Григорий Петрович и Андрей Иванович с удовольствием любовались счастливыми молодыми, которые не пропускали ни одного танца. Оба были довольны таким удачным союзом с большим потенциалом для дела.

Во время небольшого перерыва между танцами Марию Андреевну обступили ее сестры, которым хотелось рассмотреть платье и украшения. Григорий Григорьевич отошел к брату и его жене, Елене Ивановне.

– Гриша, поздравляю! Машенька такая чудесная! Береги ее! Она мне чем-то нашу Лизу напоминает… – старший брат был необыкновенно растроганным, Гриша его таким еще никогда не видел.

– Саша, что ты… Ну при чем здесь Лиза? – попыталась остановить его Елена Ивановна.

– Эти свечи… дурной знак… Я не говорил тебе, Гриша, но у Лизы также свеча потухла во время венчания…

– Я не верю в знаки… Но если тебе так спокойнее, даю слово, что буду беречь Машу как зеницу ока! Сам не обижу и другим в обиду не дам!

Объявили следующий танец. Григорий Григорьевич вернулся к своей молодой жене. Начав танцевать, он продолжал думать о старшем брате. Вдруг он осознал, что Александр стареет и становится слишком сентиментальным.

С улицы доносился какой-то шум, крики. Но их не слышно было за праздничным весельем. Около дома Елисеевых пьяный в стельку Закретский пытался прорваться на бал, но был остановлен урядником.

– Как ты смеешь? – орал он на урядника, пытаясь вырваться. – Не прикасайся ко мне! Пусти!

Ему удалось высвободиться.

– Елисеев, ты у меня будешь кровавыми слезами умываться! – пытался он докричаться до второго этажа.

В ответ ему из окон дома доносились музыка и смех.

Закретский без сил сел на лестницу и заплакал. Это были пьяные слезы. Но они были искренние. Никто, даже он сам, не смог бы разобраться, было ему так горько оттого, что не удалось залезть в карман к богатому купцу, женившись на его дочери, или ему действительно нравилась Маша, или ему было жутко обидно, что Елисеев обошел его в очередной раз.

Дамы стали жаловаться на духоту. Открыли окна. Ветер ворвался в комнату и стал раздувать тончайшие тюлевые занавески, словно паруса. Кружащиеся пары, размноженные в многочисленных зеркалах зала, и развевающийся, словно фата невесты, тюль сливались в красивейший свадебный танец.

Григорий Григорьевич, разговаривая с родителями, постоянно искал глазами невесту. Мария Андреевна болтала с сестрами, смеялась. Вдруг Григорию Григорьевичу показалось, что он увидел в зале еще одну невесту. Он побледнел. Ему живо вспомнился его сон накануне убийства Александра II. Он присмотрелся. оказалось, что это просто отражение Марии Андреевны в зеркале. Гриша выдохнул с огромным облегчением и решил больше тем вечером не пить.

Бал подходил к концу. К Грише подошли новоиспеченные тесть с тещей, которые собрались домой и хотели попрощаться.

– Гриша, сынок, а где ж твоя молодая жена? – поинтересовался Андрей Иванович.

– С сестрами секретничает… – махнув в ту сторону, где только что видел Марию Андреевну.

Сестры по-прежнему сплетничали на том же месте, где их видел Гриша, а Марии Андреевны не было. Григорий Григорьевич пошел искать супругу в зале. Ее нигде не было. К поискам подключились родители Гриши и сестры Маши. Безуспешно. Невесты нигде не было. Уже второй раз за свадьбу родственники встревожились – невеста пропала. Кто-то уже даже связал два события, мол, свеча погасла – это же дурной знак, вот невеста и пропала.

I

Совершенно скандальное событие – на свадьбе пропала невеста. Елисеевы старались не афишировать свое беспокойство, иначе потом сплетен не оберешься. Людской молве только дай затравку, так они такого нафантазируют – не отмоешься!

Тем не менее сами Елисеевы были взволнованы не на шутку. Да и как можно было оставаться спокойными в такой ситуации? Тут еще выяснилось, что в дом рвался Закретский, который позже исчез в неизвестном направлении. От мысли, что дочь могла сбежать с графом с собственной свадьбы, Андрей Иванович схватился за сердце. Ведь этот мерзавец просил руку и сердце Машеньки. Неужели отказ ему был неискренним? Неужели граф с Марией Андреевной сговорились за спиной у отца и матери? Но зачем же было доводить до свадьбы, до такого позора? Нет, не могла любимая дочь так с ним обойтись!

Григорий Петрович был мрачнее тучи. Такого подвоха от дочери друга он никак не ждал. Да не могло такого быть, он же видел, какими влюбленными глазами она смотрела на сына. Те не менее невесты на балу не было.

Елисеевы и Дурдины удалились в сигарную комнату, чтобы не привлекать внимания любопытных гостей своими взволнованными лицами и обсудить план дальнейших действий. На Грише не было лица. Он готов был броситься в погоню. И вот в тот момент, когда в штабе шло бурное обсуждение, стоит ли ехать к Закретскому, в комнату зашла Варвара Сергеевна. За собой она вела заспанную Машеньку. Оказалось, та устала и прилегла в одной из гостевых спален буквально на минутку, чтобы ноги немного отдохнули. Невеста сама того не заметила, как провалилась в сон. То ли бессонная ночь накануне сыграла злую шутку, то ли игристое вино, которого Мария Андреевна, возможно, выпила чуть больше обычного, – от духоты и нервов, но девушка просто уснула и только потом узнала, какой переполох учинила.

Что творилось в сигарной комнате! Даже во время венчания не было столько эмоций. Матери плакали от счастья. Мужчины обнимали Машу, потом друг друга. С облегчением хохотали над смущенной невестой. Девушка боялась поднять глаза на Гришу. А тот был настолько счастлив, что она не сбежала с Закретским, что не мог злиться на нее.

– Рад Филат, что дело идет на лад, – снова засыпал поговорками Григорий Петрович. – И радость, и горе – дело временное. А давайте-ка, сердешные, закругляться! Погуляли – да буде! А то неровен час, еще кака оказия приключится…

II

Началась счастливая семейная жизнь Григория Григорьевича. Первые недели молодые не могли насладиться друг другом и как только появлялась возможность уединиться, непременно пользовались ею. Григорий Петрович только посмеивался в бороду от такой страсти между молодыми. Анна Федоровна порой укоризненно поглядывала на спальню, из которой никак не выходили молодожены. Хоть она и помалкивала, но такой пыл в исполнении супружеских обязанностей не одобряла. Возлежать супругам следовало для рождения детей, а не для греховной услады.

– Малый для сласти, большой для страсти, – поддразнивал жену Григорий Петрович, перехватив ее недовольный взгляд на сына, который схватил Машеньку, порхающую на втором этаже в пеньюаре, и потащил назад в спальню.

Анна Федоровна только шикнула на мужа.

– Старый бес! Ужо хватит зубоскалить!

Она и сама полностью не понимала, была ли это реакция на срамоту или тут еще подмешивалась материнская ревность. Анна Федоровна родила Гришу в сорок лет, когда уже и не ждала больше детей. А тут вдруг сынок, точная ее копия – красивый, синеглазый, здоровенький. Естественно, мать души в нем не чаяла. По ее мнению, ни одна из претенденток не была достойна Гриши. Все они были либо не слишком добродетельны, либо не слишком умны, либо недостаточно богаты, либо не очень красивы. В общем, Машенька, конечно, была милой девочкой, но не чета ее Грише.

А Григорий Петрович, наоборот, обожал Машу. Относился к ней как к собственной дочери, а то и более трепетно. Он восхищался ее быстрым умом и деловой хваткой. Именно такая жена может стать мужу настоящей соратницей и поддержит его в любых делах. Она напоминала ему его мать, которая после смерти отца, основателя их семейного предприятия, взялась за управление фирмы сама и делала это вполне успешно вплоть до своей смерти. Так что Григорий Петрович видел воочию, что такое, если выражаться современным языком, деловая женщина.

Уже на второй день после свадьбы Григорий Петрович ушел на традиционный полуденный сон, оставив недосчитанные счета в гроссбухе. Вернувшись, он увидел за конторкой Марию Андреевну в строгом черном платье с белым воротничком, напоминающую гимназистку. Он было взял гроссбух доделать оставленную работу, а там все уже аккуратно посчитано. С тех пор сердце его принадлежало невестке.