Имя, которое сдерживало ее почти всю жизнь.

В тишине, вызванной ее мучительными мыслями, Магни прошептал:

— Мы снова отстроим Карлсу, и я останусь с тобой. У тебя снова будет свой дом.

Этими словами мужчина, стоявший перед ней, прогнал прочь ее болезненные мысли.

— Теперь я дома, Магни. — Она положила руку ему на грудь, прямо над сердцем. — Это мой дом. Ты — мой дом.

— Сольвейг, — пробормотал он, когда она наклонилась, чтобы поцеловать его.

Когда его руки сомкнулись вокруг нее, и он опустил ее на кровать в крошечном домике, который когда-то был наполнен надеждой на новую любовь, Сольвейг почувствовала, как тяжесть свалилась с ее плеч, как будто она сбросила мех, вернувшись домой после холодной погоды. Магни и был ее домом. Где она была, кем была, что ждало ее впереди — все это обрело смысл, когда она увидела это сквозь светящиеся окна его глаз.

Они разделись. Движения разжигали их огонь, пока они расстегивали, снимали и сбрасывали свою одежду, и вот, наконец, они оказались кожа к коже. Горячее, тяжелое, сильное тело Магни согревало Сольвейг. Его волосы ласкали ее грудь и плечи, пока он искал ее сосок, и она вскрикнула, когда он нашел его и втянул в рот, посылая горячий разряд молнии по ее телу и между ног, заставляя ее пульсировать и извиваться. Пока он сосал, его пальцы легко, дразняще блуждали по ее коже, вызывая мурашки повсюду, пока Магни не подчинил ее тело полностью, лишив ее контроля.

Грубое прикосновение его бороды заставляло кожу Сольвейг покрыться мурашками, его горячий рот сосал все сильнее. То ли она пульсировала в такт этому ритму, то ли он чувствовал и следил за ней — этого Сольвейг не знала, но они снова стали единым целым, и его руки, рот и тело на ее теле заставили ее забыть обо всем остальном. Огромный мир со всеми его прелестями и ужасами, болью и удовольствиями, радостями и печалями, дружбой и предательствами, войнами и любовью — все исчезло. Они остались одни в теплом сиянии этой кровати и этих свечей.

Отчаянно нуждаясь в большем — во всем, — Сольвейг искала хоть какую-то нить контроля; она изгибалась и извивалась, пытаясь отодвинуть его горячую плоть от своего бока и направить между ног. Но Магни парировал каждое ее движение, прижимая ее к себе, доводя до безумия своим ртом и скользящими по коже пальцами.

Но эти пальцы не проникали туда, куда она больше всего хотела. Они оставались нежными и дразнящими на ее руке, бедре, животе. Заставляя ее дрожать и задыхаться. И желать. Боги, как же сильно она его желала!..

Сольвейг попыталась толкнуть его в плечи, заставить перевернуться. Ему нравилось, когда она скакала на нем, и ей нужно было ощутить его внутри. Но Магни не сдвинулся с места. Сегодня доминировал он.

И вот он прикусил ее сосок, совсем легонько, без боли, и взрыв горячего наслаждения полностью парализовал тело и мозг Сольвейг. Она резко выгнулась, взвизгнула и обмякла на матрасе.

Магни усмехнулся и провел языком по соску, который так красиво ласкал.

— Позволь мне сделать все так, как я хочу, Сольвейг. Просто дыши и чувствуй.

И когда она отдалась ему, он вознаградил ее. Его пальцы нашли складочки между ее ног и с нежной твердостью скользнули по острию ее скользкой боли. Он уже довел ее до исступления, так что Сольвейг провалилась в наслаждение почти сразу, извиваясь под его решительными ласками, которые не ослабевали, пока не превратили ее в существо, способное только корчиться и стонать.

Затем он скользнул своим телом вниз, по ее телу, и стал лакать сок ее удовольствия, как будто вкусный напиток. Каждый раз, когда его язык касался верхней части ее складочек и бусинки блаженства, Сольвейг вскрикивала на грани очередного погружения в экстаз, пока рябь первого все еще пробегала по ее расслабленным рукам и ногам.

Затем это чудесное прикосновение исчезло, и она захныкала, не в силах пошевелиться, не в силах открыть глаза.

— Открой глаза, Дева-защитница.

По команде Магни веки Сольвейг открылись, и она увидела, как он нависает над ней, его волосы развеваются по бокам лица, кончики танцуют у нее на груди. Он устроился между ее ног, и она инстинктивно подняла их, обхватив его бедра. Пристально глядя ей в глаза, он изогнулся и скользнул в нее. Сильный, уверенный толчок, и такой глубокий.

— Да, о да, — простонала она и обвила его руками, проведя ладонями по его спине и обхватив ладонями плечи. — Люби меня, Магни.

Он отклонился назад.

— Всю жизнь, — ответил и снова вошел в нее.

Он не сводил с нее глаз, а она — с него, даже в момент их общего освобождения. Когда все закончилось, они долго лежали, тяжело дыша и прижавшись друг к другу. Затем, как всегда, Магни намочил тряпку и вытер тело Сольвейг. Наконец он снова устроился рядом с ней в постели, повернулся на бок и прижал ее к себе.

Той ночью Сольвейг заснула, впервые после смерти своих родителей, чувствуя себя достойной будущего, которое начнется завтра. Магни даст ей силы, если ее собственных будет недостаточно.

Он всегда давал.

— оОо~

На следующий день после полудня в большом зале Гетланда Сольвейг сидела между Магни и его отцом за столом. Первое собрание в восстановленном зале было ритуалом, призванным положить конец трауру по поводу смерти ее родителей и официально назвать ее ярлом Карлсы.

По традиции этот ритуал должен был совершаться в Карлсе, пред пустым креслом ярла Вали Грозового Волка. Но в Карлсе не осталось ни зала, ни кресла в нем, ни пустого, ни какого-либо другого.

Долгом Сольвейг будет восстановление ее владений так, чтобы они стали достойным отражением и воли ее родителей, и ее самой. Ее первой задачей как ярла будет создание мира, которым она и будет потом править.

А пока она назовет себя ярлом Карлсы в доме лучших друзей ее родителей.

Все жители Гетланда заполнили зал. В жертву принесли прекрасного белого оленя и огромного кабана, и мяса, меда и хлеба должно было хватить на всех.

Когда слуги разлили мед, Леиф встал и высоко поднял свою чашу. Выражение его лица выдавало его горе, но его голос разносился по залу, сильный и уверенный.

— Мы собрались сегодня вместе, чтобы почтить память наших самых доблестных погибших, Вали Грозового Волка и Бренны Око Бога. Пусть они и не были жителями этой земли, они всегда были с нами, и мы отдаем им эту дань уважения.

Он опустил голову, и зал погрузился в молчание. Когда Леиф снова поднял глаза, выражение его лица изменилось; он отбросил печаль, по крайней мере, на момент. Теперь он казался просто сосредоточенным.

— Их присутствие в этом мире было благословением богов. В течение многих лет мы купались в его свете. Боги были добры, раз позволили нам делать это так долго, но теперь они призвали Вали и Бренну домой. Выпьем же сейчас в честь их возвращения к столу Всеотца!

Зал взорвался общим ревом, и все выпили. Сольвейг сделала то же самое, хотя мед, казалось, прокис от соли непролитых слез, наполнивших горло. Они выпили и снова поревели, по разу за каждого из ее родителей, а затем Леиф поднял свободную руку и утихомирил толпу.

— Мы собрались вместе и затем, чтобы начать наше следующее путешествие, и оно будет трудным. Здесь, в Гетланде, нам предстоит проделать огромную работу. Мы вернули себе наш дом, но теперь должны вернуть себе процветание. — Леиф сделал паузу, чтобы этот рев затих, а мед оказался выпит. Он взглянул на Сольвейг и одарил ее ободряющей, гордой улыбкой, прежде чем снова обратиться к залу. — И наши друзья в Карлсе должны начать все заново, с новым ярлом, который будет править ими. Сегодня мы назовем имя этого ярла.

Еще один рев — и вдруг он как-то странно оборвался, словно огромная рука сдавила горло зала. Люди, стоявшие у стены и сидящие за столами, стали перемещаться, когда кто-то протиснулся сквозь них, с уважением и осторожностью.

К столу ярла приблизился Хокон. Его не было неделю, и выглядел он так, словно каждую секунду этой недели провел на войне. Он был грязен. Его волосы были спутаны, а кожаная одежда задубела от грязи и крови. Но он стоял прямо и уверенно и казался невредимым.