением офицерских постелей и походных сумок, было упаковано накануне, так что, несмотря на темноту, машины были скоро полностью загружены и готовы к отправке. Кроме оружия погрузили боеприпасы, банки с кипяченой водой, суточный запас продовольствия и походную аптечку.

Во время завтрака в столовой мы обнаружили, что к нам присоединился врач из Кавайды. Ему предстояло двигаться вместе с основной колонной. Он был моложав, с тонкими губами и насмешливым голосом. Сказав, что ему вменено в обязанность собирать рассыпающиеся части, он шутовски умолял нас не перегружать его работой. То, что его явно забавляла ситуация, действовало мне на нервы.

К тому же была проблема – Барбара Уилленс. Я намеренно постарался усесться подальше от нее, ибо был уверен, что она сгорала от нетерпения узнать, передал ли я сигнал. Как бы там ни было, она так и норовила поймать мой взгляд. В конце концов я улыбнулся ни к чему не обязывающей улыбкой. Если бы ей захотелось принять мою улыбку как знак подтверждения – ее дело. Я не собирался сообщать ей словами, что я передал сигнал. Глупо врать напропалую, если можно оттянуть время до того, пока тебя не загонят в угол.

Позавтракав, я отправился на транспортную стоянку и заставил сержанта Мусу проверить еще раз, все ли погружено. Придумав себе такое занятие, я пытался отогнать гнетущие мысли. В результате командный грузовичок вырулил на дорогу и был готов отправиться в путь раньше всех остальных. Тропмен казался довольным, но теперь предстояло ожидание.