* * * Я, увы, слишком рано начать линять, хотя если мой возраст перевести на кошачий, то по-кошачьи мне больше года, и для кошки это нормально. Теперь-то я понял, что значит родиться в год кота и кролика. Это для того было сделано, чтобы мне было обидно, что у кота новая шерсть отрастает, а на голове моей нет. От обиды часто листаю в бездушной и тесной, невидимой глазу сети, разные темы. И в историях сохраняю все то, что в себе мне кажется максимально ужасным и невыносимо гадким. (Ах, Господи, исповедь!) Если вырвать из рук моих распароленный телефон, то он превращается в лезвие, что распарывает мою ширму, за которой храню секреты в историях своих в виде ссылок про пересадку волос. (Ах стыдно стыдно!) Да только я суеверный. И на мои изрядно с юных лет поредевшие грядки, на светлой моей (я надеюсь) лысеющей голове, я до ужаса опасаюсь дать высадить инородные луковицы людей, которых я даже не знаю. (Да еще и за сто пятьдесят тыщ!) На не Ваших семинарах мне было вежливо велено избавиться от терминологии хотя бы в своих текстах. Я очень рад был бы успеху, да только от алопеции избавиться не получается, и ни один трихолог не в силах, увы, помочь. Я поэтому жизнь свою с ранних лет стараюсь с поэзией крепко сплести в узелок, чтобы себя любимого рифмами утешать. Ведь для мужчин алопеция — далеко не худшее, что с испугом рифмуется на «…ция». Маргарита Шилкина Родилась в 2003 году в городе Абакане. Студентка Литературного института имени А. М. Горького по направлению «Проза» (мастерская Р. Т. Киреева), участница мастерских АСПИР («Мир литературы. Новое поколение», межрегиональные мастерские в Екатеринбурге и Новосибирске) и форума молодых писателей «Липки», полу финалист премии «Лицей». Рододендрон в ротонде * * * Клубящийся дым Огни блуждают Воды сожаления Отражаются на кратерах луны Клубящийся дым Крематория * * * Если бы я была городом Во мне бы воздвигли Берлинскую стену От раздела рацио с эмоцио Треснуло бы ядро Не спускаться по лестнице, не уходить на дно Под песком песок песок песок Осесть однажды = осесть навсегда Вырастить башню, влить в кости бетон Не в слоновые, В чьи? Птичьи В печи раскаляются инструменты, Которые будут без инструкции Обтачивать стены, и со стен ссыпятся Бледно-розовые, шершавые, как кошачий язык, Крошки Если слизнуть их с асфальта, кстати, тоже шершавого Ты и сам станешь Глиняным изваянием Обряд инициации Пропуск в мир иной В мир иноков И идолопоклонников С ницшеанской идеологией В мир нищеты и Тщетности Где под подкаст «Ты – это важно» (Неважно вообще-то, пока важного нету) Люди из высших каст Ковыляя на костылях, переходят в низшие В мир нечеткости И безотчетности Божий замысел Неразвязанный узел Бога то ли слишком много, То ли вовсе нет Отправился восвояси, Не отмыв подолы от копоти, Не разварив копчености Раньше в городе Не было городничих, теперь – Появились Раньше в городе Летали дирижабли, теперь – Вывелись Живое Царство мертвых (Дед инсайд, Инсайд аут и Аутоагрессия) Когда Орфей сюда спустится, Не поддастся искушению и не обернется, не нарушит Траекторию возвращения Моя тень Все равно Не выйдет, останется Тень-в-себе Посадить бы семечко (солнечного зайчика, морской соли, соловья, сороки-вороны, стрекотание которой слушала в детстве, в пять лет, пока засыпала в вагончике, сама не помню, бабушка говорила, Сатира) Чтобы не смрад, Не сумрак, Чтобы смешно * * * Мифы рассыпаются, разлагаются, Но их не выстирать, не вышколить И до конца не забыть Спуститься до основания В Царство мертвых, где Похоронены наши прообразы — До похорон томились, Чистились сорок дней День третий – мутное стекло День третий – стало чуть яснее Девятый – снова мутно, снег Девятый – начал таять Девятый – на пороге «да» и «нет» Три тридцать – стою, хотя не стою И трех рублей с копейками, Как водка Четыре тридцать на часах, нет сна и правильного тона Сорок – и срок отчитывает ворон, пока кукушка плоть клюет В неговорящих птицах столько песен Сколько полета в сломанных крылах |
