Перед ним оказалась мать, выглядевшая более свежей, чем обычно после долгого морского путешествия. Она улыбнулась ему и подняла руки, и Магни бросился в ее объятия и уткнулся лбом в ее худенькое плечо.

— Мама.

— Мой мальчик. Как я скучала по тебе, kullake.

— А я по тебе. Но мы снова вместе и в безопасности.

Она отстранила его и снова посмотрела ему в глаза.

— Но не все. — Она повернулась к Сольвейг, которая снова встала, а ее сестры и Агнар крепко обняли ее. Мать Магни протянула руку. — Сольвейг, сердце мое.

Сольвейг кивнула, моргая. Магни видел, как она набрасывает на свои плечи еще больше сил, словно мантию. Затем она сжала руку его матери. Сольвейг ничего не сказала, но когда его мать притянула ее ближе, она подошла и позволила окутать себя материнской любовью. Она уткнулась лбом в тонкое плечо Ольги, и сердце Магни бешено заколотилось.

— оОо~

Они поженились четыре дня спустя на опушке леса. Как и ожидалось, Магни подарил Сольвейг Синнесфрид, меч, который его отец подарил его матери, когда женился на ней, и который она подарила Магни, когда он начал совершать набеги. Этот меч они должны были сохранить для своего первенца. Сольвейг же подарила Магни недавно выкованный меч, сверкающий и великолепный. На его лезвии были выгравированы руны волка, ворона и солнца.

Они соблюли все ритуалы своего народа и даже сбежали в темноте к своей маленькой хижине, пока весь город следовал за ними по пятам. Они отдали свадебную корону Сольвейг шумной толпе, но празднование этого дня и явная радость были приправлены еще и торжественностью. Он ознаменовал столько же окончаний, сколько и начал: конец долгой эры процветания, конец лета, конец легенд. Они пережили суровую зиму, а затем, особенно Карсла, долгое лето, воссоздавая обновленный мир из пепла его руин.

Все чувствовали, как тень прошлого и отблеск будущего затмевают солнце начала жизни Магни и Сольвейг.

Но это было только начало, и Магни не позволил Сольвейг забыть об этом.

Он проснулся один в своей супружеской постели, когда ночь еще была темной. Свечи догорели до огарков и погасли; они заснули, сбившись в потный клубок, и не загасили их. Как только щит, окружавший ее чувства, был разрушен, Сольвейг снова открылась для него — в постели и не только.

Хижина была маленькой, всего одна комната, и Сольвейг в ней не было. Боги, он надеялся, что она не ушла в лес в их первую брачную ночь. Это будет история, которую не нужно рассказывать никому.

Магни встал и натянул бриджи, поморщившись от липкости на животе и бедрах. Они заснули, не приведя себя в порядок. Он туго затянул шнурок, но не стал завязывать, и пошел искать свою жену.

Жена. Он усмехнулся при этой мысли. Долгие годы он хотел немногим большего, чем то, что принес ему вчерашний день: Сольвейг, соединившуюся с ним перед лицом богов.

Она сидела прямо за дверью, на стуле, на который Ингрид — женщина, которая собиралась начать здесь свою супружескую жизнь, и чья жизнь закончилась на веревке перед Толлаком в зале, — садилась в теплые дни, когда пряла шерсть. Колеса не было, но кресло осталось.

Сольвейг сидела там, закутавшись в мех. Ее распущенные волосы упали через плечо и локоном легли на сгиб локтя.

Ночь была холодной; его мать вернулась в самый последний теплый день. Дрожа, он сделал несколько шагов и присел рядом с Сольвейг.

— Где ты, любовь моя?

Сольвейг повернула голову в его сторону и криво улыбнулась.

— Я здесь. Я услышала волка и захотела послушать

Он поцеловал висок, который она ему подставила.

— Ты думаешь, это твой отец?

Ее плечо приподнялось.

— Не знаю. Но знаю, что это заставило меня еще сильнее скучать по нему и по моей матери, и я хотела это почувствовать. Я не знаю почему.

Магни никогда не переживал подобной потери, хоть и видел, как другие справлялись с большим горем. Он догадывался, почему она хотела причинить себе еще больше боли, но оставил эту мысль при себе. Отец и мать, оба, учили его, что иногда мудрость — это держать свои мысли при себе.

— Я чувствую, что они становятся ближе ко мне, когда я скучаю по ним сильнее, — прошептала она.

И это было то, что он сказал бы ей. Он провел рукой по ее спине.

— Ты бы хотела побыть одна?

Сольвейг покачала головой, и Магни наклонился ближе. Вот так и они сидели, прижавшись друг к другу, и позволяли ночи стареть.

Затем он тоже услышал тявканье и вой волка. Прозвучало совсем рядом.

— Я хочу, чтобы они мной гордились. Я ничего в своей жизни так не хотела, как быть достойной их.

Магни часто говорил Сольвейг, как сильно ценит ее, какой достойной, по его мнению, она была. Он знал, что она верит в то, что он говорит правду, но это было не то же самое, что верить в то, что его слова и есть правда. Так что не было ни необходимости, ни смысла снова говорить ей, что она достойна.

Она произнесла эти слова не для того, чтобы узнать, правда они или нет. Она сказала их другу, который хранил ее секреты, потому что ему можно было их доверить. Она произнесла их, чтобы облечь свои тревоги в форму, с которой можно было бы бороться.

Ей нужен был союзник для этой борьбы.

Поэтому Магни не стал говорить Сольвейг, что она достойна. Вместо этого он сказал:

— Я помогу тебе. Я здесь.

ЭПИЛОГ

СОЛНЕЧНОЕ СЕРДЦЕ

ЖЕНЩИНА, КОТОРОЙ ОНА СТАЛА

Хелла помогла Сольвейг подняться с корточек и снова опуститься на матрас. Даже постельное белье, промокшее от усилий, успокаивало сейчас, когда ее ребенок, ее сын, сделал свой первый глоток воздуха в этом мире и громко закричал.

Фрида положила ребенка ей на грудь, и Сольвейг подняла руки, которые казались сделанными из железа, и крепко прижала его к себе.

Магни положил голову ей на плечо. Двое ее мужчин были рядом с ней.

— Он потрясающий. Это будущее, которое мы создали.

Она поцеловала сначала теплую белокурую голову своего мужа, а затем гладкую темную головку своего сына. Ее снова пронзила боль, но Фрида говорила, что так и будет, а потому Сольвейг снова потужилась и вытолкнула что-то еще из своего тела.

Когда все прошло, Сольвейг расслабилась и повернула голову на подушке, чтобы посмотреть через открытое окно за пределы комнаты в покоях ярла в большом зале Карлсы. Сюрреалистический свет полуночного солнца согрел ее глаза. Ее ребенок родился в день солнцестояния, как и она сама.

— Магни, — пробормотала Хелла своим низким, добрым голосом, уже имеющим окраску женственности. — Пришло время разорвать пуповину.

Зная свою роль, Магни встал. Сольвейг почувствовала его рядом со своим опавшим животом, почувствовала движение вокруг, но не отвела взгляда от окна, а внимания своего сердца — от теплого, тихого мальчика, лежащего у нее на груди. Магни перегрыз пуповину, разрывая связь между матерью и ребенком и выпуская этого крошечного, драгоценного мальчика в мир. Это заставило Сольвейг почувствовать грусть и тоску по своим родителям. Боль двухлетней давности вспыхнула в ее сердце. Ее глаза начали зудеть от соленых слез, и она закрыла веки, чтобы отогнать их.

— Как мы его назовем? — спросил Магни, снова оказавшись рядом с ней.

Мальчик зашевелился и заворочался, и Фрида сказала:

— Хелла, помоги Сольвейг приложить его к груди. Так, как я тебе показывала.