— Меня замечательно.
— Принимали.
— Принимали.
— Восторженные.
— Восторженные.
— Зрители.
— Зрители.
— Мой следующий вопрос: «Как тебе удается сочетать ум и талант с такой восхитительной внешностью?»
— Я с детства отличалась от своих сестриков.
— Сверстников!
— Сверстников. Я чувствовала, что мне перстоит…
— Предстоит.
— Предстоит сделать в жизни что-то заначтельное…
— Значительное.
— Значительное…
Я потихоньку покинул студию, где снималась телепередача «Грандиозная уборка». Меня не удивило, что в мире, где царят деньги, ложь и лицемерие, известную певицу можно сделать из недалекой косноязычной девушки, чья красота пришлась по вкусу богатому влиятельному продюсеру. Меня возмутило то, что абсолютно ВСЕ относились к этому, как к чему-то совершенно естественному. Причем не только редакторы и ведущий, которые получали деньги за рекламу и пропаганду пошлости. Зрители на трибунах готовы были целый день сидеть в студии и лицезреть тупость и убожество сотворенных продюсерами кумиров массовой культуры. И этих существ я хотел спасти от духовного гнета и интеллектуального невежества?!
Я в задумчивости шел по коридору вдоль ряда дверей, каждая из которых вела в отдельную студию, где даже сейчас, поздним вечером, продолжалась работа по оболваниваю жителей Колоссии. Большинство телепередач относилось к развлекательному жанру и предназначалось для отвлечения людей от их реального нищенского существования. Но имелись передачи и «политические», призванные формировать массовое сознание и влиять на общественное мнение.
Я заглянул в студию, над которой увидел табличку с надписью: «Добей оппонента!». Внутри я увидел трибуны со зрителями (непременный атрибут любого телевизионного шоу) и круглый подиум, где в креслах друг напротив друга сидели пожилая полная боблинка со всклокоченными седыми волосами и худой человек в строгом сером костюме. Вокруг кресел неторопливо прохаживался ведущий программы, похожий на дрессировщика, который вывел на арену своих зверушек.
Запись передачи была в самом разгаре. Боблинка произносила свою речь:
— …Когда я слышу разглагольствования о «социальной справедливости», о «народном счастье» или о «всеобщем равенстве», то меня до глубины души оскорбляют эти засохшие отростки проклятой уравнительной морали. Их давно уже пора вырезать стальной пилой демократического сознания. Долой мертворожденные и нежизнеспособные заблуждения! Долой гнусные измышления уравнителей!
Человек в сером костюме открыл рот, как будто собирался что-то возразить, но боблинка, заметив это, заговорила быстрее, громче и напористей:
— Да вы-то уж лучше помолчите! Вы угнетали Колоссию столько лет, что теперь вам надо сидеть тихо и смирно! Вы ввергли народ в голод и нищету! Из-за воплощения в жизнь ваших кровожадных теорий погибли миллионы граждан Колоссии!
Ведущий со снисходительной улыбкой обратился к человеку в сером костюме:
— Мне кажется, что уважаемая Холерия Стародомская в пух и прах развеяла все нагромождение ваших аргументов. Найдутся ли у вас хоть какие-нибудь новые доводы?
Тот негромко произнес:
— За время правления Уравнительной церкви Колоссия из отсталой аграрной страны превратилась в ведущую индустриальную державу. Не забудьте, что нынешняя так называемая демократия не создала и не построила ничего нового. Заводы, фабрики, дома, дороги — все это создано под руководством Уравнительной церкви. Нынешние демократы проклинают и охаивают нашу организацию, но сами живут исключительно за счет накопленного нами наследства…
— Врете! — вскричала Холерия Стародомская. — Строили заводы не вы, а народ! Вы же, гнусные уравнители, паразитировали на Колоссии, а не руководили ею! Ваша тоталитарная секта давила и душила все проявления свободы и демократии! Все вы — палачи и убийцы!!!
— Спокойно, спокойно! — примиряющим тоном сказал ведущий.
Но боблинку уже трудно было остановить:
— Как я могу быть спокойной, когда рядом со мной сидит мерзкий уравнитель?! Тьфу на вас, трижды тьфу на вас, проклятый выродок, отрыжка истории, выкидыш кровавой тоталитарной секты!!!…
Внезапно послышался громкий голос:
— Стоп, камеры!
Холерия Стародомская тотчас же замолчала. На подиум быстрым шагом вышел седоватый, но молодящийся боблин. К нему подскочил ведущий и угодливо спросил:
— Что-то не так?
Боблин, не обращая на него внимания, обратился к Стародомской:
— Холерия, вы должны произносить слова более энергично, я бы даже сказал — истерично.
Та робко и заискивающе улыбнулась:
— Мне показалось, что господин банкир недоволен моими излишне резкими выражениями…
— Ничего страшного, — тихо произнес человек в сером костюме. — Мы с вами, Холерия, не первый год знаем друг друга. И не первый раз разыгрываем подобные сценки.
— Но на этот-то раз вы собираетесь баллотироваться в Государственную Мысль Колоссии. Мне, признаться, даже как-то неловко осыпать вас обычной бранью.
— Все наоборот! — воскликнул седоватый боблин. — Стратегия избирательной компании строится на стабильности и уверенности нашего кандидата, противопоставленной демократической истерии. Наши потенциальные избиратели — люди старшего возраста, по-прежнему истово исповедующие Уравнительную религию. Кроме того, в Колоссии симпатии традиционно находятся на стороне тех, кого обижают, гонят и оскорбляют. Так что, прошу вас, уважаемая Холерия, не стесняйтесь в выражениях. Работайте с максимальной отдачей!
— Хорошо! — многообещающе ухмыльнулась боблинка. — Вы, господин банкир и кандидат в депутаты, сейчас услышите о себе и об уравнителях много интересного. Только, пожалуйста, без обид!
— С нетерпением ожидаю возможности насладиться вашим всегдашним красноречием, — коротко кивнул головой человек в сером костюме. — И заверяю вас, что оплачено оно будет выше вашего обычного тарифа за участие в подобных спектаклях.
Седоватый боблин широко улыбнулся:
— Ну, раз всем ясны их роли, то продолжим съемку. Пожалуйста, Холерия, с последней фразы…
