И, как на любом празднике, они ели. И пили. Много пили.

Сольвейг могла бы тоже, она должна была тоже веселиться и танцевать, но ее ноги не двигались. Она не чувствовала себя частью происходящего.

И вот она увидела, как девушка из Гетланлда, хорошенькая, с огненно-рыжими волосами, приподнялась на цыпочки и высоко подняла руки, чтобы накинуть гирлянду цветов на плечи Магни. Сольвейг знала эту девушку, хотя и не помнила ее имени. Эти волосы — цвета заходящего солнца в жаркий день, с дикими волнами, выбивающимися из кос, — у немногих были такие волосы. А эти пятнышки цвета румянца на ее носу — она их тоже знала.

Она знала эту девушку. Прошлым летом Сольвейг не раз наблюдала, как Магни уходит с ней — уходит, чтобы поцеловать ее так, как поцеловал Сольвейг во Франкии. Уходит, чтобы сделать гораздо больше, чем поцелуй.

Однажды Сольвейг проследила за ним. Она точно знала, что они собирались делать.

Так вот, эта девушка украсила его цветами прямо посреди праздника, где все могли это видеть. И он их не снял. Она пошла своей дорогой, а он вернулся к работе с ее цветами на плечах.

Магни сказал Сольвейг, что подождет, но с ее стороны было глупо ожидать, что он будет ждать столько, сколько понадобится. Более чем глупо; это было эгоистично и несправедливо. Он был мужчиной, молодым и сильным. Было неправильно требовать, чтобы он ждал так долго, отказывая себе в удовлетворении потребностей тела. Так что сейчас она не должна чувствовать себя обиженной и злой. Точно так же, как не должна была чувствовать себя обиженной и злой прошлым летом.

Сольвейг знала, что он чувствовал. Она знала, чего он хотел. Это она отказала им обоим. Так что сейчас не было веской причины для боли.

Никто не обращал на нее внимания; она могла ускользнуть в лес, и даже ее родители не заметили бы этого. Никто бы не заметил.

Она сняла венок с головы и бросила его в грязь, скользнув к лесу.

— оОо~

— Сольвейг! Остановись!

Она сделала всего несколько шагов к деревьям, прежде чем услышала позади себя задыхающийся голос Магни. Она не остановилась и не ускорила шаг. Только когда он догнал ее и преградил ей путь, Сольвейг остановилась.

На его шее все болталась эта гирлянда цветов.

— Чего тебе? — она услышала рычание в своем голосе.

— Ты злишься. Что я успел сделать, чтобы разозлить тебя?

Вместо ответа она скрестила руки на груди. Но взгляд предательски опустился на гирлянду, и он его заметил.

Магни рассмеялся, и если бы у нее был клинок, она вполне могла бы прикончить его в тот же миг.

— Ты ревнуешь? К Торунн? — он сорвал гирлянду и позволил ей упасть на лесную подстилку. — В этом нет необходимости.

— Ты был с ней. Вы были вместе. Как мужчина и женщина.

— Нет.

Сольвейг знала, что это ложь. Ее рука сжалась в кулак, и она замахнулась. Магни блокировал удар, поймав ее кулак, а затем снова рассмеялся. Так что она пнула его. Это он предотвратить не смог.

— Ай! Боги! — Он отпустил ее и потер больную голень. — Сольвейг, я рад, что ты ревнуешь. Мне приятно знать, что я тебе настолько небезразличен. Но я не хочу ссориться с тобой из-за таких вещей. Торунн ничего не значит для меня.

— Я знаю, что ты был с ней. Я видела тебя.

Это удивило его, но он показал это только глазами.

— Да, я был с ней. Но она — не моя девушка. Она девушка, которой нравится получать удовольствие. Как и мне. — Он подошел ближе и взял руки Сольвейг в свои. — Я ничего больше не ищу ни от одной другой женщины. Я бы хотел, чтобы ты стала моей женой, Сольвейг Валисдоттир. Это всегда было моим желанием, и ты знаешь это.

Она знала. Она думала о том же самом, когда наблюдала, как он обнимается с той девушкой.

— Почему ты принял эти цветы? Сегодня солнцестояние.

Празднование в эту ночь было чем-то большим, чем просто цветы, костры и медовуха. Речь шла о продолжении рода. Женщина, предлагающая мужчине цветы, намекала на это.

— Ты бы хотела, чтобы я оттолкнул ее на глазах у ее друзей?

Если честно, Сольвейг предпочла бы именно это. Но она покачала головой, понимая, что такие чувства были мелочными и недобрыми.

Магни подошел еще ближе и обнял ее за талию.

— Ты видела, как я взял ее гирлянду, но не слышала, как я сказал ей «нет». Я сказал это. Я сказал ей, что она должна была предложить цветы другому.

Он склонил к ней голову, но она отвернулась.

— Все вас видели.

— Тогда позволь всем увидеть нас. — Его пальцы схватили ее за подбородок, и он повернул ее лицо к своему. — Сольвейг. Мое сердце принадлежит тебе. Если бы ты отдала мне свой цветок, это было бы для меня важнее всего.

Она не упустила двойного смысла его слов.

— Ты сказал, что подождешь.

— И я жду. Я жду. Я ждал тебя много лет. А как долго ты будешь ждать?

Магни был так близко; она могла чувствовать его бороду, будто прикосновение перышка к щеке. Его дыхание было теплым. Грудь у него была широкая и крепкая. Сольвейг вдохнула его аромат — кожи и льна, древесного огня и морского воздуха, меда и слабого намека на летние цветы.

Когда он был так близко от нее, она не могла думать. Он произнес слова и, казалось, ждал, что она скажет что-нибудь в ответ. Собрав всю свою волю в кулак, она вспомнила, что он сказал. Как долго она будет ждать?

— Я не понимаю…

— Ты отрицаешь себя, Сольвейг, так же сильно, как отрицаешь меня. Даже больше. Разве ты не хотела бы знать, к чему ревнуешь?

Он наклонил голову, и она почувствовала его губы на своей шее. Затем его язык, описывающий крошечные круги по ее коже.

Ее сердце, казалось, рвануло на свободу, хватаясь за прутья ребер и пытаясь пролезть сквозь них. Чтобы не упасть, Сольвейг ухватилась за ближайшую вещь — это была его спина. Она сжала пальцы в ткани его летней туники.

Она хотела, чтобы Магни остановился, чтобы ее сердце успокоилось, но когда в тот день он это сделал, она сразу же заскучала по прикосновению. Она почти была готова плакать от этого чувства потери.

Когда они были маленькими, она всегда чувствовала разницу в их возрасте. Она была старше и крупнее его, и сильнее, и умнее, и мудрее. Он спрашивал, и она давала ему советы и рассказывала о людях и мире. Но Магни перерос ее. Он стал не только больше и сильнее, но и мудрее. Возможно, даже умнее. Сейчас он был единственным, кто понимал все лучше всех. Конечно, у него было больше опыта в том, что творилось вне поля боя, — но и боевого опыта было больше. Его родители не заставляли его ждать шестнадцатилетия.

Они вместе отправились в свой первый набег. И в следующие.

В каком-то смысле они уже были связаны. В каком-то смысле так было всегда.

Но именно по этой причине он затмил бы ее, если бы она стала его женщиной сейчас — потому что был большим, чем она. Во всем. Крупнее, сильнее, мудрее, добрее, лучше. У нее был только год их разницы в возрасте — и больше ничего.

Прежде чем он смог поцеловать ее снова, как во Франкии, и украсть ее разум и волю, Сольвейг отстранилась и высвободилась из его объятий.

— Тебе не нужно меня ждать. Я не знаю, когда я захочу и захочу ли вообще того, чего хочешь ты. — Она хотела этого сейчас, но использовала эти слова, чтобы увеличить расстояние между ними.

И она увидела, что это сработало. Магни поморщился, как будто она ущипнула его.

— Ты говоришь, что не знаешь, хочешь ли ты этого? Это — это я?

Как и прежде, она ответила, скрестив руки на груди. На этот раз потому, что не доверяла своему голосу.

— Очень хорошо.

Прежде чем покинуть ее, он поднял гирлянду и накинул обратно на плечи.

— оОо~

Солнце не заходило в день солнцестояния, но свет потускнел до мягкого вечернего мерцания. Сольвейг осталась в лесу, достаточно близко к центру Гетланда, чтобы видеть отблески костра, слышать музыку и смех. Достаточно близко, чтобы осознавать, как далеко она от всего этого была.