Сзади послышались выстрелы.

Впав в эйфорию, Хадис не чувствовал страха. Наблюдая через зеркало заднего вида за оторопевшем патрулем, он кричал им проклятья и гнал по бетонной пустыне. Прошло около часа. Пейзаж не менялся. Бесконечная серость давила, нагоняя тоску. В остывшую голову полезли новые мысли: «Что, если мир действительно вымер?»

Машина чихнула и заглохла. Батарея окончательно разрядилась. Впереди пустота, сзади такая же обречённость. Хадис вышел из машины, лёг на холодный бетон и посмотрел на вечернее небо.

Подгоняемые ветром облака меняли форму, распадались и вновь сливались в единое целое. Хадис вспомнил, как ходил с классом в поход. Учительница сообщила за день, боялась лишних споров и обсуждений. Родители выдали бутерброды, баклажку с морсом и тёплый плед. Уроки в тот день отмени. Веселой ватагой они шли по осеннему лесу, что примостился на окраине города, а затем, найдя небольшую полянку, ели то, что взяли с собой. «Шведский стол» ломился от вкусностей, но больше всего Хадису запомнился невзрачный пирог. Он съел два куска, после чего одноклассник признался, испек его сам, взяв три вида муки. Шерс был любителем экспериментов. «Что же с ним стало?» – задумался Хадис и хлопнул ладонью рядом с собой. Раньше он искал так травинки, жевал, перекатывая между зубов, чувствуя терпкие соки земли. Столько лет пронеслось, а Хадис не примирился. Обычные радости недоступные Дэну: пикник на мягкой траве и белоснежная пена на голубом небосводе.

Озноб, колкий, пронизывающий, забрался под куртку, заставил подняться. Хадис вернулся в машину, сел на сиденье. О возвращении не могло быть и речи. Покинув периметр, он стал изгоем, несущим заразу в стерильную жизнь. Хадис прислушался к своим ощущениям. Ничего. Голова не болела, давление в норме.

Вспомнилась передача про теории заговора. Пожилой мужчина в безупречном синем костюме взывал к разуму оппонента, молодого горячего парня в рваных джинсах и пиджаке на футболке:

– Вы утверждаете, что мы не единственно выжившие. Земля населена, как и прежде. Все карантинные меры излишни. Были ли у вас родственники вне города?

– Да, – твёрдо ответил парень.

– Вы им звонили?

– Да.

Студия замерла.

– Вызов не проходит, – продолжил парень.

Студия задрожала от смеха.

– Возможно, у выживших нет связи, – попытался оправдаться парень.

– Или нет выживших, – заключил синий костюм.

Хадис вытащил из кармана куртки смартфон и посмотрел на индикатор сигнала. Антенна мигала зеленым. Хадис поблагодарил создателя и набрал Анну.

«Вызов запрещён принимающей стороной», – отчеканил голосовой синтез. Хадис оторопел и принялся набирать всех подряд: друга, коллег и даже полицейский отдел. Ответ был стандартным.

«Если нет выживших, то кому предназначено сообщение?» – спросил себя Хадис и замер. Мозг пытался найти объяснение: «Вышку забыли отключить от питания, ошибка персонала, по другую сторону периметра всё ещё сохранилась жизнь». Последнее показалось глупым.

Хадис вновь вышел из автомобиля. Нестерпимо хотелось в туалет, но вокруг не единого укромного места. Помявшись, он сплюнул и обошёл машину, прячась от возможного наблюдателя. Лужа – единственный след на бездушном бетоне.

Холод усилился. Солнце скрылось за горизонтом. Хадис уже забыл, что весной рано темнеет. Для него течение суток определялось яркостью ламп.

Поднялся порывистый ветер, несущий мелкий песок. Пришлось вернуться в автомобиль. «Панорамное окно сейчас бы не помешало, как и «Какобако», продающееся в стаканчиках с подогревом», – подумал Хадис. В желудке предательски заурчало. Игуана с далекая от печалей, неторопливо обгладывала листья.

Хадис перебрался на заднее сиденье и лёг, поджав ноги. В бок упёрлось что-то твёрдое. «Консервы!» – вскочил он. Достал из кармана железную банку и дёрнул за колечко ключа. По рукам потекло солёное масло. Из-под крышки показали хвостики маленькие сардинки. Хадис ел жадно. Заглатывал рыбок одну за другой. Выпил весь соус и, даже немного обрезав язык, вылизал банку. Забытые вкус ожог рот, а затем провалилсяв желудок.

Подкрепившись, Хадис задумал о костре и принялся перерывать содержимое бардачка: старая квитанция, чудом выжившая в буре борьбы с чумой, несколько монет, которые давно не в ходу, пластиковый паспорт с чипом. У Хадиса затеплилась надежда. Старик мог хранить спички, но они, как и зажигалка, так и не нашлись. Исчезли , стали ненужными в мире, пропитанном здоровьем и образом жизни без вредных привычек.

Закончив поиск в салоне, Хадис, прикрывшись воротом водолазки, выполз под ледяной ветер. В багажнике валялась запаска, набор инструментов и кусок синтетического коврика. Наспех заткнув им лобовое стекло, Хадис вновь забрался в машину. Покрутился, и, найдя удобное положение, провалился в тяжёлый спасительный сон.

Он чувствовал, как крутилась вокруг игуана, забираясь под куртку, слышал вой ветра и металлический скрежет. Под утро, когда непогода стихла, Хадису приснились глаза. Они двигались вдоль машины, исчезали и вновь загорались красными огоньками.

Хадису хотелось подняться, но неведомая сила не давала вырваться из сонного плена. Преодолев паралич, он вскочил, отчего игуана свалилась на пол, и принялся озираться по сторонам. Тихо. Лишь жажда сдавила высохшее горло.

Пытаясь отвлечься, Хадис достал смартфон, вздохнул и хотел было убрать в карман, как заметил мигающее сообщение. Модуль связи настойчиво предлагал подключиться к новой сети. Это не могло быть правдой: ошибкой, насмешкой, но не надеждой.

Хадис рассмеялся. Звук раскатился в голубом небе, отразился от поднимающегося солнца, пробежал капельками росы, стекающими с холодного корпуса. Это была вода.

Хадис жадно втягивал струйки, выплёвывая крупинки песка и вновь тянулся к влаге. Промочив горло, он ещё раз обыскал машину.

План прост – найти вышку и оттуда дозвонится Анне. Сообщить, что с ним всё хорошо. Он здоров и скучает. А там они вместе решат, что теперь делать. Кусок коврика стал санями аккумулятора, а затёртый чехол от пассажирского кресла – рюкзаком. Хадис сложил инструменты. Чек и найденный паспорт спрятал в нагрудный карман. Надеясь зарядиться его от вышки, он наобум поволок свой нехитрый скарб. Игуана, преданной собачонкой, бежала рядом с ногой. Солнце поднималось все выше и выше, а бетонная пустыня не кончалась. Очертания недосягаемой вышки прятались за горизонтом.

Хадис съел все консервы, теперь искал воду. Ничего, даже укрытия. Если поднимется ветер, Хадис не выживет, сдохнет посреди серой пустыни, высохнет под палящим солнцем. Куртка полетела на коврик. Игуана остановилась и с интересом посмотрела на Хадиса.

«Я больше не могу. Всё не имеет смысла», – сел он на бетон и посмотрел на ящерицу. Та не отводила выпученный глаз, поверхность которого блестела от влаги.

«Вот оно и мясо, и кровь», – подумал Хадис и отогнал порочные мысли. Тогда он останется вовсе один. «Игуана во всём виновата. Не появись она в твоём доме, ты бы сейчас не страдал», – зудело у него в голове. Хадис встал и поплёлся дальше. Когда-нибудь всё закончится, и он будет смеяться, вспоминая свой переход. Главное – это вода.

Набежала туча, скрыла палящее солнце. Хадис остановился смахнуть пот и отпрянул. Огромная птица упала с неба, схватила ящерицу и взмыла вверх. Хадис застыл на мгновение, а затем прибавил шаг. Городские легенды не лгали. Где-то впереди ждала жизнь. Ему захотелось бросить аккумулятор и побежать, но Хадис не смел. Оставить, значит попрощается с прошлым. Забыть Анну и сына, не имея возможности их увидеть.

Жара потеряла силу, впиталась в вечно холодный бетон. Вновь навалился сумрак, и Хадису стало страшно. «Буду идти, пока не свалюсь», – решил он и упрямо шагал, проклиная сбежавшую игуану, Калачина и себя.

Впереди показались деревья. Исполины с раскидистыми ветвями встали зеленой стеной. Хадис вновь проклял себя за трусость и малодушие. Он слышал шелест листвы, такой знакомый и забытый. Журчанье ручья, усиленное темнотой, казалось ангельским пением. Хадис представлял, как пьёт, давясь ледяной водой и дрожал от мысли, что лес лишь мираж, галлюцинация, созданная воспаленным сознанием. «Вот и вышка! – закричал Хадис, словно надеялся сохранить видение, придать ему жизни. – Деревья. Их можно потрогать!». Он протянул руку к шершавому стволу и почувствовал, как жгучая боль пронзила затылок, растеклась теплом по затекшей от напряжения шее.