Кузнец кивнул, присел на табурет у моего изголовья, задумался. Он явно был чем-то опечален.
– Как твоя поездка, папенька? Ты, наверно, сильно устал? Может, ты голоден, так Мэгги нам немного снеди принесла, я тебе оставила. Давай накормлю? – сказав это, заметила, как он тяжко вздохнул, но улыбнулся. Кот Тибо потёрся об его ноги и прыгнул на колени, явно требуя привычной ласки. Но отец его даже не погладил, он размышлял о чём-то своем.. Питомец состряпал недовольную мину, фыркнул и спрыгнул на пол. Видать, привык считать себя главным в доме и был ещё тем капризником. Точь-в-точь мой Барсик! Коты, наверное, во все времена одинаковы…
– Нет, дочка, не хочется пока мне вечерять. В замке перед отъездом малость покормили на кухне, так сыт ещё, не жалуюсь. И тебя не хочу беспокоить, до сих пор не могу нарадоваться, что в себя пришла, мое ты сокровище! Я не один приехал, со мной Уильям. Мне надо потолковать с ним кое о чем. Отдыхай, дочка. – Он поцеловал меня в лоб и вышел из комнаты.
Занавеска закрылась, и я услышала, как кузнец сел за стол и завел разговор с незнакомым мне человеком. Он говорил тихо, но я слышала почти каждое слово.
– Так вот, застал я нашего барона Готфрида в его владениях, допустили меня к его милости, – Кузнец порой замолкал, словно пытался подобрать нужное слово. Собеседника не было слышно, как будто его и не было в комнате. Мне стало нестерпимо любопытно посмотреть, кто же приехал вместе с Джоном, и, тихонечко встав, я приоткрыла шторку.
– Стал я ему объяснять: так мол, и так, не будет ли угодно латы да оружие для ваших рыцарей заказать, времена-то тревожные, слухи идут, что французы опять нам войной грозятся. Я, мол, лишнего не возьму, а уж работу мою вы сами знаете, не раз доводилось мне шлемы да доспехи поставлять ко двору вашему.
Собеседник сидел ко мне лицом, облокотившись о стол, и слушал отца внимательно, не перебивая. Это был молодой человек лет двадцати, с взъерошенными рыжими волосами, местами запачканными чем-то темным. Юноша был одет в серую от пыли шерстяную рубаху и прожженный понизу коричневый кожаный фартук. Лицо его, как и у отца, было сухим и загорелым. В широких плечах и мускулистых руках чувствовалась недюжинная сила. Задумчивые карие глаза посверкивали в ответ на отцовскую речь. Что-то мне подсказывало, что я его хорошо знаю. Но откуда?
Тем временем кузнец продолжал:
– Барон, храни его Господь, выслушал меня благосклонно, но дурную весть мне поведал. Говорит, дескать, и рад был бы мне заказ сделать, да только закон теперь не позволяет. Вышел на днях новый королевский эдикт, а в нём и говорится: дворяне отныне могут покупать доспехи да латы, да копья, да мечи, да всё прочее не иначе, как у мастеровых из гильдии оружейников. На каждом таком изделии клеймо гильдии должно стоять. А ежели, мол, кто из других ремесленников это клеймо подделает, так того велено нещадно драть плетьми и отправлять в ссылку. Вот уж напасть так напасть! А чтобы мне в ту гильдию кузнечную войти, столько денег просят, что и кобылу продав, и все инструменты – не хватит.
На этих словах его лицо скривилось, как будто от боли.
– Все ж таки, непонятно мне, чего ради нужны эти гильдии? – проронил первые слова незнакомец.
Надо сказать, я была с ним солидарна. Я тоже не до конца понимала всю эту историю, осознавала только, что для отца, который кормился кузнечным делом, – это действительно серьезная забота.
– Ну, как тебе растолковать? Гильдии, они, словно государство в государстве. Известное дело, давно хотели всю кузнечную да оружейную работу к своим рукам прибрать, чтобы такие одиночки, как я, заказов у них не перебивали. И, видно, сговорились, да дали мзду королевским советникам, а те такой указ и подсунули Его Величеству. Эх, грехи, грехи… Как говорится, рука-то руку моет. И ведь дворянству от этого теперича тоже сплошное разорение! Товары из гильдии, они ведь втридорога стоят, а уж теперь тамошние мастера вообще обнаглеют, знают, плуты, что никто им нынче не указ. А нам-то, простым мастеровым, как быть? По миру идти? Сам тому свидетель, не много сейчас заказчиков в нашей деревне. Только лошадь кому подковать, да плуг, либо соху подправить. И не мне тебе рассказывать, что уж давно селянам и платить-то нечем – налоги душат, за землю отдай в казну, за полив, да и церковную десятину никто не отменял.
Кузнец замолк и вновь погрузился в свои мысли. Юноша тоже на миг задумался, затем спросил:
– И что теперь думаешь делать? Не могу взять в толк, как такие мастера, как ты, могут остаться без работы? И о чем только думают королевские советники?! – он не мог скрыть своего раздражения.
Мне очень хотелось вступить в разговор и расспросить подробнее, какие есть варианты решения этой задачи. Как я могла бы утешить этого честного труженика, который, к тому же, во мне души не чаял? Конечно, я не его родная дочь по плоти и крови. Но попытаться заменить ему настоящую дочку, не дать впасть в отчаяние, думаю, в моих силах.
– Отец! Ну не печалься ты так! – внутренне подбадривала я его. – Проживём как-нибудь. Хозяйство у нас есть, с голоду не помрём. Вот поправлюсь я, и смогу тебе помогать, ты только держись! – и, почувствовав, как заныло тело, со вздохом села на кровать.
Кузнец, до того момента молчавший, как будто услышал меня, встрепенулся.
– Ну да ладно, поделился с тобой, полегчало. Найдем выход, где наша не пропадала! Иди и ты домой, небось мать с отцом тебя обыскались.
Я дождалась, когда за парнем закрылась дверь, и тихонько вышла из своей комнатушки. Мужчина стоял возле иконки, собираясь прочесть вечернюю молитву. Услышав мои шаги, он вздрогнул.
– А ты что, доча, не спишь еще? – увидев меня, его брови поднялись вверх, лицо же осталось напряженным.
– Прости, батюшка, я случайно услышала ваш разговор. Не смогла уснуть… Мало что поняла из твоего рассказа, но вижу, что сильно расстроен. Скажи, могу ли я чем-то помочь?
– Ну что ты, доченька, не девичье это дело-то. – глаза у мужчины потеплели. – Как-нибудь справимся, не впервой решать такие задачи. Не волнуйся! Тебе бы самой оправиться поскорее!
Я поняла, что кузнец не будет обсуждать этот вопрос со мной, и решила переключить его внимание на другую тему.
– А скажи, папенька…память меня подводит. Что за счёты у тебя с отцом Стефаном? Мэгги нынче толковала что-то, да не уразумела я многого…
Кузнеца явно мой вопрос застал врасплох. С минуту он думал, словно решая, отвечать или нет. Наконец, стал рассказывать в своей обычной, неторопливой манере.
– Давняя это история, уж и концов не отыщешь. Было это в мои молодые годы. Служил я тогда подмастерьем у старого Бриггса, от которого мне кузня-то и досталась. Холост был тогда, с матушкой твоей мы еще не обручились, хотя родители с детства прочили нас друг другу. А тут помер наш старый настоятель, и прислали к нам в храм служить отца Стефана. Весьма просвещенным показался он мне. Как слышал я, не только закон божий, но и врачебное дело смолоду изучал и у самых знаменитых лекарей королевства обучался. Книг-то у него, книг-то премудрых сколько было! И на нашем наречии, и на латыни, и на заморских дивных языках. Стал он в нашей округе не только духовным наставником, но и врачевателем…
Кузнец на некоторое время прервал свой рассказ. В горнице уже сильно потемнело, и вдобавок к свече отец зажег тусклую масляную плошку. Пляшущий огонек бросал отсветы на его суровое, умудренное жизнью лицо.
– А дальше, батюшка? – рассказ неподдельно заинтересовал меня.
– Ну, а дальше… – отец опять нахмурился. – Стали люди поговаривать, что отец Стефан, хоть и служитель божий, а врачеватель не от Бога. И руки-то у него, дескать, недобрые, и мзду за свою помощь он берет большую. А тут такой случай вышел… Разболелся зуб у хозяина моего, старого Бриггса. Воет, хоть на стенку лезь! Ему домашние-то и говорят: езжай, мол, к отцу Стефану, излечит он тебя. А тот упёрся – ни в какую. И кличет меня к себе. «А, ну, говорит, Джонни, щипцы неси! Будешь зуб мне рвать! Руки у тебя сильные, да и парень ты расторопный!». Я так и обомлел. Куда мне, говорю, хозяин, сроду, мол, такого не делал. А он как цыкнет на меня: «Делай, что велено!». Не смел я ему возражать. Делать нечего, помолился, взял щипцы, да и единым махом больной зуб у старика и вырвал. Тот хоть и заорал от боли, да не ругал, наоборот, похвалил. Потом Мэгги принесла ему маковой настойки, и боль как рукой сняло. Старина Бриггс об этом деле растрезвонил на всю округу. Так и начали ко мне с больными зубами люди приходить, не только наши, деревенские, но и из дальних сел. Да что говорить, купцы да дворяне моими руками не брезговали – молва-то, она впереди дел бежит. Ну, так и стал я скорби людские утолять…
