— Точно.
Маша сделала несколько глотков. Вокруг плясали люди. Кто быстро, кто медленно. Они с Кириллом держались обособленно, по желанию двигая уставшими телами. Раз в короткий промежуток времени проходящий мимо вдыхал из надувного шарика веселящий газ и начинал громко ржать. Представители моды и гламура бродили с разноцветными шариками и смеялись до колик в животе, словно дети. Каждый хотел сделать из скучного взросления синтетическое детство. На несколько минут это у них получалось, затем необходимо было снова вдыхать газ.
Маша ощутила, как в голову ударил алкоголь. Тепло разлилось по ногам, и в глазах замелькало приятное кружение. Проблем и воспоминаний снова не существовало, лишь только красота момента и постоянство испытываемых эмоций. Она танцевала свободно и счастливо. Кирилл присел рядом на край стула и смотрел на девушку. Он был безмерно рад за неё. Маша была готова танцевать ночи напролет, без разницы, где, когда и почему. Казалось, что не существует в мире ничего, кроме этого отстраненного и независимого от всего бытия танца.
Кирилл понимал, что обмануть себя ему так и не удалось. Подступающая невыносимая грусть сжала его горло. Он больше не мог убегать от неё. Парень сидел смирно и покорно впускал её в свою душу. Та разъедала его и наносила удар по самым болезненным еще незажившим ранам. Убеждала, что теперь она не уйдет и останется навсегда. Всё, что было без неё, казалось иллюзией, лишь её неотвратимость являлась теперь истиной.
Тут Маша подошла к Кириллу и вплотную приблизила своё лицо. Она всё отчётливо понимала, но именно сейчас была уверена, что сможет помочь. Её добрая улыбка на счастливом лице позвала его истязаемое сознание следовать за ней. Они вышли из клуба, спустились по ступеням и оказались на свежем утреннем воздухе. Маша медленно повела его в тот двор, Кирилл оставался целиком податлив, и они уселись на лавочку возле детской площадки.
Заря блеклым светом освещала окна местных новостроек и на коже поднимались волосы от прохладного ветра. Стоило их взглядам встретиться, Кирилл не выдержал и заплакал. Он плакал без причины. Нельзя было найти повода или триггера. Невозможно отыскать психотравмы и обидчика. Человек не может иметь постоянный контроль над всем вокруг, а тем более над собой. Это была хроническая естественная грусть. Маша знала это и с сочувствующей улыбкой взяла в свои руки голову Кирилла и прижала к себе.
— Это… Это… Пустота… Она всегда… Всегда со мной… Я не могу от неё избавиться…
Маша нежно гладила его по волосам, пытаясь с улыбкой успокоить.
— Бывает у меня получается отвлечься или обмануть её… Но… Но она всё равно настигает… И нет из неё выхода… Нет…
Кирилл то жалостливо всхлипывал и завывал, то истерично смеялся.
— Она сейчас меня изнутри разъедает… Прямо сейчас… Потом уйдет, и я останусь пустым… Ни с чем…
Утраты, осознания и продолжение жизни оставили глубокий отпечаток, который невозможно ничем было замазать и прикрыть. Маша это как никто другой знала, потому что пережила подобное сама. Видимо, это и сыграло решающую роль.
— Я буду с тобой…
Кирилл дрожал всем телом, а Маша продолжала быть рядом, пытаясь отдать ему свои бесконечные силы и забрать его боль.
— Моя мама, — растянулось её озорное лицо в улыбке, — когда мне было плохо, рассказывала сказки…
Она заботливо положила голову Кирилла к себе на колени и, не переставая гладить, убаюкивающим голосом принялась сочинять сказку, в которую она верила всей душой:
— Однажды…В одной глухой деревне жил шаман. Он умел игрой в бубен творить чудеса. Сердца и чувства людей находились в его руках. Его волшебство всегда имело благородные мотивы, но народ относился злобно к тому, что не понимал. Они считали его умения проделками дьявола. В один день они прогнали шамана в лес. Но душа шамана не очерствела даже в полном одиночестве.
Он отчуждено скитался в лесах, пока не нашёл новую отдушину своему таланту. Шаман начал заглядывать на кладбище и там играть свою музыку. Местный народ начал замечать, что из леса стал доноситься странный шум. На абсолютно безлюдной территории царили топот и смех, мешающие спать по ночам.
Дальше события обрели совершенно паранормальный характер. В самой деревне необъяснимо стали вершиться добрые дела. То кто-то дом починит, то огород вспашет, то рыбным уловом угостит. Народ пребывал в недоумении и, наконец, решил разобраться, в чем же дело.
Вся деревня собрала воинственное полчище и с факелами направилась в лес. Забравшись в глубокую чащу, люди были шокированы увиденным. На старом кладбище танцевали их похороненные когда-то родственники. Мертвецы безмятежно плясали, смеялись и веселились, а за организацией невероятного праздника стоял изгнанный шаман со своим музыкальным инструментом. Людям казалось, что всё происходящее является колдовским коварством. Но когда мертвецы заметили потомков, то в миг радостно кинулись им в объятия. Кто потерял со страху сознание, кто дар речи, но мертвецы всё-таки раскрыли тайну. Оказывается, шаман своей игрой задал ритм загробному окоченению. Из полной тишины постепенно вернул сердечной мышце пульсацию и оживил мертвые тела. Пока продолжалась игра, трупы наслаждались подаренной жизнью и помогали своей живой родне.
Люди опешили от услышанной правды и, осознав свой глупый поспешный поступок, начали звать шамана обратно в деревню. Но тот не пошел. Он сказал, что будет находиться с теми, кто ценит своё мимолетное пребывание в жизни, потому что и ему самому это служит уроком. Он назвал ту часть леса Аркадией. Своей страной счастья и свободы. Там и остался шаман. Он продолжил оживлять добрых мертвецов и учиться каждый день у тех, кто всё утратил и посмотрел на жизнь с иной стороны…
История подошла к концу. Кирилл слушал на одном дыхании и даже не заметил, куда подевалась его грусть. Её не существовало там, куда пожаловала любовь. Он вытер слезы рукавом и аккуратно отпрянул от тёплых Машиных колен. Она смотрела на него чистой искренней душой, у которой получилось излечить другого человека. Кирилл медленно подался вперёд и поцеловал девушку в губы. Она не сопротивлялась и ответила на его благодарный позыв. Он готов был остановить время ради этого момента, но слезы снова потекли из глаз и парню пришлось прерваться.
— Прости…, — посмеялся он, — это уже точно слезы счастья.
Маша смущенно покраснела и лучезарными глазами взглянула на Кирилла:
— Буду привыкать к твоим гормональным сбоям.
Парень посмеялся ещё раз и радостно посмотрел прямо на солнце, знаменующее собой новый день и озаренное исцеление.
— Ну и чем займемся? — игриво поинтересовалась Маша.
— Как обычно, — подмигнул в своей прежней неугомонной манере Кирилл, — всем на свете!
Глава 6. Невыносимая легкость аддикций
1.
— Ну что, страшно? — криком поинтересовался Кирилл.
— Как тебе сказать, — посмеялась Маша, напрягая голосовые связки, — вроде уже нет.
Приходилось повышать голос, чтобы расслышать друг друга. Двух безумных людей разделяла шумная столичная дорожная полоса. Кирилл беспечно шёл по разделительной линии навстречу проезжающим машинам. Маша делала параллельно шаг за шагом по каменному ограждению, возвышающемуся над Москвой-рекой. Угольки двух дымящихся сигарет тлели параллельно друг другу.
— Это медитативная практика, — заявил Кирилл, полагаясь на свои умозаключения, — человек привыкает ко всему в жизни, но ощущает жизнь только в момент, когда выходит за границу сформированной привычки.
— А-а, — протянула саркастично Маша, — а я думала, мы просто выдумываем всякую галиматью, верим в неё, а затем восполняем в реальность.
— Во-от, — сделал продолжительное ударение на гласной парень, — ты постигла смысл всего человеческого бытия.
Нога в ногу они бесстрашно шагали вперед, пытаясь докричаться до друг друга через ветер и шум сигналов разъярённых и ошеломленных водителей транспорта. Кирилл духовно отстранился от окружающего возмущения и делал под влиянием своих компульсивных неконтролируемых желаний всё, что придет в голову. Параллельно белой линии он продолжал двигаться дальше. Его силуэт освещали фары машин, резко сворачивающие в бок. Возле ног оставались чёрные полосы от колёс, вовремя среагировавших на дорожную сумасшедшую помеху. Брань и угрозы летели в сторону олицетворения безумства и умиротворения, но его они не интересовали. Вскоре спешащие водители из открытого окна махали смиренно рукой и возвращались к своим делам, забывая навсегда про парня.